- Ты всё-таки скажи, мам, где же это был воздушный бой?

- Да где-то недалеко. Прасковья Ивановна говорит: над Шайтанкой.

- А-а, это хорошо, что над Шайтанкой. А что, разве Прасковья Ивановна у тебя сидит?

- У меня.

- Тогда дай ей трубку.

Мама рассердилась и велела немедленно приходить домой. Вот, чудачка, как будто я могу!

- Мам! Ты всё-таки дай трубку Прасковье Ивановне. Ведь ты со мной разговариваешь, а она же с Димкой не разговаривает и волнуется.

Мама передала трубку Димкиной матери, и я сказал ей, чтобы она о Димке не беспокоилась, что он жив и здоров и завтра придёт. Она, конечно, сразу миллион вопросов задавать стала, но я пригласил её придти завтра ко мне в больницу. Тут мама выхватила у неё трубку и испуганным голосом спросила:

- Вася, разве ты в больнице? Что с тобой, дорогой? Я сейчас же прибегу.

- Мама! Какая ты смешная, кто же тебя пустит сейчас в больницу, когда больные все спят? А обо мне не беспокойся - ногу малость оцарапал, и мне перевязку сделали. До свидания. Вот доктор с тобой хочет поговорить.

Доктор просил маму не беспокоиться: мальчик упал с машины, ничего серьёзного нет. И я услышал, как мама с досадой говорила Прасковье Ивановне:

- Опять, негодный, за машину цеплялся! Ну, сколько я его предупреждала!

Я улыбнулся.

- А теперь, доктор, везите меня спать.

Хирург не велел меня будить, и я проснулся только к обеду. Ему, наверно, сообщили об этом, и он пришёл в палату ещё более весёлый, чем вчера.

- Привет герою Золотой долины! - поздоровался он и протянул мне руку, как взрослому.

Он осмотрел меня, повыспрашивал о том, где, что и как болит, а потом потрепал по плечу и сказал старшей сестре:

- А теперь покормите его покрепче. У него сегодня большой приёмный день.

Я думал, что он шутит, а вышло наоборот. Только я поел, как ко мне заявились сразу мама и Прасковья Ивановна. Они мне назадавали столько вопросов, что я под конец не выдержал и попросил:

- Прошу задавать вопросы в письменной форме.

Они посмеялись, но я видел, что им всё хочется узнать.

- Мама, а ты выполнила мою просьбу насчёт НКВД?

- Нет, сынок, не выполнила! Не верила я тебе. Да и там не верили. Ведь я ещё раньше там была, когда эта девочка от тебя приходила. Ну, я с ними и согласилась, что всё это бредни. Ведь ты мне этими шпионами и диверсантами все уши прожужжал.

- Жужжал, жужжал и нажужжал! Надо понимать, когда человеку можно верить, а когда - нельзя.

И ни словом не упрекнула меня мама, а было за что. «Вот, - думаю, - подвезло мне, что я сразу в больницу угодил, - иначе попало бы мне по первое число. Димке и Лёвке хуже: им так просто не отвертеться».

Не успела уйти из палаты мама, смотрю, Белка появилась. Халат на ней огромный, только пушистая рыжая голова из него торчит, да синенькие глазёнки светятся.

- Иди сюда, Рыжик! - обрадовался я.

- Зачем ты меня Рыжиком зовёшь? - сердито зашептала она. - Меня так только в школе дразнят. Ты лучше зови меня Белкой. Это ведь ты меня первый Белкой назвал.

- Ты на меня вчера обиделась?

- Конечно, обиделась, - в её васильках сразу стала собираться водичка, и с них закапало. - Я всё ждала, когда ты придёшь, а ты сразу заорал: «Марш отсюда!» Я всю дорогу ревела.

- Ты меня извини, - я пожал ей руку, - но так было надо. Потом расскажу.

Вдруг входит в палату какой-то седой дядя в очках, оглядывает всех и идёт прямо к моей кровати.

- Ну, - здравствуй! - подал он руку Белке. - А это, наверное, знаменитый Молокоед?

Белка радостно пискнула в ответ, а он протянул руку мне:

- Здравствуй, последний из могикан! Говорят, гуроны опять встали на Военную Тропу?

«Что это, - думаю, - ещё за чудак?» Но это был сам академик Туляков.

Он пришёл, чтобы разузнать от меня всё относительно Золотой долины.

