— Живы! — простонала Саша, и в ее голосе слышалась такая неподдельная радость, я не сомневался, все невзгоды сегодняшнего дня забыты! Все они смыты волной!

Я продолжал давить на газ, чувствуя, что машина с трудом слушается руля и двигается со скоростью подвыпившей черепахи. Так продолжалось, наверное, с минуту, в течение которой вожделенный берег медленно, но верно приближался к нам. А потом он, почему-то, медленно, но верно, стал отдаляться! Машина вновь ударилась правым боком о бордюр, колеса стали пробуксовывать на месте, и нас потянуло назад. Медленно, но постепенно ускоряя темп движения.

Потоки воды поднялись до уровня лобового стекла, и я удивлялся тому, что многострадальный мотор моего «Жигуля» до сих пор работает, хоть по логике давно уже должен был захлебнуться.

Сначала мне показалось, что вода вновь пребывает — иначе как объяснить то, что ее уровень поднимался, но секунду спустя, совместив в голове движение воды, катящейся назад, ускоряющийся темп движения и берег, который теперь почему-то оказался не прямо передо мной, а чуточку выше уровня моих глаз, я все понял и обернулся назад. Может быть Саша пришла к тем же выводам, что и я, а, может быть, просто неосознанно скопировала мои действия, но мы оба почти синхронно повернули головы назад и оба вскрикнули, увидев позади бурные воды Медянки.

Прошедшая волна буквально вырвала центральные секции моста и, видимо, подломила опоры остальных. Позади нас, не более чем в паре сотен метров, моста уже не было, а та его часть, на которой находились мы, медленно оседала вниз, при этом еще и заваливаясь направо.

Я упорно жал на газ, чувствуя, как машина дрожит от напряжения. Мотору долго не выдержать такой нагрузки… Переключиться на первую передачу, чтобы пощадить движок, от которого сейчас зависит наша жизнь? Но для этого придется сбавить ход, и потоки воды, скатывающейся с моста, еще быстрее увлекут нас в реку…

Всего метрах в пяти под нами бушевала Медянка, гордая тем, что вырвалась из созданной человеком темницы. Опоры моста, рассчитанные на поток, глубиной в десяток метров, теперь должны были удержать двое более глубокую реку, да еще и ошалевшую от долгожданной свободы. Мост доживал свои последние минуты а, быть может, и секунды…

Вода схлынула. Теперь она едва скрывала колеса машины, и «Десятка», надсадно ревя, вновь двинулась вперед, взбираясь на склон, который с каждой секундой становился более крутым. Я боялся только одного — что мост расколется. Что уцелевшая его часть треснет надвое, подобно тонущему «Титанику», и тогда мы, вместе с громадной бетонной конструкцией, рухнем в бурную воду, которая с ветерком прокатит наши трупы до самого океана… И может быть, миллионы лет спустя, когда в этом мире обезьяна возьмет в руки палку, а затем приделает к ней обточенный камень, новый вид homo sapiens'ов с удивлением найдет во льдах Арктики каркас автомобиля и два трупа себе подобных. То-то они удивятся!

Борясь с непослушным рулем я бросил мимолетный взгляд на Сашу. Она побледнела, и смотрела в одну точку — куда вперед, на дорогу или, быть может, на капот. Словно гипнотизировала не то дорогу, не то мотор, прося помощи у них обоих…

Уже потом, ближайшим вечером, анализируя события того дня, я думал о том, что именно для этого я, собственно, и отправился в Зазеркалье. Чтобы побыть Сашиным героем, чтобы спасти ее, между делом приговаривая «Все будет хорошо», или равнодушно бросая в лицо смерти: «Прорвемся». Вот только почему-то, когда смерть наступала мне на пятки, говорить и геройствовать не хотелось совсем. Хотелось жить!

Сначала медленно, по сантиметру, но постепенно все ускоряя темп, мы начали подниматься вверх. Позади нас мост коснулся поверхности реки и стал медленно погружаться. Медянка тут же воспользовалась своим шансом доконать еще одну человеческую постройку, и бурный поток приналег на неожиданное препятствие, стремясь унести ее с собой. Мост протяжно заскрипел… Под нами что-то гремело и грохотало — не то рушились опоры, не то разваливался сам мост…

Мы ехали верх, а за нами гналась вода, поднимающаяся все выше и выше. Мост теперь составлял с линией берега угол не менее 45 градусов. Я видел, что у самого берега асфальт треснул, разбрасывая осколки, и гадал, сколь долго еще продержится мост, перед тем, как окончательно рухнуть в воду.

