И Анна неожиданно почувствовала острое желание наконец-то побыть с сёстрами, коих до этого времени она навещала только раз в неделю в их позолоченной золотой клетке, как многие воспитанницы называли между собой свой институт.

Анна, будучи старшей, тревожилась за сестёр: что вынесут они из стен института, с чем войдут в жизнь?

Свой переезд в Россию сама она восприняла тревожно. «Меня так внезапно, как бы с корнем, — напишет она позже в своих воспоминаниях, — вырвали из того мира, в котором протекло моё детство, с которым меня связывали все мои привязанности, все впечатления, все привычки, — для того, чтобы вернуть меня в семью, совершенно мне чуждую, и на родину, также чуждую мне по языку, по нравам, даже по верованиям; правда, я принадлежала к этой религии, но никто меня ей не обучал».

Когда в холодное и туманное утро шестнадцатилетняя девочка из немецкого города Мюнхена ступила на Английскую набережную в незнакомой ей русской столице, сердце её болезненно сжалось. Со всех сторон её окружали тяжеловесные каменные громады, постоянно окутанные туманной мглою и сыростью, а сверху давило низкое, серое и грязное небо, в котором чуть ли не на протяжении целого года не проглядывал ни единый луч солнца. Всё это представляло печальный контраст с тем миром, который окружал её в Германии.

Никак не в пользу Смольного оказались сравнения его с тем королевским институтом в баварской столице, где она жила и училась вместе с сёстрами. Уровень образования в Петербурге был значительно ниже, но особенно плохо было поставлено нравственное воспитание.

«Религиозное воспитание заключалось исключительно в соблюдении чисто внешней обрядности, — сразу бросилось в глаза Анне, навещавшей сестёр. — И довольно длинные службы, на которых ученицы обязаны были присутствовать в воскресные и праздничные дни, представлялись им только утомительными и совершенно пустыми обрядами. О религии как об основе нравственной жизни и нравственного долга не было и речи. Весь дух, царивший в заведении, развивал в детях прежде всего тщеславие и светскость».

Хорошенькие ученицы, те, которые лучше других умели танцевать и грациозно кланяться, умели причёсываться со вкусом и искусно оттенять клюквенным соком бледность лица, всегда могли рассчитывать на расположение со стороны начальницы и классных дам.

Дети богатых и сановных родителей составляли особую аристократию в классах. Для них почти не существовало правил институтской дисциплины. Они могли безнаказанно пропускать уроки, по утрам долго спать, не обращая внимания на звон колокола, пренебрегать обедом, подаваемым в общей столовой, кстати сказать отвратительным, и питаться лакомствами из соседней лавочки.

Дарья и Китти, благодаря своим хорошеньким личикам, а главным образом благодаря протекции великих княгинь, пенсионерками которых они состояли, сразу попали в категорию аристократок. Или, как едко определила Анна сей разряд девочек, — в категорию, обречённую на порчу.

Как и предполагала госпожа начальница, сёстры Тютчевы благодаря Мюнхенскому институту легко заняли первое место в классе. Но Анну это не столько обрадовало, сколько насторожило: не поддадутся ли девочки соблазнам, которые окружали их со всех сторон? Потому она старалась проводить с сёстрами как можно больше свободного времени, поощряла их к серьёзным занятиям, не давала читать плохих романов и, как умела, старалась привить им основы благочестия, которые сама вынесла из Мюнхенского института.

Теперь, оказавшись в Овстуге, Анна обрадовалась счастливой возможности продолжить с сёстрами те беседы, те своеобразные уроки нравственности, которые она решила им преподать.

Унаследовавшая острый ум отца, старшая его дочь, к счастью, не переняла расположенность к хандре и сплину, так изматывавших его душевные силы. Напротив, характер Анны отличался завидной стойкостью, умением упорно преодолевать всяческие неудобства и подлинные трудности жизни. И главное — отличался завидной деятельностью, которая не оставляла ни малейшей возможности отдаться унынию и грусти.

