Горе ослабeвшим!

Как прiятно свободным идти по знакомой улицe!..

-- Борис Лукьянович! Вы ли это? -- слышу я сзади удивленный голос.

Оборачиваюсь и вижу знакомое лицо старика Молчанова, очевидно, вернувшагося из ссылки. Мы сердечно обнимаемся.

Лицо старика было печально и утомлено, а бeлыя пряди сeдин его длинной бороды стали замeтны еще рeзче. Разсказав свои новости, я спросил:

-- Что это у вас, Евгенiй Федорович, такой вид больной? Что-нибудь случилось?

-- А вы еще не слыхали?

-- Нeт.

-- Аля недавно умер, -- тихо сказал старик, опустив голову.

-- Аля? Ваш Аля? Что с ним сталось?

-- Да, вот, попал как-то под дождь, да еще ледяной вeтер. Промок, простудился и слег. Доктора нашли скоротечную чахотку. Мeсяц только и промучился бeдняга. 141

-- Боже мой! Вeдь молодой организм!

-- Эх, молодой! Знаете, Борис Лукьянович, нынeшняя молодежь слабeе нас, стариков. Вы вeдь помните, как ему приходилось работать в порту. Из послeдних сил. А питанiе-то какое было -- черный хлeб, да и то не вдоволь. Семью выручал! Славный мальчик был.

Старик помолчал нeсколько секунд, и лицо его словно закаменeло в гримасe боли.

-- Что-ж, видно, силы были подорваны, -- словно справившись с самим собой, продолжал он. -- Доктор так и говорил: исчерпаны запасныя силы организма. Нечeм бороться с болeзнью. Так и погиб...

Я молча пожал его руку.

-- Ну, что-ж, Божья воля, -- тихо сказал старик. -- А о Николаe Александровичe, начальникe отряда на Романовкe, вы ничего не слыхали?

-- В тюрьму новости не доходили. А что с ним?

-- Едва, едва на тот свeт не попал.

-- Как это?

-- Под суд попал... Ба! Да вот и Ларочка. Она лучше меня эту исторiю знает... Это еще без меня было.

Навстрeчу нам дeйствительно шла помощница Владимiра Иваныча по работe с дeвочками, студентка Ларисса.

-- Вы, Борис Лукьяныч? -- радостно воскликнула она. -- На свободe уже? Трудновато пришлось вам в тюрьмe?

-- Пустяки! Скауты в огнe не тонут и в водe не горят. Разскажите лучше, Ларисса, что там с Николаем Александровичем вышло?

Лицо дeвушки сдeлалось серьезным.

-- Что вышло? Да едва не погиб наш друг Багрeев. Если-б не депутацiя рабочих со слободки Романовки -- не быть бы ему живым.

-- А в чем его обвиняли?

-- В полученiи взяток и вымогательствe.

-- Не может быть? -- поразился я. -- Не похоже это на Николая Александровича. Да и он так скромно жил...

-- Я тоже не повeрила бы, да на судe Багрeев сам признался. И даже открыто, без всякаго давленiя. 142

-- Сам признал?

-- Да, он так и сказал. Его спрашивает предсeдатель суда: "Брали взятки"? -- "Брал", отвeчает. "Значит, признаете себя виновным?" А он этак спокойно и холодно: "Признаю"... Публика, знаете, так и ахнула. Мы всe так и замерли... Господи, думаем, -- губит себя Николай Александрович. Вeдь под разстрeл попадет...

-- А как же это вышло? Зачeм ему это надо было?

Для других

-- А он в заключительном словe прямо сказал об этом. Ах, как это было сильно сказано! -- восторженно воскликнула дeвушка. -- Когда он говорил, так, знаете, зал притих, как... ну, как во снe... А он, вот, так выпрямился во весь рост и гордо и спокойно начал:

"По законам я -- преступник. Но совeсть у меня чиста, и оправдываться я не собираюсь. Через мои руки проходила вся продажа нашего богатства за-границу. Через наше агентсттво все шло -- начиная с реквизированных роялей, кончая хлeбом. И это в то время, когда народ умирает с голоду. Так вот, с этих иностранных капитанов, которые грузились в тайнe, ночью, чтобы никто не видeл, я и брал взятки за ускоренiе операцiй. Неужели перед этими скупщиками награбленнаго я буду считать себя морально виноватым? Куда шли деньги, спросили вы меня, товарищ предсeдатель? А это пусть скажет слободка Романовка, пусть скажут ребята, которым я помогал. Они знают, что всe эти деньги я отдал голодным и больным...

