Тот же вечер. Тот же двор, освещенный большими электрическими фонарями.
В то время, когда ребята входили в квартиру Семушкина, во двор спустилась с большим букетом белой сирени п о л н а я ж е н щ и н а — мать Ясика — и подошла к дворнику Ф и л и н у. По дороге она взывает.
М а т ь Я с и к а. Ясик, иди ужинать! Ясик! Вот я иду к тебе. (Филину.) Товарищ дворник! Герой Советского Союза Новоселов уже дома?
Ф и л и н. Нет, еще не вернулся.
М а т ь Я с и к а. Когда приедет, передайте ему. (Дает букет.) Только не говорите, от кого. Скажите — просто от невидимки.
Ф и л и н. Скажу. (Уносит букет в свою будку.)
М а т ь Я с и к а. Ясик! Ужинать! (Уходит в дом.)
Во двор вернулись Г а н я и Я с и к. Ясик дрожит, мокрый костюм прилипает к телу, струйка воды стекает с одежды и оставляет мокрый след. Ясик плачет и размазывает по лицу грязные слезы.
Г а н я. Вот и пришли. Не реви, дура.
Я с и к. Да, не реви… Как я теперь домой вернусь — мать увидит, что я весь мокрый.
Г а н я. Окажи, что дворник поливал улицу и облил тебя.
Я с и к. Да… поливал… (Чихает.) Вот теперь заболею… (Чихает.)
Г а н я. Перестань чихать, будь мужчиной… Мало ли что в жизни происходит!
Ясик чихает.
На́ тебе мой пиджак — грейся. Тихонько зайди в дом и сразу в кровать под одеяло. Перестань чихать!
Я с и к (чихает). Да… А куда одежу?
Г а н я. Под кровать кинь.
Я с и к. А утром?
Г а н я. До утра просохнет.
Я с и к. Под кроватью не просохнет. (Чихает.)
Г а н я. Ты не чихай, я тебя прошу. Ты отвлекайся, думай о красном автобусе или о самолетах… Вот, например, медведи по тайге ходят, пчелы летают, водопад…
Ясик чихает.
Ну, давай я тебе лицо разотру, чтоб оно красное стало. Не вздыхай так. Сейчас ляжешь, заснешь, до утра все и пройдет. А завтра лежи весь день в постели, говори — голова болит, одежда-то под кроватью за день высохнет. Связался я с тобой!
Я с и к. Не три так лицо.
Г а н я. Вот теперь хватит. А то совсем фиолетовый. Давай я тебе штаны немножко выжму…
Я с и к. А милиционер не найдет теперь нас?
Г а н я. Нет, мы далеко убежали. Что же ты, Ясик, за человек! С тобой совершенно нельзя было связываться! Только залез на льдину, начал кричать, как псих, а когда я бросился спасать — тебя уже милиционер вытащил.
Я с и к. Да… как другая льдина налетела… как я перевернулся… как я закричу…
Г а н я. А зачем на меня сказал? Такая толпища собралась, а ты при всех начал кричать, что это я тебя подговорил на льдину залезть, чтоб потом спасти. Невыдержанный ты человек. Ведь меня чуть не убили. Спасибо милиционер не дал.
Я с и к. Да… А зачем ты сказал, что я твой брат и все вру?
Г а н я. А что мне было делать! Ведь это могло судом кончиться. Ну, иди домой. Э-эх, работник! Только не болтай, слышишь? А то мне совсем тогда конец. Иди и сразу в кровать. Давай пиджак.
Ясик чихает, всхлипывает и заходит в дом. Ганя идет к своей квартире. Ему навстречу Ф и л и н.
Ф и л и н. Там до тебя гости пришли. У старика сидят. Пионерчик ваш Яшка, что ли. И Басилова сынок.
Г а н я. Кто же их пустил?
Ф и л и н. Сами пошли.
Г а н я. Как же так, Филин? Ведь они отцу все расскажут. Про дневник, про снеготаялку, про историю. А отцу волноваться нельзя. Ведь меня и так из школы выгоняют. А я сам не пойду завтра в школу.
Ф и л и н. Ну, ну…
Г а н я. Не пойду — и все.
Ф и л и н. Что же ты делать будешь?
Г а н я. На Алдан поеду… золото добывать.. Ты тут за стариком посмотришь — я вам буду деньги высылать. Приеду, лучших профессоров-гомеопатов найду — лечите старика. Самые дорогие лекарства давайте — заплачу. Думаешь, Филин, я фантазирую? Нет, я твердо решил. К морю его повезу. Ты был у моря, Филин?