Шины скребли по мокрому асфальту. Машина наращивала ход, словно не хуже нас понимая, что ждет ее в воде. Я никогда не верил в наличие души у неодушевленных предметов, и посмеивался над теми, кто разговаривал со своими компьютерами или автомобилями, уверяя меня, что они как собаки — все понимают, но сказать не могут. Но в тот миг мне казалось, что моя «Десятка», совсем как человек, испытывает страх… Если нас внизу ждала относительно быстрая смерть, то ее — годы страданий, коррозии и гниения на дне реки. Медленная, мучительная гибель…

Машину сильно тряхнуло, когда мы проскочили все увеличивающуюся трещину в асфальте. Меня подбросило в воздух, и я, на секунду выпустив руль, смачно шмякнулся головой об потолок. Слава богу, не в УАЗике едем — голову не расшибешь.

Мы проскочили! Отъехав на десяток метров, я остановил машину и без сил откинулся на сиденье.

— Спасибо… — прошептал я, сам не зная, к кому обращаюсь. Не то к Богу, не то к своей машине. Скорее всего второе, так как богом в этом мире был я… И богом далеко не всемогущем.

В ушах шумело, ноги подкашивались, но я все же нашел в себе силы выйти из машины, и даже помог Саше открыть покореженную дверцу с ее стороны. Правому борту «Десятки», которым она бороздила о бордюр моста, досталось весьма ощутимо. Дверцы погнуло и вмяло внутрь, оторвало дверные ручки… Удивительно вообще, как в этом кошмаре уцелели стекла? Особенно с моей стороны, на которую пришелся первый удар волны, тащившей с собой груды камней и различных обломков.

Машина вообще выглядела плачевно — побитая и поцарапанная, она походила на жертву взбалмошного носорога-изврщенца, промышляющего изнасилованием автомобилей. Но это не помешало мне, распластавшись по капоту, поцеловать своего верного железного коня в лобовое стекло. Наблюдая за мной Саша рассмеялась, а потом к ней присоединился и я, выплескивая с этим смехом покидающий душу страх. Мы хохотали, глядя то на машину, то друг на друга… Но ни разу мы не повернулись назад, чтобы взглянуть на бушующую за нашими спинами реку.

Медянка, отрезавшая нам путь домой, стала своеобразным символом. Чертой, отделявшую нашу прошлую жизнь от нынешней. Чертой, переступить которую в обратном направлении было уже невозможно.

Уже темнело, когда мы добрались до Молчановки.

Большую часть пути мы не разговаривали, лишь изредка задавая друг другу ничего не значащие вопросы. По пути дозаправили машину, слив весь бак у попавшейся по пути «Волги» — когда-то и где-то я читал, как заправиться на бензоколонке при полном отсутствии электричества и персонала, но экспериментировать сейчас мне как-то особо не хотелось. Поэтому я предпочел тихо и мирно «отсосать» бензин у другой машины, прихватив с собой заодно и полную канистру. Так, на всякий случай…

Обратная дорога для меня теперь еще более усложнилась. Теперь путь к моему дому, если, конечно, он вообще уцелел, преграждала разбушевавшаяся река, а по сему, возвращаться в свой мир мне явно пришлось бы через другое зеркало. Как я и предполагал в своем страховочном варианте — через какую-нибудь витрину среди ночи. Впрочем, можно было и перебраться через Медянку, если повезет найти где-нибудь лодку. Но нормального пути на другой берег больше не было.

Река делила Медянск на две почти равные части, и между собой они были соединены двумя мостами и дорогой, проходившей по плотине. Плотины не стало — волна, высотой с приличный дом ясно дала это понять. Тот мост, на котором волна застала нас, был первым. Второй стоял парой километров ниже по течению, и я искренне сомневался, что он уцелел.

Впрочем, после того, как я чудом уцелел сам, поколебать мое настроение, казалось, не могло ничего. Впрочем, так мне только казалось.