Захария кивнул и вышел.

Пока он отсутствовал, Грэм смотрел на гладкую, отполированную руками и локтями поверхность стола и старался ни о чем не думать.

Что принес на деревянном подносе Захария, каковы были яства на вкус, он не обратил внимания, перед глазами все еще мелькали хоть и потускневшие, но все еще хорошо различимые белые строки.

Глотнув холодного кислого вина, Грэм поднял взгляд на неподвижно сидящего Захарию.

– Скажи, можно обойтись без церемонии проводов в поход? Я еще не выбрал девушку, которая подала бы мне ритуальный меч. Хочу уйти просто и тихо, чтобы об этом никто не знал.

– Выясню, – кивнул Захария. По вечернему густо-алый свет Бетельгейзе заливал столовую залу, в этом свете сиреневые глаза Захарии казались ярко-розовыми.

– Я пойду с тобой, Грэм, ты не против?

– Ты поможешь мне понять, что такое «демон»?

– Если смогу.

* * *

Избавившись от Титруса, Апрель вошел в свои на удивление скудно обставленные апартаменты: круглый стол, деревянная скамья, в нише узкая кровать и высокие напольные подсвечники по углам. На стене, по левую сторону от камина с литой черной решеткой, висело большое зеркало в простой гладкой коричневой раме. На первый взгляд оно ничем не отличалось от сотен других зеркал в Доме, лишь внимательный взгляд мог заметить, что его матово сияющая поверхность сделана из цельной серебряной пластины, отполированной до зеркального блеска. А если присмотреться еще пристальнее, то можно было заметить, что пластину покрывает тончайший рисунок, похожий на сетку случайных трещин, однако это был именно рисунок, неведомо как нанесенный на серебряную поверхность.

Апрель долго смотрел на свое отражение и думал о том, как же ему надоела Альхена со своими яркими, но примитивными традициями, чувствами и поступками, где все было ясно и понятно на сто веков вперед. Он чувствовал себя старым, никчемным советником никчемного мальчишки в никчемном Доме никчемного города никчемной планеты. Разве мог он ощущать себя демоном с холодной, быстро струящейся по упругим венам синей кровью в обществе старого рохли Титруса? В последнее время Титрус все больше и больше напоминал квохчущую наседку, прыгающую вокруг своего цыпленка. Грэм тоже не оправдал возложенных на него надежд, парень вырос сильным, хорошо развитым, но глупым и прямолинейным, как свежеструганная скамейка. Когда ему было лет двенадцать-тринадцать, Апрель еще надеялся, что из него хоть что-то получится путное, но не получилось, традиции и планетарная сила Альхены оказались сильнее воспитания, данного Апрелем и Титрусом. С Грэмом попросту не о чем было разговаривать, его следовало отправить куда подальше. Апрель специально затеял разговор о походе в сумерки Альхены, зная, что двери приоткрыты, Грэм поблизости и непременно услышит хотя бы одну фразу.

* * *

Грэм встал задолго до рассвета. Захария, каким-то непостижимым чутьем, через две двери и коридор знал и чувствовал, что делает и в каком настроении пребывает Грэм. Он заглянул к нему, когда парень уже завершил омовение и почти оделся. Приветственно кивнув Захарии, Грэм попросил помочь закрепить на поясе цепь с небольшими грузилами на концах – этим оружием Грэм владел в совершенстве. Он не стал облачаться ни в какие боевые одежды, они были слишком тяжелы и неудобны. Грэм выбрал черные штаны из тонкой, но прочной, эластичной кожи редкого животного тарута, чей голос был похож на детский плач. Одернув светло-бежевую рубаху, любовно вытканную женщинами Дома, надел поверх короткую куртку из такой же прочной кожи, зашнуровал высокие ботинки с острыми металлическими носами, поправил широкий пояс с цепью, на волосы – крепкий зажим, на лоб кожаную повязку и Грэм был готов к походу. Невысокий худощавый Захария оделся в костюм из плотной черной ткани, обладающей водоотталкивающими свойствами, в бою такой костюм мог спасти жизнь своему хозяину – плотная ткань, чей состав держался в строжайшем секрете, смягчала удары, сохраняла тело от ран. За плечами Захарии виднелись две гладкие рукояти тонких, обоюдоострых мечей, они покоились в чехлах из грубой, как дерево кожи. В руках юноша держал туго набитый снедью мешок.