Ф и л и н. Не пришлось.
Г а н я. И я не был. Оно такое, что совсем берегов нету. Один берег есть, а других нету. Как тысяча наших дворов.
Ф и л и н (недоверчиво). Тысяча?
Г а н я. Ну, семьсот пятьдесят. И лодки на нем, и дозорные корабли, большие, как наш дом, в темноте ходят, и луна.
Ф и л и н. Ты брось баловать, Ганька. Пойди к директору, повинись, скажи — не станешь больше.
Г а н я. Да я уж тысячу раз говорил.
Ф и л и н (недоверчиво). Тысячу?
Г а н я. Ну, семьсот пятьдесят! Не верит он больше мне. Зачем они к отцу пошли? Давно?
Ф и л и н. Да уж с полчаса.
Г а н я. Если отцу скажут — убью их. А ведь они скажут. Они затем и пошли!
Ф и л и н. Не ладно ты, парень, живешь. Не ладно… (Отходит.)
Ганя хочет заглянуть в окно своей квартиры, но навстречу ему из парадного выходит мрачный К а р а к а ш.
К а р а к а ш. А-а! Вот я тебя наконец нашел!
Ганя бросается к воротам, Каракаш делает несколько шагов за ним.
Ну, куда ты, чудачок!.. Чего ты бегаешь, как заяц… Иди, поговорим с тобой…
Ганя бежит к воротам, подбегает к Филину.
Г а н я. Что же это такое?! В квартиру не войдешь — прокуроры гоняются, из школы исключают, отцу жалуются… (Убегает за ворота.)
К а р а к а ш. Я с ним поговорить хочу, а он бегает… Чего это он?..
Ф и л и н. Оставьте вы его… не до вас тут…
К а р а к а ш. Меня никто не спрашивал?
Ф и л и н. Никто.
К а р а к а ш. Ты скажи, чтоб он ко мне зашел… (Уходит в дом.)
Из парадного выходят Я ш а и Б а с и л о в. Они подавлены тем, что видели.
Я ш а. Тихонько… Не спотыкайся.. Живешь от рождения в этом доме, а где ступеньки — не знаешь.
Б а с и л о в. Да… Живешь от рождения, а не знаешь.
Я ш а. Ну ладно.
Б а с и л о в. Ты куда?
Я ш а. Никуда.
Б а с и л о в. В школу не пойдешь? Тебя директор ждет.
Я ш а. Не пойду.
Б а с и л о в. А что ему завтра скажешь?
Я ш а. Не знаю.
Б а с и л о в. Он ведь только предлога ждет, чтоб исключить Семушкина.
Я ш а. Я спать пойду домой.
Б а с и л о в. И я пойду спать.
Я ш а. Слушай, Басилов! Придет завтра перед уроками директор к нам в класс и спросит: кто сжег журнал? Тогда ты, Басилов, вставай и признавайся.
Б а с и л о в. В чем признаваться?
Я ш а. Во всем. Как ты обошелся с журналом. Как расшалился и нечаянно порвал его, а потом струсил и бросил в огонь.
Б а с и л о в. Я?
Я ш а. Я бы сам признался, да мне не поверят. Я в это время с комсоргом у директора в кабинете сидел.
Б а с и л о в. А я?
Я ш а. А ты живой парень, первый ученик, и поведение отличное, взысканий нету. Тебе — ну, выговор вынесут, ну, родителей позовут, ну, в отряде проработают… А Ганьке, знаешь, что будет?
Б а с и л о в. Ладно.
Я ш а. Согласен?
Б а с и л о в. Ладно, сказал. И все.
Я ш а. Я еще зайду к Ганьке попозже. Тебе свистну — выходи во двор…
Б а с и л о в. Зачем, скажи, он врал, что отец на транспорте работает. Зачем?
Я ш а. Кто его знает! Кто его знает, зачем люди врут…
Басилов уходит в дом, Яша на улицу. Из правого парадного выходит Л а п и д и с. Кричит Филину.
Л а п и д и с. Он уже прибавил двадцать четыре грамма! Не может быть, чтобы и другие дети так быстро прибавляли в весе.
Ф и л и н (равнодушно). Сердечное поздравление. На дежурство направляетесь?
