– Как все вы знаете, – вновь заговорил Сыма, – Великий Поход – это героический эпос, потрясший весь мир. Под предводительством нашего Великого Вождя Председателя Мао бойцы Красной Армии взбирались на заснеженные горы, переходили через болота, сражались с бандами милитаристов и войсками Чан Кайши, с боями прошли через одиннадцать провинций – всего они преодолели двадцать пять тысяч ли. Благодаря Великому Походу были спасены наша армия, наша Партия, наша революция и наша страна. Когда в тысяча девятьсот тридцать четвертом году в провинции Цзянси поход только начинался, Красная Армия насчитывала в своих рядах триста тысяч человек; а год спустя, в северной провинции Шаньси, в ней осталось лишь тридцать тысяч. Товарищи, вот как много воинов революции отдали свои бесценные молодые жизни за освобождение китайского народа! Сегодня, сорок лет спустя, живы только несколько сотен участников Великого Похода. Один из них – наш сегодняшний почетный гость товарищ Лю Баомин. Товарищи, мы должны использовать эту возможность, чтобы узнать побольше о славной истории нашей Партии. Мы должны внимательно слушать и все записывать. А теперь давайте поприветствуем многоуважаемого товарища Лю.

Под бурные аплодисменты старик вышел вперед и сел у стола президиума. Ординарец подал ему кружку с зеленым чаем. Шум постепенно стих; больше сотни пар глаз не отрываясь глядели в морщинистое, болезненно-бледное лицо Лю.

– Дети мои, – начал Лю, – юный Сыма хочет, чтобы я рассказал вам, совсем еще мальчишкам, о Великом Походе. Что ж, согласен. Потому я и здесь. Для начала разрешите рассказать, как я вступил в Красную Армию. Это случилось весной тысяча девятьсот тридцать пятого года, мне семнадцать сравнялось. Красная Армия пришла в мой родной город Минъи, отняла всю землю у богатых землевладельцев и раздала ее нам, беднякам. Это я к тому говорю, что сам не состоял в Красной Армии, когда начался Великий Поход, а вступил в нее позже, когда она пришла в наши края.

В комнате только авторучки поскрипывали. Сыма записал в свой блокнот: “Вступил в 1935-м, семнадцати лет”.

Лю помолчал немного, оглядел пчелиный рой темных голов, затем продолжил:

– Почему я вступил в Красную Армию? Ну, потому, что там давали хоть что-то поесть. Мы с папаней ходили в горы за дровами, а потом продавали их в городе. Работа ух тяжелая, и у нас никогда не хватало еды и одежды. Потом пришла Красная Армия. Богатых похватали и разрешили беднякам разделить их добро и землю. Хорошее дело, этих паразитов давно надо было передавить. Наконец-то мы, угнетенные сельчане, смогли распрямить спины и дать волю нашей злости. Сгоняли толстопузых богатеев к реке и забивали их насмерть камнями, одного за другим. Так я поверил, что красные – это армия бедного народа, и вступил в нее. Впервые у меня были теплый рис в брюхе и новая одежда. Две недели спустя вместе с Красной Армией я навсегда покинул родной дом.

Лю замолчал и растерянно огляделся.

– Сыма, малыш, что дальше-то говорить?

– Расскажите о героических свершениях, о переходах через заснеженные горы и болота.

С чувством удовлетворения Сыма украдкой посматривал на командира Пэя – тот глаз не сводил со Старого Лю. Пэю явно нравился и сам старик, и его рассказ.

– Ах да, заснеженные горы, – продолжил Лю, – это было летом того же года. Мы добрались до Баосина в провинции Сычуань, там была гора под названием Цзяцзяньшань. Никто не видел ее укрытой облаками вершины. Когда мы выступали в поход, и не знали, что там лежит снег. У подножья-то было тепло. Поначалу мы даже травили байки, но уже через какой-то час все переменилось. Метель началась, задул холодный ветер. На нас было только летнее обмундирование – ох, как же все затряслись от холода и страха! Было слышно, как духи и привидения стонут на вершине горы и в черных небесах. Я потерял свои веревочные сандалии. Правду сказать, от них было мало толку, ведь приходилось пробиваться через сугробы. Некоторые из наших стали молиться. Они верили, что горные духи осерчали на нас. Потом начался град. О, небо! градины величиной с яйцо прибивали нас к земле. Одна саданула мне в лоб. Я так и рухнул грудью на приклад собственной винтовки. В глазах потемнело, а потом будто искры посыпались. Лица у многих наших были разбиты в кровь, некоторые попадали на колени, взывая к горному пику. Ничего не помогало. Эта гора была пристанищем духов; все так думали. В конце концов мы просто сунули головы в снег, а граду подставили задницы. Там, знаете ли, мясца – хе-хе-хе – побольше, да оно и пожестче!