Тяжёлым оказалось для неё обретение новой родины. Но тем увлекательнее стало для неё постижение основ русской жизни. И в первую очередь, безусловно, основ православия и русского духа. Так, постигая характер народа, к коему Анна принадлежала уже по рождению и крещению, она очень скоро почувствовала, как её сердце сроднилось с великой страною, имя которой — Россия.

И в этом помог ей Овстуг, где в летние дни она всё своё время проводила за чтением русских книг и в прогулках по окрестностям. Её пленили неповторимые картины русской природы, которую она полюбила всею душой. Широкие горизонты и обширные степи, необозримые поля и почти девственные Брянские леса — всё вошло в её чистое сердце, помогло почувствовать себя настоящей дочерью русского народа.

Однако мысль о занятиях с сёстрами была лишь первой, что пришла Анне в голову. А как же Мари, мальчики? Сестрёнке было уже двенадцать лет, Мите одиннадцать и лишь Ивану шесть. Впрочем, Митя с осени вернулся в Петербург, где он учился в частном пансионе.

   — Не открыть ли нам школу, основанную на взаимном обучении? — предложила однажды Анна за утренним чаем, — Чтобы каждый из нас был одновременно учителем и учеником. В чём сильна я — то я передам другим. А чего недостаёт мне самой — тому меня научат более знающие. Идёт?

   — Ох, как здорово, правда, маменька! — обрадованно подхватила Мари. — С сегодняшнего дня вы станете обучать меня, Дашу и Китти английскому языку. А я буду помогать тебе, Анна, по русскому языку. Хорошо?

Мама улыбнулась:

   — В русском нуждаюсь и я, наверное, более, чем моя старшая дочь. Может быть, в таком случае в помощь Мари нам следует привлечь Дашу и Китти?

   — Справится одна Мари! Она так знает по-народному, что свободно говорит со всеми девушками в Овстуге! — закричали наперебой обе недавние смолянки, скорее для того, чтобы польстить младшей сестре.

Но Мари, покраснев от неожиданной похвалы, в то же время не загордилась:

   — А вы о Ванюше не забыли? У нас же нет гувернантки. Так что и тебя, Ванюша, мы примем в свою школу. Русский класс у нас будет такой: трое учеников и мы, три сестры, в качестве учителей.

Господи, как же прекрасно заладилось дело в тёплом и уютном дедовском доме! За окнами — то дождь с ветром, то следом за ним — белые мухи и затем настоящий снегопад, а тут — чтение вслух, писание сочинений и решение арифметических задачек. Да ещё — рассказы о Древнем Египте и Ассирии, спряжение немецких и французских глаголов...

Последние предметы — французский и немецкий, а также историю древнего мира вместе с математикой взялась изучать с Ванюшей Анна. И вскоре так увлеклась, что искренне удивилась:

   — Никогда бы не подумала, что прибавление в уме к трём мешкам пшеницы ещё пяти таких же мешков вызовет у меня такую радость. А вот поди же — испытываю подлинное увлечение, ещё только садясь рядом с Ванюшей за стол и открывая задачник!

«Ах, если бы сейчас возле меня постоянно было хотя бы полдюжины ребятишек, мне больше ничего не было бы нужно, чтобы быть счастливой, — всё чаще и чаще стала приходить к Анне радостная мысль. — Я очень люблю детей и очень люблю их чему-либо обучать. Это я открыла в себе ещё в Мюнхене, когда помогала в институте младшим. И я ничего не хотела бы для себя лучше, чем учить Ванюшу и Мари. Да к тому, наверное, всё теперь и идёт. Папа в последнем письме сообщил: ему передавали, что ответ великой княгини Марии Николаевны непременно будет положительным. Значит, кто-то из сестёр обретёт то, о чём мечтает всю последнюю пору. А как же иначе? Хотя девочки избежали порочных влияний Смольного, но разве могли их неокрепшие души не устремиться к тому, что они видели часто на балах и пышных приёмах! Императорская семья, великие княгини в окружении фрейлин... И кто из воспитанниц, в том числе и мои милые сёстры, не представлял себя среди этих счастливиц, составлявших ближайшее окружение сильных мира сего?.. Что ж, пусть и моим дорогим сёстрам — сначала одной, затем и другой — выпадет жребий, о котором каждая из них мечтает».