Л а п и д и с. Да. Ночью мне опять будут звонить из родильного дома. Все-таки удивительно милые, отзывчивые люди. Вы знаете, Филин, о чем я думал ночью? Я ни минуты не спал. Я думал. Очень неприятно, что моему Светику (я его назову Светозаром — ничего?) придется воспитываться в этом дворе. Его могут обидеть. Вот, например, этот рыжий, за которым гонялся сейчас гражданин…
Ф и л и н. Ганя Семушкин.
Л а п и д и с. Этот Семушкин отчаянный шалун. Вот он в воротах стоит. (Озабоченный судьбой маленького Светозара, он уходит, по дороге бросая негодующий взгляд на Ганю.)
Г а н я подходит к Филину.
Ф и л и н. Ну, не уехал я а Алдан?
Г а н я. Еще уеду. Ушли от отца?
Ф и л и н. Ушли.
Ганя идет к себе.
За воротами автомобильная сирена. Филин открывает ворота. Во двор въезжает маленькая машина — голубой «Оппель». За рулем загорелый, в кожаном пальто, веселый, широкоплечий Н о в о с е л о в. У подъезда машина останавливается. Из машины выпрыгивает В а л я. За ней Новоселов.
Н о в о с е л о в. Филин! Посмотри, друг, за машиной, я через час обратно покачу. Валюха! Держи ключи! Я побежал, а ты пока вытри стекла и закрой ее.
Филин подносит ему букет белой сирени.
Что это?
Ф и л и н. Тут у нас одна толстуха такая живет. Передайте, говорит, от невидимки.
Н о в о с е л о в (хохочет). От невидимки! А сколько сейчас времени?
Ф и л и н. Девятый.
Н о в о с е л о в. Ого! Передай привет невидимке!
Берет букет и убегает в дом.
В а л я (Филину). У папы сегодня ночью большой тренировочный полет — на четыре тысячи километров. И все вслепую.
Ф и л и н. Как это вслепую?
В а л я. Только по приборам.
Ф и л и н. А ежели приборы не годятся, — значит, потерял летчик дорожку?
В а л я. Да.
Ф и л и н. И такой летчик есть в нашем доме. Дружок твой Ганька. Совсем вслепую летает. (Уходит за ворота.)
Валя подходит к окну Семушкина и зовет.
В а л я. Ганя! Семушкин! Выйди на минутку.
Выходит Г а н я без пальто.
Г а н я. Тише, отца разбудишь. Я пришел, он уже спит…
В а л я (обиделась). Пожалуйста. (Идет к дому, размахивая ключиком, от машины.) Воображала!
Г а н я. Ну, чего тебе?
В а л я. Ничего.
Г а н я. Ты ведь звала.
В а л я. Я сегодня с папой в Химки ездила. Опять полтора километра сама машину вела — папа учил. Это совсем не трудно. Хочешь, покажу? Можно в один день научиться.
Г а н я. Рассказала отцу, чего сегодня в школе случилось?
В а л я. Вот еще. У него тренировочный полет. Расстраивать человека из-за пустяков!
Г а н я. Все равно придется рассказать.
В а л я. Не придется. Он только через сутки домой вернется, а потом отдыхать будет, а потом все и забудет. А какое мороженое вкусное в Химках, с холодной вишней… Вот скоро поедем с тобой одни, без папы, за город, я тебя учить править буду. Ладно?
Г а н я. Не ладно. Уезжаю я.
В а л я. Куда?
Г а н я. Отсюда не видно.
В а л я. Врешь ты!
Г а н я. Тогда узнаешь.
В а л я. Надолго?
Г а н я. Может, на год, может, на два.
В а л я. А я?
Г а н я. Что ты? Я тебе писать буду.
В а л я. Куда же ты поедешь?
Г а н я. Всякие есть места… Сейчас сидел за столом, думал… А лампу газетой закрыл, чтобы на отца свет не ложился… А форточка открыта. И ветер газету раздувает так, раздувает. А я прямо за столом и заснул. И спал я только одну минуту… И сразу будто я в лодке, а газета парус, и лодка едет, едет по всему дому, сквозь станы, прямо по квартирам, по коридорам, по лестницам… И все спят. А я один плыву… И меня зовут: «Эй, на «Гремящем»! Ганя! Семушкин!.. Выйди на минутку!». Я просыпаюсь… Отец дремлет… А ты меня через форточку зовешь… Правда, наш дом похож сейчас на корабль в море ночью, а?