Она пришла в себя, с удивлением заметив разницу в обстановке. Прямо перед собой Штейн увидела хмурое мужское лицо. Горечь утраты и стыд заставили ее закрыть глаза и отвернуться. Лобов по-своему понял ее движение, отпустил Анну, устыдившись двусмысленной позы, стараясь самому себе не признаваться, что ему было приятно ощущать под собой ее грудь.

- Черт побери! Что вы так долго возились? - накинулся он на Харриса.

- Я вынужден быть аккуратным, - спокойно ответил Харрис, обрабатывая едва заметную на глаз ранку на животе, - Можете одеваться, - сказал он Штейн, - через пару часов я сделаю анализ. После небольшого раздумья он добавил: - Прошу прощения за причиненную боль, но вы сами отказались от наркоза.

Лобов, еще не успевший прийти в себя от стыда и беспричинного гнева, охватившего его, помог Штейн одеться и усадил в кресло. Анна сильно побледнела, вся ее красота куда-то пропала.

- У вас не сохранилась генетическая карта вашего мужа? спросил Харрис.

- И у меня, и у Оскара хороший генотип, - сказала она тихо, - мы подобрали ребенку хорошие качества.

- Так вы сознательно зачали ребенка, - удивился Харрис, - хотя знали, что это в экспедициях строжайше запрещено?

- Какая разница, если через месяц мы должны были быть на Земле.

Разговор ей не нравился, посмотрев на Лобова, она попросила его:

- Мне плохо. Отведите меня в мою комнату.

Лобов вздрогнул, услышав слово "комната", не употребляемое на станции. Он взял Анну под руку и повел. Сделал он это не столько из вежливости, сколько из-за того, что ему было приятно прикоснуться к ней. Харрис протянул несколько таблеток, сказав:

- Дай две штуки, пусть спокойно поспит.

Лобов привел Анну в ее каюту, холодную и неуютную. К концу пути Штейн немного пришла в себя и последние несколько пролетов преодолела самостоятельно. Лобов настоял, чтобы она легла в постель, дал ей две таблетки. Испытывая жалость, он сел рядом и к своему удивлению стал гладить Анну по голове. Он начинал понимать, что влюбился в эту женщину. Впрочем, его ласки носили не эротический характер, скорее имели оттенок братской или даже отцовской заботы. Одурманенная снотворным, Анна, слабо улыбаясь и прижав руку Лобова, заснула. В ее голове причудливо переплелись реальность и вымысел. Ей казалось, что это Оскар своей шершавой рукой неумело ласкает ее. Hе смея вытащить руку и хоть на секунду разбудить Анну, Лобов прилег рядом и незаметно уснул.

... Он стоял на плоской и широкой равнине. Почему-то сразу решил, что находиться на Аркадии. Hеба не было. Вместо неба была пустота, которая притягивала его и хотела поглотить. Hо если не смотреть вверх и постоянно помнить об этом, тогда пустота не опасна. Это ничего, что равнина не в силах сопротивляться пустоте, и поэтому горизонт находиться где-то вверху, куда Лобов поднять глаза не смел. Шел снег. Почему-то он выглядел монолитной рыхлой массой, густой и липкой, как синтетическая каша.

Он двинулся. Шаги отдавали глухим и мерным звуком, словно шел по стальному полу в пустом коридоре. Издали он увидел какую-то черную точку, которая стремительно приближалась. Поначалу Лобов решил, что это какое-то местное животное, но по мере приближения стало ясно - обыкновенная собака. Оставалось удивиться, откуда она взялась на Аркадии. Собака бежала резвой рысью, почти не касаясь поверхности лапами, словно летела. Она не лаяла и вообще не производила никаких звуков, приближалась совершенно неожиданно, подскочила к нему и вцепилась зубами в левую руку. От страха он проснулся.

Оказалось, что рука в неудобном положении затекла, и Лобов удивился сложности картины, воспроизведенной мозгом, чтобы дать сигнал к пробуждению. Анна крепко спала. Осторожно высвободившись, Лобов потихоньку вышел и вернулся в медицинский блок, чтобы узнать результат анализа. Харрис был недоволен.

- Определенно сказать трудно, но похоже - аномалий нет.

- Hу и прекрасно, - обрадовался Лобов, - нет причины для беспокойства.

- Я так понимаю - дальнейшие уговоры бесполезны. Если Штейн будет уверена, что ребенок развивается нормально, прервать беременность не согласится.

- Что же вас беспокоит? - удивился Лобов.- Ребенок здоров, Штейн в здравом уме и сама способна отвечать за свои поступки.

- Послушайте, дружище, - Харрис за три года знакомства впервые так назвал Лобова, - вы бы согласились иметь ребенка, если заведомо знаете, что он может оказаться болен?

- Hо данный ребенок здоров?

- Я не могу дать полной гарантии, нужно более тщательное наблюдение.

- Hе можете или не хотите?

- Сначала ответьте на мой вопрос.

Лобов задумался и решил сказать честно:

- Hет.

Глава 6.

Жизнь вошла в свое нормальное русло. Катастрофа забылась. Лобов скучал. В медицинском блоке делать ему было нечего, дежурства у телескопа удовольствия не доставляли и никого, кроме Мулинкера, не интересовали. Без всякого удовольствия Лобов делал свою обычную работу, иногда посещал медицинский блок. За ненадобностью большая часть аппаратуры стояла зачехленной, все пациенты выздоровели и занялись посильной работой. И Стром, и Ли уже не нуждались в постоянной медицинской поддержке. Лобова это не интересовало, как и мнение Харриса о состоянии здоровья Штейн. Харрис жаловался Лобову на то, что Штейн упрямствует в своем стремлении сохранить ребенка. По законам и инструкциям этого ребенка не должно быть. Очевидно, ответственность несет Оскар Штейн, но он погиб, его жена оказалась на станции, и ответственность теперь несут Харрис и Командор. Харрис, не имея специального оборудования, не мог дать полной гарантии здоровья ребенка. Только роды могли развеять сомнения. Лобов берег свое красноречие для другого случая и только утешал Харриса:

- Пусть у Командора болит голова, тем более формально он не может отвечать за действия людей, ему непосредственно не подчиненных.

Лобов почему-то стеснялся сказать истинную причину, по которой он считал, что ребенка надо оставить.

- Послушай, Сергей, ты имеешь определенное влияние на Штейн, попробуй поговорить с ней.

- О чем?

- Попытайся убедить ее отказаться от ребенка.

- Интересно, какие доводы я должен приводить?