-- И вы знаете, -- волнуясь, продолжала Ларисса и глаза ея блестeли, -так, когда он замолчал, вдруг как грохнули апплодисменты -- так всe и растерялись. А это в залe много рабочих со слободки было, и спортсменов и нас, скаутов -- порядочно. Вeдь вы знаете, как Багрeева всe любят. Скандал вышел. Помилуйте -- преступнику апплодируют. Ох, и злые же рожи были у судей!

А потом, через нeсколько минут выносят приговор: разстрeл... Всe так и ахнули...

-- Так как же все-таки Николай Александрович вывернулся? 143

-- Эту исторiю уже я подробнeе Ларочки знаю, -- сказал старик. -- Послe этого приговора на Романовкe волненiе поднялось. Митинг собрался. Мнe потом разсказывали рабочiе. Здорово настроенiе накалилось.

"Что-ж, кричали, парень наших дeтей подкармливал... Сколько лeт его знаем!.. Свой человeк! Как хлeб вывозить из голодной страны -- так можно, а как дeтишек наших кормить, так -- пуля? А еще пролетарскiй суд называется." Словом, страсти разыгрались. Депутацiю выбрали и в Исполком. Там крутили, крутили, успокаивали, успокаивали, но все-таки, знаете, неудобно -- рабочая окраина требует -- нельзя не считаться...

-- Значит, смягчили?

-- Смягчили. Десятью годами заключенiя замeнили...

-- Бeдняга, -- вздохнула дeвушка. -- 10 лeт... Подумать только!

-- Ничего, -- сочувственно положил ей на плечо руку старый начальник. -- Теперь вeдь жизнь путанная. Не просидит наш друг 10 лeт. Я увeрен, что года через 3 он будет уже на волe. Вот, дядя Боб только половину вeдь отсидeл. А вeдь его ЧК судила. Это много хуже, чeм суд. Ничего, Бог даст, скоро увидим его... и живого. Это только мертвые не встают, -- тихо закончил старик, и лицо его выразило мучительную душевную боль.

Ларочка прижалась лицом к его плечу, и мы замолчали...

"Обезьянье средство"

Как-то поздно ночью я проснулся весь в поту. Голова гудeла и пульс бился лихорадочным темпом.

-- Что за чорт, -- подумал я. -- Неужели я всерьез заболeл?

К утру стало хуже. Брат мнe поставил термометр, и когда я взглянул на него, мнe показалось, что я в бреду: столбик ртути стоял выше ста градусов. Я протер глаза. Что за чепуха?

-- Ваня, Ваня, -- позвал я.

Брат подошел к кровати.

-- Слушай, братик, кто это с ума слeз: я или термометр? 144

Брат посмотрeл на термометр и засмeялся.

-- Ты, ты, конечно. Тут, брат, градусы по Фаренгейту. Я, вот, сейчас переведу на Цельсiя.

Через минуту он подошел ко мнe с озабоченным лицом.

-- Н-да... Неважно твое дeло.

-- А сколько набeжало?

-- Да за 40...

-- Пожалуй -- тиф.

-- Да вeдь ты уже болeл?

-- Ну так то -- сыпным и брюшным. А теперь, значит, для полнаго комплекта и возвратный в меня влeз.

Мы шутили, но, к сожалeнiю, штука оказалась правдой. Пришедшiй днем врач опредeлил, дeйствительно, возвратный тиф.

Через нeсколько дней, благодаря хлопотам американцев, я был помeщен в городскую больницу.

Болeзнь шла, не затухая... Тиф во мнe чувствовал себя, как дома, и не поддавался леченiю.

Как-то вечером ко мнe подсeл старик-профессор.

-- Крeпкiй вы человeк, т. Солоневич, -- вкрадчиво начал он. -- Вам, знаете-ли, нужно бы испытать болeе сильные методы леченiя, а то и так вы в недeлю З кило вeсу потеряли...

-- Да я и не прочь. А развe у вас есть что-либо покрeпче?

-- Есть-то есть, -- как-то не очень рeшительно отвeтил он. -- Мы недавно получили, но, вот, без санкцiи пацiента мы не можем...

-- Если дeло только за этим, профессор, то я вам и руками, и ногами даю санкцiю. У меня машина крeпкая. Бог даст, выздоровeю, даже вопреки вашему леченiю.

-- Так вы согласны?

-- Совершенно единогласно.

С большой тщательностью мнe было сдeлано обильное внутривенное вливанiе какого-то средства, и, к общему удивленiю и радости, через нeсколько часов кривая температуры стала падать и дня через два я чувствовал себя здоровым, хотя и очень слабым.