Очередной обрыв, и снова ручей, вытекающий из-под осыпи. Надо бы осмотреть… Володя Демченко и Гольянов карабкаются по глыбам. Мне лень подниматься; блаженно дремлю, откинувшись на тюки.
Редко когда порок был так быстро наказан. Ребята нашли первую пещеру — без меня!
Обрывы, сложенные из огромных каменных глыб, светились на солнце
Косая трещина — из нее тянет холодом. Мокрая грязь под ногами. Поворот направо — и в лучах фонариков вспыхивает уходящая вдаль вереница ледяных сталактитов. Многослойный занавес, завернутые винтом сосульки, плоские и изогнутые ледяные ятаганы… Пока вся эта красота не будет сфотографирована, идти вперед нельзя. Вместе с Демченко начинаем колдовать над аппаратами. Только через час я пропускаю в коридор топографов — Гольянова, Люду и Володю Голубева, а сам иду в глубь пещеры. Коридор расширяется и становится искристо-белым, он покрыт слоем ледяных кристаллов, как толстой шубой. Дальше — огромная прозрачная глыба льда, а за ней открывается высокий зал. Розоватые стены с толстыми ледяными закраинами, когда-то здесь было озеро, но оно ушло, и только толстый слой грязи покрывает его ледяное дно, рассеченное трещиной. В ней где-то глубоко журчит ручей. Зал продолжается дальше, за нависающую скальную перемычку, под которой надо ползти по-пласгунски, снимая собственным телом слой мокрой грязи, покрывающий лед. Когда, наконец, лед кончается, и можно спрыгнуть с него в русло высохшего ручья и выпрямиться, то обнаруживаешь, что последние метров десять двигался по ледяной корке, нависшей над пустотой.
Самые молодые и тонкие сталактиты — 'макароны'
Через два часа съемочная группа находит здесь лазы во второй этаж пещеры, низкий и плоский. Тем временем я фотографирую великолепные "облака" из ледяных кристаллов в дальних углах пещеры и неожиданно обнаруживаю мух-хеломизид, которые бодро бегают и прыгают среди ледяного крошева, совершенно игнорируя холод.
Облако из снежных кристаллов
Кончаем работу ночью. Взяты образцы воды, проведены микроклиматические наблюдения, снят план.
Мы плетемся к выходу замерзшие, облепленные грязью, уставшие до дрожи в коленях — и счастливые. Пещера не так уж велика — 183 метра, но красива она удивительно, и мы первые увидали эту красоту, нам предстоит рассказать о ней людям. И о сказочных ледяных облаках, повисших под потолком, и о голубой прозрачности льда, и о розовых гипсовых стенах. Но как назвать первую пещеру, найденную нами на Сотке?
Эти сталактиты постарше
Месяц назад в секцию пришло ошеломившее всех нас письмо. В Домбае, спасая попавшего в беду альпиниста, погиб наш товарищ, спелеолог и альпинист Земляк. Трудно было представить, что нет больше этого сильного, никогда не унывающего человека. И единственное, что могли мы сделать теперь для него, — это назвать его именем пещеру, чтобы навсегда, покуда существуют карты и люди, ходящие по ним, жила бы память о хорошем парне Леониде Земляке.
Проснулись мы поздно. Досушили одежду у костра, поели — и снова обрывы, перекаты и черные омуты. Днем добрались до места встречи — Мосеева Носа. Здесь Сотка делает еще более крутую петлю, чем в Красных Горах, кольцом окружая большой полуостров. К вечеру, за полчаса до контрольного срока, с другого берега раздался крик: "Эй, аборигены! Давай паром!" Геоботаническая группа Бориса Балунова вышла на нас по азимуту, не промахнувшись и на сотню метров; как-никак Борис не только мастер спорта побегу, но и перворазрядник по спортивному ориентированию.
Ребята его группы, прошедшие десятки километров, по пояс мокрые, по очереди переправлялись на плоту через Сотку, таща с собой, кроме рюкзаков, ведра с грибами, собранными в пути. Часом позднее, уже в темноте, вышел на костер Дима.
Все отчаянно голодны. Гудит пламя костра. Он непривычно длинен, чтобы все могли погреться и подсушиться. Кипят над огнем ведра с грибным супом и какой-то смесью грибов, картошки и тушенки. Борис и Дима рассказывают о своих странствиях. Ботаникам досталось: шелопняк крепко их вымотал, их ели комары и мошки, сапоги всегда были полны воды, а пить им было нечего. На изъеденных карстом гипсовых плато порой не встречалось ни единого ручейка, и мало было проку от того, что мох и подстилка были пропитаны влагой, а с каждого дерева, если его задеть, лил дождь.
Наутро все покрылось инеем — трава, березы, ели и даже рыжая шуба Гуляша, сладко дремавшего в разворошенном пепле костра; теперь я понял, почему бока у него в подпалинах.
Опять в супе песок
Перепаковываем вещи, щедрой рукой отсыпая "сухопутникам" консервы и сухари. Борис с Димой осторожно подсушивают влажные полотнища палаток. Потом уточняем точку встречи — и вереница людей с рюкзаками уходит в лес, а мы отталкиваем плоты. Снова навстречу плывут обрывы и перекаты.
