Любопытные выглядывали из-за оград домов.

— У меня нет денег на ночлег, — объяснил хозяину постоялого двора Крысе Угорь. Колоколец и следы стояли рядом. — Я отработаю, если хочешь.

— Ха-ха, — сказал Крыса. — Не слишком ли нагло, Угорь?

— Мне комнаты не надо. Дай только бочку с водой. А Колокольца и… моего друга, он тут рядом — на сеновал устрой. За дурака Деус прости. Ну и поесть немного не помешает. А я воды тебе нанесу. 50 ведер. Хорошо?

— Ха-ха, — повторил Крыса. — За троих — и ни гроша.

— Ты не понял, — спокойно объяснил Угорь. — Нам комнат не надо. Бочка и сеновал. И всё.

— Нанесешь воду, починишь крышу, вымоешь полы — тогда поговорим.

— Не много ли? — усомнился Угорь, — Ты, кажись, перегибаешь, друг.

— А заодно хлев уберешь. А нет — твое дело. Расскажу всем, что ты колдун и черта с собой водишь. И сорняки после него поли еще. Вон повылезли по всему двору.

— Тьфу ты! — плюнул с досадой Угорь и вдруг увидел, что следы Звезднокожего, стоявшие до того смирно и цветущие на песчаной дорожке двора небесными слезами, сдвинулись с места и направились к воротам.

— Эй, — куда ты! — закричал Угорь. — Погоди!

Но следы шли дальше и дальше и привели Угря с Колокольцем на берег Крысонориного пруда.

— Хорошая мысль, — похвалил Угорь Звезднокожего. — Здесь и заночуем, друзья. Только куда Колоколец денется?

— А я на бережку посплю, — радостно заверил дурак. Тут травка мягкая. Травка любит Колокольца. Травка хорошая.

— Ну и ладно. Только жаль, голодный ты остался, — сочувственно произнес Угорь.

— А Колоколец листики поест. У деревьев много листиков. Они добрые и не жалеют их для Колокольца.

— Ну, а я в пруду посплю. А ты, невидимка, — натянуто произнес Угорь, — Брамос ты или нет, ты как хочешь…

— Угорь, — позвал Колоколец.

— Да?

— А правду говорят, что ты в воде в рыбу превращаешься?

— Ха, а ты погляди-ка…

Угорь бросился в пруд и Колоколец увидел, как тело его съежилось, покрылось чешуей, руки превратились в плавники, ноги — в хвост. Сделав круг по воде, рыба вытянулась в длинный узкий черный шланг и стала угрем. Потом, не успел дурак глазом моргнуть, как пруд исчез под тушей огромного кита, который, отдуваясь, пыхтел на месте водоема.

Колоколец затаил дыхание. Кит, полежав немного, сердито посопев, вдруг исчез, а из глубины пруда на Колокольца посмотрело веселое лицо друга. Угорь хитро подмигнул: ну, как, мол? Дурак радостно запрыгал, хлопая в ладоши. Переливчатый звон колокольчиков пролетел по округе.

Ночь Звезднокожий с Угрем провели в пруду. В воде облик Звезднокожего проявился. О чем они говорили до рассвета? — дурак не знал. Он простоял на коленях на берегу всю нось и в немом восхищении смотрел на светящуюся воду.

— Деус, сделай, чтобы всем было хорошо в этом мире, — безмолвно просил дурак. Стесняясь, неловко протягивал к пруду руки и обитатели Крысиной Норы до утра слышали как со стороны Чертова Логова, как они прозвали пруд, доносится изредка: дзин… дзин…

На рассвете Угорь вылез из воды и сел, обняв Колокольца за плечи. Следы топтались рядом.

— Пойдем в Деусану? — спросил дурак.

Угорь хмыкнул.

— Путник, войдя в селение, должен очиститься от дорожной пыли и открыть сердце миру, — напомнил Колоколец устав Деусаны.

Угорь передернул лопатками. В Деусану он никогда не ходил. Даже крестили его в детстве не в храме, а в море.

— Сам говоришь, — сказал он, кинув взгляд на следы, — что Брамос со мной ходит. Так ежели он здесь, зачем нам идти к нему туда?

Но Звезднокожий, как видно принял сторону Колокольца. Пока путники спорили, следы подозрительно повернули в сторону Крысонориного храма, над которым безобразной глыбой застыла черная туча.

— Ну что вы в этой тоске благовонной находите? — печально вздохнул Угорь и побежал вдогонку следам.

