— Господь наш Деус Брамос, — провозгласил вышедший на паперть священник Крестец, — покинув грешную землю 20 веков назад, обещал вернуться, и явился в образе огненного столпа святому Варфоломею и пятитысячной толпе прихожан Касонского храма. И сказал Деус наш: «Зачем молитесь вы мне, люди, зачем просите придти к вам, когда сами же и боитесь меня? Я послан был к вам для любви, но из семян добра, посеянных мною, вы вырастили дубы страха. Не зовите меня отныне всуе. Не ищите. Не ждите. Лучше не ждите совсем, чем так, как ждете вы, — преисполненные заботой о своем спасении и своем благе. Да, спасение будет, но не будет вам Спасителя. Придет возмездие к вам, чрез него — очищение. И тогда я вернусь. Я вернусь к вам, когда сгниет придорожный камень…» О, Господь наш Деус Брамос, — вдохновенно продолжал Крестец. — в сей великий день и час, когда явился ты прихожанам Крысонориного храма…

Гулко и звонко неслась в напряженной тишине речь священника, впечатываясь в испуганные умы людей.

— Открой нам наш Путь. Научи нас верности и благости. Будь милосерден к рабам твоим. Останься с нами вовеки веков, не покидай нас, Господь наш Деус Брамос!..

Звезднокожий молчал.

Наступила пауза, долгая, томительная, невыносимая.

«Я что-то не так говорил? — переживал Крестец. — Да, я был слишком мелочен. Надо было сказать о всеобщей любви, а я — только о Его обещаниях. Он теперь не замечает меня. И всех нас… Какие ничтожества мы перед ним. Он ничего не скажет в ответ. Будет вот так молчать. Деус, не надо! Пусть случится скорее хоть что-то…»

Но ничего не случалось, а время шло. И росло напряжение. И черная туча, урча, росла. И серый размытый Ужас тоже чернел и тоже рос и рос у всех на глазах.

— Господи! — не прокричала, а простонала обвязавшая Угрю раны женщина. — Господи! Спаси нас! Не Томи! Грешны мы! Грешны! — и упала, истерично всхлипывая.

Угорь пожал плечами, не понимая этого избытка эмоций, а Колоколец сострадательно потянулся к женщине. Колокольчики зазвенели, разорвав оцепенение и тишину, и тут же понеслось со всех сторон:

— Господь, вылечи меня!

— Господь, пошли мне дождя на пашню!

— Господь Деус Брамос, даруй мне сына!

— Помоги!

— Спаси!

— Выручи!

Звезднокожий не шевелился. Однако, Угрю показалось, что ему хочется что-то высказать толпе, что в молчании его кроется нечто более глубокое, чем то, что можно произнесть словами.

— Помоги, Господи, отомсти за меня Хромому Бродяге!

— Отними у Крысы мою жену!

— Скажи Хозяину, чтоб выпустил из подземелья брата!

Ни на кого не глядя, словно не слыша устремленные к нему вопли, Звезднокожий легко шагнул вперед и, мягко ступая, пошел к воротам, оставляя позади себя небесные слезы.

— Господь, не покидай нас! Останься! — закричала вслед ему толпа и повалила за ним. Колоколец, робко семеня, тоже побежал, чуть в стороне, просительно заглядывая в светлое любимое лицо. И Угорь, вспомнив, как полчаса назад в него летели брань и камни, тоже решил на всякий случай поспешить и не бросать Звезднокожего одного. Ни на минуту. Он оглянулся. Ужас нерешительно чесал лохматой черной лапой затылок — о чем-то думал. Наконец, и он решился и пошел за толпой. Во дворе Деусаны остался только один человек — несчастный, раздавленный, всеми забытый священник Крестец. Он никак не мог успокоиться и все мучился тем, что не сумел достойно поприветствовать Деуса Брамоса от имени человечества. Горестно взмахнув рукой, он поплелся вслед толпе, волоча по земле тяжелый шлейф мантии и сметая им хрупкие небесные слезы.

И только он шагнул за ворота, над Деусаной посветлело — черная туча заметно сдвинулась в сторону постоялого двора.

По тропе двигалась толпа, во главе которой шествовал странный, невообразимо странный тип. До того странный, что у Крысы даже разболелись глядя на него глаза.

— Эка невидаль, — озадаченно крякнул он, обращаясь к единственному посетителю пивного бара жандарму по прозвищу Кирпич.

— А что там такое? — охотно поинтересовался блюститель порядка.

— Да так… Ничего… Подозрительный… Весьма подозрительный… — задумчиво приподняв верхнюю губу, обнажившую длинные острые зубы, пробормотал Крыса. — Сколько времени нынче, шеф?

Кирпич обстоятельно и деловито полез обеими руками в карман шаровар и извлек из них круглый серый будильник.

— Двенадцать.

— Мда… Странно… Служба еще не кончилась, а все уже идут… И батюшка в мантии тащится…

Кирпич решительно отодвинул недопитую кружку пивной пены, встал и подошел к окну. Зрелище, действительно, было чрезвычайно любопытное.

— Никак сюда собираются? — дивился Крыса. — Ну и дела, однако, затеваются. Поздравляю вас, Кирпич.

