«минные поля» космоса, но и избавляли людей от обременительной обязанности принимать решения, а значит, и нести за них ответственность.

В душе Фан-Орт не мог не сознавать, что без интеллект-автоматов замысел отца был бы заведомо обречен на неудачу, не мог не преклоняться перед ними, но в то же время не мог и признать за собой это позорное, унизительное преклонение. Двойстве нность отношения к интеллект-автоматам, которую он изгнал из сознания в подсознание, делало его особенно нетерпимым к мнимому пре-небрежению с их стороны…

И вот он впервые погрузился в чуждый ему мир — мир сварных швов, заклепок и болтовых соединений, гулкого железа и прогорклых запахов машинного масла… Этот мир оказался столь архаичным, что напрашивался выбор: или счесть его всего лишь те-атральной декорацией, нагроможденной специально, чтобы сбивать посторонних с толку, или заведомо отбросить привычную мысль о тончайшей и сложнейшей молекулярной электронике, которая, будто бы, управляет всей жизнью сфероида. На самом же д еле смутившая Фан-Орта техническая старина представляла собой как бы остов здания, построенного на века, а интерьер из быстротечных новшеств был непреднамеренно скрыт за толщей металла.

Сделав с полсотни шагов по скользкому трапу, Фан-Орт оста-новился в замешательстве. Что-то властно мешало ему продолжить путь. Никогда прежде он не испытывал паники, а сейчас был близок к ней. Но мог ли он в этом признаться? Тогда пришлось бы оправдывать перед собой уступку безотчетному страху — внезапное безоглядное бегство, даже не с полпути, а чуть ли не с порога, неизвестно от кого и от чего? Ведь ему ничто не угрожало, и внут-ренний голос не предупреждал об опасности, и рас судок молчал… И что вообще произошло: сработало ли какое-то древнее атави-стическое чувство, воздействовало ли на мозг поле неведомого из-лучения?

Фан-Орт не стал анализировать причины панического бегства, он предпочел убедить себя в том, что, повернув назад, поступил единственно разумным образом.

«Не следовало поддаваться спонтанному порыву. А все Орена с ее романтическими выдумками. Это из-за нее я очертя голову ринулся в катакомбы. Хорошо, что вовремя исправил ошибку, которая могла привести к трагедии. Ведь я наверняка заблудился бы в лабиринте катакомб, и еще вопрос, пришли бы ко мне на выручку интеллект-автоматы. А моя жизнь принадлежит не мне, расплачиваться ею я не вправе!»

«Ну, ничего, — подумал он затем с чувством мстительного удовлетворения, — наступит день, и меня примут здесь как повелителя, со всей торжественностью, на какую способны носители машинного разума!» А на втором плане сознания гнездилась мысль, что психологи оказались не так уж наивны, придумав псевдоприроду. Каково бы-ло бы существовать в железном склепе, из которого он только что вырвался!

Вылазка не была вовсе неудачной. Фан-Орт неожиданно почувствовал прилив энергии. И вновь мысли его обратились к Орене.

«А ведь она права. Терпение, вот что мне нужно. Сверхчеловек должен обладать и сверхчеловеческим терпением. Сколько раз об этом твердил профессор Орт!»

Мысленно он почти никогда не называл профессора отцом.

Подвергшись угрозе (Фан-Орт был уверен в этом), жизнь снова наполнилась смыслом. Играя скульптурными мышцами, шел он по аллее, уже не казавшейся ему псевдоаллеей, и блаженно вдыхал аромат цветов, ничем не напоминавший запахи машинного масла и старого титан-железа…

Вот идет навстречу Эрро. Видать, тоже потянуло на природу. Как всегда, задумчив. Короткие ручки заложил за спину, голова на тоненькой шейке покачивается взад-вперед в такт шажкам…

Старик Эрро, лет на десять старше остальных. Родился не во-время, вероятно, мать нарушила запрет. Хилый, низкорослый, с явными признаками вырождения. Странно, что такому сохранили жизнь.

Впрочем, сейчас, настроенный благодушно, Фан-Орт готов был признать, что астрофизик Эрро первейший. Но все равно книжный червь, а вовсе не мудрец, как убеждена Орена!

