Через несколько тысяч лет здесь будет занавес

Пещерная съемка ненадежна. Кажется, предусмотрел все — силу света, количество вспышек, цвет и фактуру натеков, поставил человека в самом выигрышном месте, а проявляешь пленку и видишь угольно-черные пятна, застывшую в нелепой позе, забитую светом фигуру и перечеркивающий снимок косой зигзаг — кто-то прошел в кадре с фонариком, когда ты зазевался. Поэтому я и стараюсь делать по три, четыре, пять дублей — авось хоть один получится.

К новой точке встречи вышли, конечно, с колоссальным опозданием. Вечер. Огромные ели уходят в темноту, которую не может разорвать костер. Около огня людно — все в сборе, и Борис в десятый раз рассказывает об удаче своей группы.

Такие натеки называют кораллитами

— Понимаете, это совсем недалеко от Сотки — километр, не больше, в самом конце маршрута. Всюду мы делали зарубки, сбиться нельзя. Сначала огромные мурги — и маленькая пещерка с лежащими в глине кальцитовыми ежиками, вон они в ведре. Дальше речка, уходящая под землю. А еще дальше — пропасть. Огромный провал, из стены его выбивается ручей и каскадом рушится вниз. Слезть нельзя — отвесы. Но видно, что нижняя часть отполирована водой до блеска, и в ней слои разноцветного гипса. Глубина- метров пятьдесят, не меньше!

Наутро, нагрузившись веревками, карабинами и крючьями, вереницей тянемся за Борисом. Вокруг заросли красной смородины и малины, то и дело кто-нибудь отстает, торопливо набивая рот ягодами. Проходим длинный луг с островерхими стогами — первое напоминание о том, что мы вышли в населенные места. Потом начинается совершенно адский шелопняк, километр идем не меньше часа. И вдруг выходим на край…

Снизу, из глубины, в облаках водяной пыли сверкает радуга. Звон падающей воды. И странный, фигурно вырезанный колодец, в котором блестят на солнце разноцветные прослойки гипса. На дне уже кто-то ходит; оказывается, по краю провала у огромной глыбы льда можно проскользнуть вниз без особого риска. Для пущей безопасности навешиваем в этом месте веревку. Прячу за пазуху аппарат, одолженный у Димы, и скольжу вниз, на глинистую осыпь. Здесь холодно и сыро, но лица у ребят блаженно-счастливые.

На дне провала — голубые кружева прихотливо промытого водой гипса. Это каменное чудо, похожее на кораллы или на окаменевший всплеск прибоя, зачаровывает изысканной прихотливостью изгибов, пустот, завитков.

Я снимаю панораму — сверху вниз. Хотя на аппарате и навинчен широкоугольник, провал входит только в пять кадров. Тем временем на противоположной стене Демченко и Голубев опускают леску с камешком, промеряют глубину. Борис немного преувеличил — не пятьдесят, а двадцать восемь метров до дна, но и это немало — семиэтажный дом…

Это, пожалуй, эталон пересеченной местности

На следующее утро в лагере тишина, наземные группы ушли непривычно рано — вдруг попадется еще одно такое чудо? Снова двинулись в путь плоты, совсем уже легкие. А через несколько часов мы увидели ручей, который я заметил с вертолета.

Ручей этот, а скорее маленькая речка, оказался прозрачным, с белым гипсовым дном. И вытекал он из-под невысокого навеса с заманчиво темнеющей широкой щелью.

Мы не стали торопиться. Разбили лагерь, поели, и лишь вечером, в тусклом свете выдыхающихся фонариков ушли в гулкую черную пасть. Пещера казалась большой, но удастся ли ее пройти? Уж очень мягок гипсовый карст, слишком часты в нем завалы.

Мы лезли через низкие и широкие обвальные залы, по хаосу неустойчивых глыб. Мертво и дико выглядел серый камень, со дна ям торчали круглые ледяные сталагмиты, а около воды под ногами хлюпала грязь. Река ушла влево, под нависший край скалы. Черная вода стояла неподвижно, будто и не текла.

Мы шли все дальше — сто, двести метров, а перед нами все те же сумрачные, давящие залы.

Фонарики гасли, ребята были измучены и трудным речным переходом, и этим маршем в призрачной тишине, через зыбкие завалы. Нужно было возвращаться и спать.

Наутро мы разбились на две группы. Двое ребят со свежими батарейками в фонариках должны будут идти вглубь и вести глазомерную съемку. Их цель — хотя бы приблизительно выяснить величину пещеры. Четверо других ведут детальную топографическую съемку от входа. К двум часам дня всем возвращаться. Еда и свет на исходе, сроки поджимают — через день мы должны быть в Пинеге. А сюда мы еще вернемся, в этом сомнения нет.

Снова шагаем по цепочке обвальных залов. Общая схема строения пещеры уже ясна — это одно большое подземное русло, под левым берегом которого течет речка. Завальные залы тянутся вдоль нее, но в 110 метрах от входа цепь их прерывается, и, чтобы пройти дальше, надо вернуться к воде. Тут уже не пройти в полный рост, то и дело приходится сгибаться, а порой и двигаться на четвереньках. Еще дальше ход снижается до тридцати пяти сантиметров; хорошо хоть, что речка течет в стороне. Ползем по жидкой грязи, упираясь носками, отталкиваясь локтями. Я застреваю. Приходится снять и оставить каску — не пролезает. Носом пашем глину, по затылку скребет потолок, и только через пятнадцать метров можно привстать и идти согнувшись. Грязь отваливается от одежды пластами. У меня залеплены очки — приходится сначала мыть руки, а затем уже лезть за пазуху, доставать платок.