- А вот там, в этой котловине, где вы нашли кристаллики, ты больше ничего не заметил? - спросил он.

Вместо ответа, я подозвал няню и попросил, чтобы она сходила к кастелянше, взяла у неё мои брюки и выгребла из карманов всё, что там есть.

Через минуту няня вернулась и принесла в подоле камешки, которые я предусмотрительно унёс с собой.

- Вот, что я там заметил. Там все скалы сплошь из этих камней.

Туляков схватил один камешек, второй, третий и даже в лице переменился.

- А ты не шутишь? Неужели сплошь?

- Сплошь. Честное пионерское, сплошь!

- Ну, спасибо тебе, малыш! - он схватил меня за плечи и расцеловал. - Какое счастье, что я дожил до поры, когда появились на нашей земле такие ребята, как ты!

Я никак не мог понять, чему он так сильно обрадовался. Но академик разъяснил, что мои камешки - не что иное, как медный блеск - самая богатая руда, в которой содержится 80 процентов меди.

- Во-семь-де-сят! - раздельно, по складам, выкрикнул он. - А мы сейчас даже руду с пятью процентами меди считаем богатой. Ты понимаешь теперь, что это такое, индейская твоя голова?

Он ещё раз обнял меня, поздравил, пожал руку Белке и обещал наведываться.

Не успела закрыться дверь за Туляковым, как дежурный врач сказал, что Молокоедова зовут к телефону. Меня опять уложили в коляску, я подмигнул Белке - знай, мол, наших! - и снова попал в кабинет главного врача. Телефонная трубка лежала на столе, мне её подали, и со мной стал разговаривать капитан Любомиров.

- Вася! - сказал он так, как будто мы были сто лет знакомы. - Ты Белотелова узнаешь?

- Как же не узнать, старые знакомые.

Он засмеялся и попросил передать трубку врачу. Врач сказал: «Молодцом… Вполне можно… Разрешаю. Можете у меня в кабинете». Я сразу понял, что капитан спрашивает, хорошо ли я себя чувствую и можно ли со мной говорить, и где.

Меня опять привезли в палату, и Белка спросила:

- Это куда тебя возили, с кем разговаривал?

- Пока военная тайна. Потом расскажу.

- Что это ты со мной так разговариваешь? - обиделась она. - Всё потом да потом, как будто я маленькая.

Я хотел поправить бинт на ноге, но Белка сердито хлестнула меня по рукам и приказала:

- Лежи! Если не умеешь, так не берись.

Она ловко размотала бинт, высунув язычок, осторожно осмотрела рану и снова завязала.

- Теперь хорошо?

- Ага! Где это ты так ловко научилась делать перевязки?

- Правда, ловко? - обрадовалась Белка. - Я хоть сейчас могу идти санинструктором на фронт. Только вот лета не выходят - не берут. А так я уже на ГСО сдала и значок получила. Хочешь, покажу?

Она расстегнула халат, и у неё на кофточке, рядом с пионерским значком, действительно, был привинчен значок ГСО первой ступени.

Вот хорошо бы поехать с Белкой на фронт! Меня бы там всё время ранили, а она всё время выносила бы меня из боя и перевязывала раны.

- А ты хорошо учишься? - спросил я.

- Одни пятёрки! - развела она руками и заболтала ногами. - А ты?

Мне стало стыдно, что я двоечник, верный кандидат во второгодники, и я не посмел сказать правду Белке.

- Я бы тоже учился бы на пятёрки…

- «Бы» мешает?.

Этим «бы» Белка рассмешила больных, и все в палате стали хохотать. И хотя смеялись не надо мной, а над тем, как ловко Белка меня поддела, всё моё геройство растаяло от этого «бы», как дым.

Я в первый раз подумал о том, что будет, когда я выпишусь из больницы. Сейчас мне хорошо и весело, все считают меня героем. Но нога заживёт, приду я домой, а дальше что?

Все ребята перейдут в шестой класс, а я как был двоечник, так двоечником и остался, как сидел в пятом, так и остаюсь сидеть в нём второй год. В классе нам с Димкой отведут самую последнюю парту, чтобы мы, два здоровенных дурака, не загораживали доску другим ученикам, которые меньше нас, но умнее.

Картинка!

Хорошо ещё, если не исключат из школы! А ведь могут за такие дела и исключить! А что тогда? Идти опять искать золото, которого нет? Или ловить ещё какого-нибудь старикашку?