— С чем? — туповато осведомился жандарм.

— Ну как же… сегодня вам, похоже, предстоит отличиться.

— М-м?!

— Скажите, если я вам подарю тысячу монет, дадите мне половину?

— Тысячу? Половину? — лицо Кирпича изобразило крайне сосредоточенную мину. Он долго упорно рассчитывал, сколько же останется ему от обещанной тысячи. Наконец, сосчитал.

— Согласен, — выдохнул он.

— Подпишите, — приказал Крыса, и когда Кирпич огрызком карандаша старательно вывел «Ж.К.» в мигом составленной трактирщиком расписке, таинственно прошептал:

— Вон тот, впереди идет, видите? По моему разумению, это — Подонок. Все приметы сходятся. Во-первых, не наш, во-вторых, прихожан со службы увел. И даже батюшку. Только он, говорят, умеет к себе так привязывать… Кто его раз увидит — отойти не может. А за поимку его Хозяин обещал тысячу монет. Вот вам и выгода. Пятьсот — мне — за идею, 500 вам — за все остальное…

— Взять, — рявкнул Кирпич и двинулся к двери.

— Постойте, — окликнул его Крыса. — Не стоит торопиться. Поспешишь — людей насмешишь. Подонка, говорят, силой взять нельзя. Только хитростью. Я понаблюдаю из окошка, да подумаю, как с ним справиться, а вы, пока они дойдут, вполне успеете выпить еще кружку пивца.

Звезднокожий, сопровождаемый прихожанами, вступил во двор, серый и безобразный, из дорожки которого служанка все утро старательно выдирала вросшие в цемент небесные слезы.

Слишком тихо стало во дворе — словно и не люди сюда вошли, а тени. И потемнело в небе, как перед грозой.

Звезднокожий остановился, и тесный круг людей обступил его. Среди них Крыса разглядел и Угря с Колокольцем, и бестелесно-черного незнакомца, от которого все пытались отодвинуться подальше.

— Что там? Еще не пора? — спросил вернувшийся к пивной кружке Кирпич, уже строящий из пятисот монет золотые мосты.

— Тс-с, прошептал Крыса, а про себя подумал, что дело-то, похоже, интересненьким будет, и не тысячью монетами оно выгорает, а и десятью тысячами, пожалуй. Да-да, за Подонком, по рассказам, всякая шваль шляется, а здесь и публика-то необычная — Угорь здесь… Колоколец здесь… батюшка… Брамосом пахнет тут, однако ж, ох, как пахнет Деусом Брамосом!.. — Крыса торопливо перекрестился. — Может, он и не Брамос, конечно, но вполне вероятно и то, что он… ой-ё-ёй, не-ет, нюх у Крысы на такие вещи отменный. Прекрасный нюх у Крысы, слава Брамосу, — Крыса еще раз перекрестился. Теперь вопрос — что же делать в создавшейся ситуации?

Пожалуй, есть три варианта: примкнуть к толпе, остаться нейтральным, или же заложить этого… да нет, все-таки, Брамоса.

Какие проценты выгоды у первого варианта? Царство Небесное — оно, пожалуй, при этом всем светит. Но вот Хозяина-то не проймешь ни Брамосом, ни диамоном. Он сам сатана. Спустит он на эту компанию свою знаменитую свору гончих псов, и на меня в таком случае, разумеется… Можно предупредить Брамоса, чтоб не шел в Поместье, и этим пред ним выслужиться, но он и сам не дурак. У него свои цели. Захочет — не пойдет, а захочет — так и пойдет. Куда смотрит его дорога — никто не знает. А коль пойдет, а я останусь — так вся моя выслуга при мне и останется. Предателем окажусь. Раз предупреждал — значит, знал, что опасно, и в опасности, получается, бросил. М-да… А пойти-то он туда точно пойдет, он такой. Всегда в пасть зверю лезть привык. Да-а… Свора-то уж больно свирепая. Конечно, несколько минут боли стоит Царства Небесного, только не завидую я тому, кто увидит, как смерть на него воочию несется. Не смогу я этого. Силенок не хватит… А жаль. Что-нибудь полегче бы. Эх! Ну, ладно. Возьмем теперь другой вариант — останемся в стороне. Все бы это, конечно, хорошо, но при таком раскладе, конечно, вреда не будет, но ведь и пользы-то тоже никакой. Скука — и всё. Что был Брамос, что нет — всё одно. Все в Царствие Небесное, эти-то подонки безграмотные, подлизы, подлипалы — все они вон толпой встали, все попадут. Один я — Крыса Крысой. Тьфу! А третье — кх-кх, это — предательство, как ни называй. Это деньжата, без спора. Но и ад. И это — тоже без спора. Косточки паленые, мясцо жареное. Тут свора гончих райскими птичками покажется. А может, не покажется? Мда-мда… А если прикинуть так, чтоб мне пошли денежки, а ад — кому другому? Возможно такое? Скажем — ад предоставим Хозяину, а? Я его извещу, чтоб он Брамоса встретил с почетом и с музыкой, а остальное меня не касается — я свое дело сделал. Красивая картинка? Кирпич…