Потом начинается вода. Гольянов и Люда не могут идти дальше — они в кедах, вода же немногим теплее льда. Они отдают нам последние батарейки, а сами остаются с одним огарочком. Если этого не хватит до выхода, дождутся нас.

Мы с Таней из геоботанической группы идем в глубину, растягивая мерную леску. Эта пещера первая, в которую попала Таня, и она восхищена всем, даже грязью и водой, переливающейся через голенища. Идем согнувшись под низкими сводами; когда нужно засекать азимуты, для устойчивости прижимаемся спиной к потолку. Впереди новый завал. Конец проходимой части? Конечно, нет: ведь мы же не встретили наших разведчиков. Находим щель. Несколько шагов — и перед нами открывается что-то вроде тоннеля метро. Белые своды, вылизанные водой стены, белоснежные осыпи. Гудит перекатами речка, уходит вперед бесконечный зал, поблескивают искорками зеркала гипса на стенах; как все должно здесь сиять при свете хорошего фонаря!

Наши фонарики уже выдыхаются и тухнут. Зажигаем огарок свечи — и снова пикеты, засечки, промеры. В конце концов в полутьме задеваю локтем компас, и он катится в воду.

Топосъемке конец, а нам надо уносить ноги, пока есть свет. Прохожу вперед — до нового завала и новой щели. За ней открывается следующий, такой же высокий и широкий тоннель. Пишу записку, оставляю на последнем пикете. Отсюда начнем съемку в следующий раз — через полгода или год…

Когда мы вышли, наш огарок был не длиннее сантиметра. Разведчики же еще бродили где-то в глубине.

Бродили? Как бы не так! В лагере никто не обращал внимания на наш приход, все сгрудились вокруг двух Володь, которые клялись, что вышли из пещеры на другой стороне Сотки! Ребята подтверждают: действительно, вышли к лагерю с того берега и потребовали плот для переправы. И совсем уже сбитый с толку Дима пытается уразуметь, как можно геологически объяснить пещеру, которая делает мертвую петлю под рекой.

Но что-то уж очень многословен Демченко, и слишком наивно простодушны его глаза. Допрашиваем другого Володю и требуем данных топосъемки; он рисует на песке какую-то фантастическую загогулину, изображающую пещеру, блокнот же с записями оказывается не у него, а у Демченко. Тот вьется, как пескарь на сковородке, но наконец, не выдерживает и рассказывает.

А было все очень просто. Прошли от входа, как казалось ребятам, около семисот метров (позднее выяснилось — километр), а "метро" все уходило вдаль. Когда уже приближался контрольный срок, в одном из боковых ходов обнаружили идущий вверх колодец, достаточно узкий, чтобы удержаться на распорах. Метров пятнадцать — и ребята на поверхности. Поскольку были они по уши в глине, то, выйдя к реке, стали мыться. А перейти Сотку по перекатам не сложно…

Вечером я лежал на мягкой хвое у костра и думал о пещерах, в которых довелось мне побывать. Я перебирал их в памяти, как библиофил перебирает сокровища своей библиотеки. Я вспоминал белые ели Карлюка, нетронутую красоту абхазской Белоснежки, лукавую улыбку чертика, стерегущего шахту Дублянского. И снова видел высокий и гулкий тоннель с голубыми стенами, по которому, пенясь, рвется к выходу река. Река, которую никто до нас не видел.

Ребята тоже не могли уснуть и спорили о новой пещере. Все были согласны с тем, что сегодня мы нашли одну из крупнейших пещер Пинежья. Но как далеко она тянется? Один Володя убеждал, что в ней не меньше двух с половиной километров, другой считал, что не меньше полутора. Гольянов отмалчивался: "Зимой приедем, посмотрим".

Но никто из нас не думал, что в этой пещере — потом мы назвали ее Ленинградской — не полтора и не два километра, а больше трех, и что она окажется длиннее любой из ранее известных пещер севера Европы, но не самой длинной на Сотке. Чтобы увидеть ее до конца, услышать грохот ее водопадов, пройти огромные ее залы, понадобится не один год.

Потом состоятся новые экспедиции нашей секции на Север, число открытых на Пинежье пещер дойдет до ста двадцати, и мы напишем сборник научных работ об этих пещерах, с планами и описаниями пещер, сведениями об их микроклимате, гипотезами о формировании карстового ландшафта в гипсах. Выйдет монография Сабурова о лесах Пинеги — материал для нее он соберет в наших экспедициях. Будет создан заказник, и начнется организация заповедника, за который столько лет воевал Дима. Но все это будет потом. Пока над нами проплывают освещенные закатом темно-золотые ели. Звенит галька на очередном перекате. Неторопливо покачиваются тяжелые плоты, а на высоком шесте бьется по ветру флаг с летучей мышью, обутой в болотные сапоги.