В Деусану их не пустили.

Разъяренная толпа прихожан приветствовала Угря бранью.

— Иди прочь, колдун!

— Ишь чего вздумал — дьявола в храм ввести!

— Топай отсюда, коль жизнь дорога!..

Дурак беззвучно плакал в стороне, только колокольчики жалобно звенели.

— Люди, я же свой, — попытался образумить толпу Угорь. — Вы что, не видите? Я сын покойницы Выдры. Угорь я. Я всегда помогал вам.

Но толпа была неумолима.

— Всю жизнь колдовал, оборотень!

— Поплатишься ныне!

— Изыди, сатана!

Метко брошенный камень ударил Угря в грудь.

— Не колдун он! С ним Брамос! — взвизгнул Колоколец и упал на землю. Он катался по двору Деусаны, причитал и плакал:

— Не колдун он! Не колдун!

Но за первым камнем полетел второй, третий…

Вдруг что-то случилось с толпой. Она присмирела, страх появился в глазах обезумевших людей.

Черная туча напряженно и зло заурчала и стала еще черней, еще суровей и неприступней.

Угорь отер рукавом разбитое в кровь лицо и оглянулся. А оглянувшись, увидел страшную картину. Посреди толпы стояли двое. Звезднокожий и еще кто-то. Какой-то серый, размытый, неизвестный тип. Люди, давясь, заплетаясь полусогнутыми ногами, отступали от них, ужас стыл в зрачках их глаз, пульсировал в горле, сжимался в животе. Но эти двое не замечали возникающей паники. Сковав друг друга взглядами, они молча о чем-то говорили. О чем —.Угорь не понял, боль в тебе не давала ему сосредоточиться, и мысли его прыгали, тревожно и лихорадочно.

«Убьют Звезднокожего, — думал он. — Придут в себя. И убьют. Зря он появился. Что им до него? Один раз убили — другой — вот и третий будет… А все-таки он вовремя возник. Молодец! Не подвел. Какое ему до меня дело? А все-тки выручил — не дал добить. Колоколец смешной — как он на них пялится — у всей толпы глаз не хватит смотреть, как он смотрит. А эти-то, приумолкли все. Струсили. Ничего, еще успеете свое взять, еще озвереете. Только что же это за тип?! И откуда? Его здесь раньше, помнится, не было. Серый, черный, бр-р, противный. Кто же он? — спросил себя Угорь, и тут же что-то хлопнуло его по самой макушке. — Ужас, — понял он. — Это Ужас».

Мало-помалу толпа приходила в себя. Уже мелькнула в ней мысль, что Звезднокожий явился как возмездие за избиение Угря. И полетели к Угрю просящие взгляды:

— Заступись!

— Прости!

— Не храни зла!

Какая-то женщина не очень уверенно подошла к нему с чистой льняной тряпкой и обвязала его раненную камнем грудь. И Колоколец, неизвестно когда успевший сбегать к Чертову Логову, принес в дырявой фляге, найденной им на помойке, вечно доброй воды из пруда.

Все стали осторожно внимательны с Угрем, кто-то крикнул: «Угорь — святой наш», — и от этого крика он громко и неприятно рассмеялся. Толпа вздрогнула, так это было странно и не к месту в тот момент.

И тогда Звезднокожий оторвал, наконец, свой взор от серого неподвижного Ужаса, и, подойдя к Угрю почти вплотную, проникновенно и глубоко заглянул ему в глаза. Нездешней любви коснулось сердце Угря, и он забыл, что презирает толпу и боится за Звезднокожего, забыл, что противны ему люди с их дрянными душонками, скребущими по сердцу мыслями о несовершенстве мира, забыл, что ноет и болит его тело, побитое верующими прихожанами во дворе Деусаны. За один только миг его симпатия к Звезднокожему как к светлому святому существу переродилась в нечто благоговейное и трепетное. Впервые проскользнул в его жизни луч любви — не той, какой море его любило — любовью в самом себе, безличной, громадной, — а человеческой заинтересованностью к его, никому не нужной Угриной судьбе, к его думам и чувствам, которые до сих пор понимала и знала только вода. И этот луч коснулся сердца Угря непонятной тоской и еще более непонятной надеждой. Захотелось что-то предпринять, но Угорь не понял, чего ему хочется. Желание действия возникло у него впервые и было еще размытым, слабым, беспомощным. Он страшно удивился этому новому чувству, попробовал углубиться в него, чтоб понять, как вдруг из-за спины его раздался голос.