В один из дней впереди появилось что-то непонятное. Из лога на левом берегу ровной белой полосой на реку тек туман. Ниже по течению не видно было воды, только волнистая белая простыня, по берегам которой стояли ели. Лица ребят выражали удивление и растерянность; наверно, то же самое было написано на моем.
Мы причалили. Из груды камней тек чахлый ручеек, а камни эти были спаяны льдом. На еще теплом августовском солнце блестели и искрились серо-голубые сосульки. От ручья начиналась большая осыпь, и там, где из-под нее выходила идущая вверх стена, темнели ямы. Первые две кончались узкими щелями, из которых тянуло холодом. Третья, самая левая, вела в темноту. Я убедился, что метрах в двух ниже видна какая-то полка, и соскользнул на нее, в студеный и влажный мрак.
Ледяной пол пещеры Земляка
Глаза постепенно привыкли, и я увидел ледяную колонну толщиной метра в два, а высотой не меньше чем в десять метров. Рядом с ней — огромная обындевелая занавесь такой же высоты; к подножию этой вычурной белой стены шел от входа крутой ледопад из прозрачного голубого льда. Звонкая капель где-то внизу только подчеркивала тишину.
У ледопада в Замке Снежной Королевы
С выступа, на котором я стоял, вел другой ход — назад, под осыпь. Внизу громоздились острые ледяные шипы. Рядом со мной в неустойчивом равновесии лежала каменная глыба, я толкнул ее — она с грохотом и звоном проложила мне дорогу. Спуститься по щели было несложно, и я быстро оказался у подножия колонны и ледопада.
Пещера не так уж велика — собственно, это один только зал, метров пятнадцать шириной, весь заполненный льдом. Вбок ведут короткие коридоры с округлыми камерами, украшенными все теми же шестигранными ледяными кристаллами. В одной из них — цепочка изогнутых, с шариками на конце ледяных сталактитов. У основания колонны — узкая щель, ведущая в темноту. Лезу вверх и попадаю в небольшой ледяной дворец, освещенный голубым светом; он просачивается через ту самую грандиозную занавесь, которая оказывается одной из стен дворца. Сбоку громоздятся круглые ледяные глыбы, похожие на голову моржей, с длинными, свисающими вниз клыками — сосульками.
Ледяные сталагмиты
В щель протискивается Демченко с фотосумкой. Мы расставляем аппараты и начинаем снимать; я вожусь с аппаратом, Володя дает вспышки и позирует. Часа через полтора его сменяет Люда, уже кончившая глазомерную топосъемку.
Первая пленка кончилась, перезаряжаю аппарат и прячу ее в полиэтиленовый мешочек. Как рад я был этой предусмотрительности через несколько часов!
Наверху голоса; Дима со своей группой, проходя берегом, увидел плоты и заглянул "в гости". Ребята ошеломленно оглядывают пещеру. Дима сияет, каждая наша находка — это еще один аргумент в споре с противниками заповедника.
Перед вечером выходим наружу. Пора ладить лагерь, стряпать, сушить одежду. Удобное для стоянки место находим немного пониже; надо перегнать плоты. Люда залезает на гору вещей, берет шест, отталкивается…
И сразу что-то происходит не так. Не так, как обычно, а гораздо быстрее отходит плот. Не так, как нужно, упирается шестом Люда, а может быть, это течение не так развернуло бревна и Люда уже не отталкивается, а висит на шесте? Даже река, кажется, шумит не так, как раньше, а громче, тревожнее, злее. Плот поворачивается, стучит по камням, криво приподнимается над перекатом… Люда, пытаясь уравновесить плот, яростно работает шестом, но его затягивает под бревна, и он звонко ломается. Волна поддевает плот и ставит его на попа. Люда цепляется за вещи — как хорошо, что они привязаны! Трещат бревна, ревет вода, кричит что-то Володя — и плот с тяжелым плеском ложится на воду. И сразу все становится на свое место, и река шумит совсем не громко, а последние лучи солнца нежно золотят вершины елок. Но тут я вижу в волнах ныряющую и погружающуюся все глубже серую рижскую сумку…
Что вода была холодной, я понял только потом, выжимая брюки и штормовку около брезента, на котором были разложены мокрые футляры. В сумке сиротливо плавали пластмассовый футлярчик от светофильтра и сегодняшняя пленка, завернутая в полиэтилен. К счастью, сухая. Все остальное мокрым-мокро — три аппарата, вспышка, запасные кассеты. Пленка в аппаратах, конечно, тоже. А там почти доснятая цветная пленка…
Торопливо переодевшись, начинаю вывинчивать и сушить объективы. Володя с Людой разжигают костер, а потом всю ночь, то засыпая, то просыпаясь, мы поворачиваем то одним, го другим боком к огню костра объективы, батареи и аккумуляторы.
К утру моя "Практика" заработала. Правда, затвор мог только открываться, и, чтобы закрыть его, нужно было потрясти аппарат, но для пещерной съемки сойдет и это, можно просто надевать крышечку на объектив. Вставляю свежую пленку, натягиваю мокрую негнущуюся штормовку и ухожу в пещеру. Снова влажный холод, голубоватые сталактиты и призрачное, как будто под водой, освещение во "дворце" за ледяным занавесом. Руки отчаянно мерзнут; отогреваю их под мышками. Нет никакой уверенности, что снимки удадутся, но все равно снимать надо.