Кое-кто из солдат засмеялся. Сыма обернулся и обвел своих бойцов взглядом. Все затихли.

– Заливные рисовые поля – тоже, знаете, дело нешуточное, – продолжал Старый Лю. – Люди вязли в грязи – и чем отчаяннее ты пытался выбраться, тем глубже тебя засасывало. Оставалось только смотреть на тонущих товарищей, они исчезали прямо у тебя под носом. Сил нет вспоминать все это, аж живот прихватывает. Крики тонущих были ужасны, до сих пор их слышу. Во время переходов подъедали все подчистую: обувь, одежду, ремни, – что сварить удавалось. Председатель Мао даже пристрелил свою лошадь и отдал мясо больным. Так что о болотах давайте не будем. Лучше расскажу вам кое-что о жителях Тибета. Бывал кто в Тибете?

– Нет, – отозвались с десяток бойцов.

– Туда мы попали еще до всяких болот. Деревни точно вымерли. Еды не хватало, мы забирали тамошний ячмень. Но платили, конечно, оставляли деньги на краю поля и прижимали их маленькими камушками. Тибетцы об этом не знали, думали, мы их грабим. Дикари! Не понимали, что мы – народная армия. Затаскивали бревна и камни на вершины холмов, поджидали, пока отряд втянется в ущелье, и обрушивали все это на наши головы. Бабкой клянусь! Грохот ужасающий, по склонам несутся бревна, каменюги крушат все на своем пути, даже деревья. Стоны, вопли… Лежим, вжавшись в землю, а лошади сигают через наши головы и мчатся прочь. Каждое такое бревно зашибало до смерти чуть не дюжину бойцов; кто в живых остался, едва от страха не помер. Честно вам скажу, я так просто с земли подняться не мог – ноги свело. Но мне повезло: спрятался под сломанной телегой и жизнь свою сберег. Ну точно дикари! Все никак их жестокость не позабуду!

Солдаты рты руками зажимали, чтобы сдержать смех. Впрочем, некоторые ржали не скрываясь. Сыма поднялся. Его волосатое лицо покраснело, напомнив всем о его прозвище – Павианий Зад; хохот усилился. Сыма обратился к Лю:

– Что ж, старый воин, расскажите теперь о битвах и победах, – и посмотрел на командира Пэя, который многозначительно улыбался и покачивал своей круглой головой.

– Ладно, – старческие глаза сверкнули, запавший рот перекосило судорогой. Глотнув чая, он снова заговорил: – Вы все уже не раз слышали рассказы о победоносных сражениях и небось уши себе намозолили. Дайте подумать, о чем вы еще не слыхали. А вот, к примеру! Такое не позабудешь… Перевалив через гору Люпаньшань, оказались мы в городишке под названием Чучжи и принялись устраиваться на ночлег, палатки ставить. Тут-то из темноты нагрянула вражеская конница. Дневной переход всех до смерти утомил, так что сил сражаться ни у кого не осталось. А вражеские верховые совсем свеженькие, они-то много дней сиднем сидели и нас поджидали. В миг отряд распался. Все бросились врассыпную, заботясь только о собственной жизни. О бое никто и не думал – не было ни лошадей, ни времени построить людей для контратаки. Я так и вовсе голову потерял, мчался за теми, кто побежал первыми. Сиганул с невысокого обрыва, винтовку обронил… Только жизнь-то, она поважней винтовки, так что искать я винтовку не стал. Потом потерял фуражку. Но все продолжал бежать, покуда, перемахнув через стожок сена, не влетел в свинарник. Тут какой-то шест подвернулся, ударился об него носом, хлынула кровь…

По рядам прокатились смешки. Секретарь Сыма опять поднялся и потребовал тишины.

– Слушайте старшего товарища! – Весельчаки опустили головы и притихли.

Сыма сел на свое место. “Мать его растак! – ругался он про себя. – Старый пидор болтает как настоящий контрик”.