– Ты знаешь, как попасть на сумеречную половину?

– Да, – ответил Захария, – но это очень далеко, лучше воспользоваться зеркальными коридорами.

Грэм нехотя согласился. Он не любил залу переходов, сплошь загроможденную зеркалами, они были установлены таким хитроумным способом, что образовывали семь коридоров, пройдя по которым можно было в считанные минуты попасть не только на другой конец Альхены, но и вообще на любую другую планету созвездия Орион. Грэм же старался избегать коридоров. Мало того, что сам процесс перехода отнимал много сил и доставлял массу неприятных ощущений, так еще и казалось, что все это: и зеркала с их мрачной тайной силой, и тусклые дымки в конце длинных зеркальных хвостов, несут в себе нечто запретное и даже постыдное.

Дом еще спал, в высоких сводах витали лоскутья ночи. Шаги Грэма и Захарии звучали непривычно громко, и Грэм то и дело ловил себя на мысли, что хочется проскользнуть бесшумно, незаметно, будто они совершали побег…

– Ты не хочешь попрощаться? – голос Апреля настиг уже у самого входа в зеркальную комнату. Грэм обернулся.

– Я думал, ты спишь, не хотел будить.

– Ты отправляешься в такое рискованное путешествие тайно, ничего не обсудив с нами, так еще и не захотел проститься?

У Грэма резко обозначились скулы, опять Апрель заставлял его оправдываться и отчитываться.

– Я не хотел никакой шумихи, – четко проговаривая слова, произнес юноша. – С вами не простился из-за раннего часа, тем более, я не собираюсь долго задерживаться, мое возвращение будет скорым. Ты не позовешь Титруса?

– Не позову, он спит, зачем будить так рано пожилого человека. Так значит, ты и впрямь собираешься искать душу колоколов? – Апрель склонил голову набок, глядя на Грэма и полностью игнорируя присутствие Захарии. – Ты не подумал, что это может оказаться лишь поэтическим образом? Какая может быть душа у колоколов?

– Музыкальная, – неожиданно произнес Захария, раньше он никогда не вмешивался в разговоры Апреля и Грэма. – Идем, Грэм, пока рассвет не начался.

Грэм кивнул своему наставнику, открыл дверь и шагнул вслед за Захарией. С восходом Бетельгейзе алый свет потоками лился в окна, превращая зеркальные коридоры в еще более отталкивающее зрелище. Грэму казалось, что он заходит в утробу неведомого существа и идет по кроваво-красному пищеводу, поэтому он хотел успеть до рассвета.

Двери за юношами закрылись, а Апрель все еще не двигался с места.

– Какая мерзкая неблагодарность, – вздохнул он, и пошел прочь.

* * *

Грэм и Захария стояли у пятого коридора, через который можно было попасть на сумеречную сторону Альхены. Грэм медлил, на его лице было такое выражение, словно ему предстояло ступить в ров с нечистотами. Сотни и тысячи отражений застыли в зеркалах, в конце коридора подрагивала мутная дымка. Глубоко вздохнув, Грэм шагнул в коридор, Захария последовал за ним.

* * *

Титрус стоял у окна своей спальни и смотрел, как над площадью Дома Правления плотными потоками разливался алый свет Бетельгейзе, начинался ленивый, густой рассвет. Отчего-то именно в эти минуты, когда сквозь плотное облачное марево прорывались световые потоки, Титрус ощущал небывалую тоску отлученного от жизни человека. Он мало что знал о Земле, зато многое успел узнать о демонах. Единственные, кого он не опасался, были Апрель и Грэм, он был уверен, что знает их так же хорошо, как свою тоску в рассветные минуты. Он стоял у окна и думал о том, что у него осталась лишь одна мечта – увидеть земную церковь и понять, каким образом она построена, чтобы возвести нечто подобное на Альхене, где было лишь несколько храмовых, воздвигнутых звезде Бетельгейзе.

* * *

Выйдя из коридора, Грэм никак не мог отдышаться, запах приторный и горький одновременно, казалось, пропитал всё его существо. Захария достал из мешка чистую тряпицу и подал Грэму – у него носом шла кровь. Синего цвета.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: