Гневившееся, ныне же спокойно; солнце, ты,

Кругом катящее в огне высоком неба, 1650

И на орбитах звезды; реки и вершины,

Потоки, чистые ручьи; дела узревший день,

Ночь, не таящая угрозы; слушай ты, сын мой,

Сын Девы, девой навсегда спасенный,

В крови невинный, пусть и выкуплен невинной кровью,

Мой град; Паллада ныне молвит свое слово,

Дочь — Дева Бога величайшего из всех,

Что всем руководит и властвует над всеми -

И слово это не прейдет: вот что решил

Совет Богов, в чем Бога дух поклялся: 1660

Ни время, ни земля, ни человечий краткий род,

Не умалят, ни волны поколений, ни ветра

Веков, восставших и опавших как прибой

Меж света, тьмы, рождений и смертей,

Среди штормов, для брега неизбежных,

Такого света славы не узрят под солнцем,

Чем свет Афин бесстрашных; вся иная слава

Пред ними станет словно тени легкой дремы

Перед лицом рассвета; лучшие же люди

Земель счастливых, для детей своих достойных 1670

Не смогут попросить иного от Богов отличья,

Чем быть сравненными с малейшим из Афинян,

Слабейшим из детей твоих, мой град; твоею

Корона будет песен всей земли; и все дела

Твои прославятся, цветок мой; и в руке

Скиптр времени возвысишь ты, а на главе

Венок восторга утвердишь; и не единый лист

Зима и перемены не погубят из него, пока

Не высохнут цветы во всех мирах; глаза

Твои впервые среди всех блеснут свободно, 1680

Уста по праву вымолвят: «Свобода!»; длань

С заката до истоков утреннего солнца,

Как псов, пошлет грозящий страх по следу

Царей, пришедших с многонаселенного Востока

Тебя тревожить, гневно разбросает

Стада огромные, бредущие на деревянных лапах

Топтать бестравные поля морей, и сокрушит

Одним ударом, обратит в беспамятное бегство

Все эти собранные вместе Азии гурты,

Вождя лишенные; у твоего плеча 1690

Начнет сражаться ветер Севера, твой сын,

А море в честной дружбе ныне поклянется,

Ладонь сожмет ладонь, союз ваш утверждая

К всеобщему согласью; ветры и моря,

Пусть вечно склонные сражаться меж собою,

Мир заключат, в союз на твое благо братский

Вступив, единой силою ударят, разрывая

В куски врагов; сегодня суждено познать им

Весь дух ветров и мощь необоримую морей,

В лицо несущихся; их силы обратятся 1700

В насмешку над собой; дождем опавших листьев

Галеры длинные, за рядом стройный ряд,

В тлен обратятся; на твоих глазах волна

Отринет их, и воздуха могучий вождь,

Рукою дерзкой дочь твою забравший в жены,

Ртом осмеет, освищет их, дыханием одним

В пространство унесет; и бОльшие дары

День принесет тебе: сердечное согласье

Со мною Бога глубины морской, его же сына

С тем, кто тебе вожатым был, царя с царем, 1710

Погибшего с погибшим; эти имена

Достойны царскими назваться, ни одно

Не будет славным менее; постановляю я

Их почитать как Бога одного, смешав с моим

Звучанье их таинственных прозваний в храме

Едином, дабы стали постоянною защитой

Для города они; пусть Время и Событья,

Властители людей, вожди, отныне станут пусть

Тебе, не знавшему хозяина и рабства,

Служителями; дни, небеса отверзшие, и ночи, 1720

Что закрывают их — покорными предстанут

Хранителями славы, а годов теченье ляжет

Подобием письмен о подвигах твоих, какие

Способна написать рука светила на земле,

Твой путь запечатляя; вот такие блага

Принес венок тройной, трех жизней сочетанье;

Он будет находиться вечно в чтимом храме,

Твой рулевой — рука в трудах до смерти,

Его все будут видеть у кормила корабля,

Того, кто цвет тройной решился срезать — 1730

Его здесь положи, садовника, и отпусти его,

Воззри на землю, что сдружилась с морем,

Подобьем неба став. И вот что я дарую,

Я, дочь, без матери рожденная от Бога,

Из матерей печальнейшей: утешься,

Смени на радость горе, и живи, ликуй,

Превыше доли смертной и судьбы земной

Беспечна; и в это я клянусь и мой отец.