— Салют, — первым поздоровался Эрро.

— Салют. Выглядите усталым. С чего бы? — притворно посочувствовал Фан-Орт

(еще час назад он не снизошел бы даже до этого).

Эрро взглянул с удивлением.

— Заработался. Анализировал результаты наблюдений.

— Интеллект-автоматов?

Большелобое личико Эрро сложилось в довольную улыбку.

— Не угадали, своих собственных. У нас же идеальные условия для работы! И знаете, очень любопытные получились выводы. Те-перь надо обобщить материал. Вот, задумал монографию. Тома на три, не меньше. В первом томе…

— Я спешу, — перебил Фан-Орт. — Доскажете в другой раз. — И, не удержавшись, добавил: — Думаете, кому-нибудь нужна ваша монография?

— Вам вряд ли, — холодно ответил Эрро.

Прошел год — квант времени, навечно связанный с орбитальными параметрами

Гемы, насильственно отторгнутый от нее вместе с песчинкой-сфероидом, но сохраняемый в неприкосновен-ности не только сверхточными водородными часами

Вселенной, но и, в своих дробных долях, биоритмами, да и всем генезисом

«гарантов». Не оттого ли понадобились они профессору Орту, что, подобно тому, как время немыслимо без эталона, невозможно обойтись и без личностных эталонов, по которым должно форми-роваться новорожденное человечество?

Жизнь на сфероиде текла заведенным порядком. Однако мечта о новой Геме, в становлении которой главная роль отводилась Фан-Орту и его товарищам, все более утрачивала реальные очертания, отступала, дразня, словно мираж, вместе с безгоризонтным про странством на экране светозара…

Коллективный разум гемян, составивший программу интеллект-автоматов, предвидел, что обнаружить звездную систему, где опас-ность не угрожала бы людям, — задача невообразимо сложная.

На большинстве планет, пригодных для колонизации чело-вечеством, вероятен конфликт с существующими формами жизни, а он недопустим. И кто знает поэтому, сколько парсеков предстоит преодолеть сфероиду, сколько зигзагов выписать во вселенском пространстве, прежде чем навсегда смолкнут двигатели, работающие по принципу непосредственного преобразования энергии управляемого ядерного синтеза в лучевую энергию, или будут сброшены аварийные паруса из алмазной паутины, терпеливо ждущие своег о недоброго часа в забортных контейнерах.

Понимал ли это профессор Орт, а если понимал, то как мог об-речь на бесплодное старение полных сил и энтузиазма молодых людей — элиту бывшего Космополиса?

По еще соблюдаемой традиции астронавты каждое утро приходили в конференц-зал (когда-то здесь был Мемориальный отсек), обменивались новостями, причем выяснялось, за редким исключением, что в точном значении этого слова новостей нет, а есть прогнозы, мнения, соображения… Да и они начинали повторяться. Зачастую не представляло труда угадать, что произнесет очередной оратор. Лишь Эрро и Орена обычно рассказывали о своих действительно новых изысканиях, однако не находили отк лика у остальных…

Затем все разбредались по «коттеджам», которые, как и прочие изыски психологов, нуждались в приставке «псевдо».

Тяга к общению заметно убавилась. Не вызывали былого азарта интеллектуальные игры, которым еще год назад предавались с упоением. После нескольких бурных ссор совершенно прекрати-лись диспуты. У большинства наступил нервный спад, появилось безразличие к обязанностям: их искусственность, прежде почти никем не осознаваемая, стала вдруг до отвращения очевидной.

Орена и Эрро не разделяли общего уныния. Но Орене это давалось благодаря вошедшему в привычку жесткому самоконтролю, а Эрро был занят монографией и ни на что другое, казалось, не обращал внимания.

— Вы счастливчик, — однажды сказала ему Орена. — Вам можно позавидовать.

Она не подозревала, что именно так думает о ней Фан-Орт…

Наморщив рахитичный лоб и глядя на Орену снизу вверх, Эрро убежденно ответил:

— Мы все счастливчики.

— Так уж и все! Разве вы не видите, какими скучными и угрю- мыми мы стали? Почти не разговариваем друг с другом. «Да — нет», «здравствуйте — до свидания», таково наше общение.