ПРАКСИТЕЯ

Владычица Афина! Исцелилось сердце,

Приемлю я твой дар; и слезы никогда 1740

Не хлынут здесь, и песня не прервется,

Что птицей быстрой расправляет крылья здесь,

Тебе творя молитвы, наполняя мир,

Который град венчает, коронованный тобою,

Подобно солнцу, что венчает небеса

Горячим оком. Не познать нам горя,

Сравнимого с весельем пребывать в единстве

С Тем, кто для мира стал рулем и сердцем,

И с Бога дочерью, Богиней. Взяли твое имя,

И будет твоя милость выше упований. 1750

ХОР

Из глубинных ручьев духа прянет благодарности чистый фонтан,

Мать, страна, твоих ради щедрот;

Ибо мертвые в смерти все живы — платит имени щедрую дань

Благодарный навеки народ.

В водах времени, темно — бурливых, развернулись ладьи их домой,

Их лучи будут нам маяками, свет костров — путеводной звездой.

Возлюбивших роскошно ты примешь, а врагам ты пошлешь темный страх,

Мать, что суше свободу дает;

Пусть мы раньше свирепо сражались — помощь ныне обрящем в волнах,

Дружбу, благоволение вод. 1760

Данная статья является кратким комментарием к тексту трагедии Суинберна «Эрехтей», написанной в 1876 г.

Это было второе обращение Суинберна к теме древнегреческих мифов, после знаменитой трагедии «Аталанта в Калидоне» (1866). За минувшее десятилетие мировоззрение автора существенно изменилось, что находит отражение в концепциях и текстах драм: если «Аталанта» наполнена бурными страстями, протестом против богов и рока, то персонажи «Эрехтея» подчеркнуто покорны судьбе и не ропщут даже перед лицом назначенной им смерти. Афины осаждены войсками северных варваров — фракийцев, и по пророчеству Аполлона для снятия блокады царь Афин должен пролить кровь своего рода. Его дочь Хтония («подземная») сама предлагает себя в жертву, вслед за ней убивают себя ее сестры. Однако воля богов не исполнена (Аполлон намекал, что царь должен пролить СВОЮ кровь, а не кровь детей); поэтому боги убивают Эрехтея после его победы над вражескими ордами.

Основные идеи трагедии:

Пафос этой древней истории для Суинберна — в столкновении свободолюбивого народа Афин (олицетворяющего демократическую идею) с агрессивными и беззаконными ордами пришельцев, принадлежащих к культуре «прирожденного рабства» (как называл это явление Аристотель). Ценность свободы своего города и народа для правителей Афин настолько велика (просто безусловна), что они готовы, не задумываясь, отдать собственные жизни ради ее сохранения. Воспеванию гражданских доблестей и решимости жертвовать собой ради общего блага посвящены величественные хоры трагедии.

Несправедливость и жестокость богов, требующих человеческих жертв за сохранение того, что в 19 веке стало пониматься как естественное и не требующее «выкупа» право каждого (т. е. личных свобод), уже не так волнует автора, как взволновали бы его десятью годами раньше. Богоборчество раннего Суинберна сменилось в середине его жизни более спокойным и фаталистическим отношением к мироустройству. Боги больше не являются тиранами — самодурами, играющими судьбой слабых; они стали просто слепой и чуждой силой, подобной силе урагана или землетрясения, с которыми бессмысленно спорить… Единственный остающийся для человека выбор — бесплодно протестовать или смиряться, стараясь сделать то малое, что окажется возможным.

Автор изменяет и стилистику трагедии. В сравнении с «Аталантой» действие развивается медленно, «торжественно» и «церемонно», напоминая литургию. Основные идеи многократно повторяются — сначала в речах персонажей, потом в хорах; происходящее в данный момент вводится в контекст истории Города; герои не позволяют себе эмоций, как бы смотря на личные трагедии со стороны. Последнее слово предоставляется Афине, выделенной из всех богов. Она обещает народу великие дары за великую жертву и славит дар свободы, ради которого (и только ради которого) возможно отдавать жизнь.