– Азовский! – уже не первый, конечно же, раз, доносится до меня голос директора. – Не будешь ли ты так любезен сообщить нам, какие мысли занимают сейчас твою голову?

Что я могу ему ответить? Я молча встаю, и, не говоря ни слова, смотрю в большие слезящиеся глаза директора, которые из-за очков напоминают выпученные глаза сидящей в пруду лягушки. Директор смотрит на меня примерно минуту, а потом устало машет рукой:

– Садись, Азовский, – безнадежно говорит он, указывая на парту. – Садись, и попытайся понять хотя бы немногое из того, что я сейчас скажу. Итак, интернациональная солидарность. Что же это такое? Это помощь одного народа – другому. Это помощь всего лагеря социализма маленькой братской Чехословакии, жители которой не хотят реставрации капитализма. Именно по просьбе рабочих и колхозников этой братской страны войска Варшавского договора вошли в августе в Прагу. Вы знаете, как их встречали: хлебом и солью, цветами, улыбками счастливых детей и женщин. И не надо верить тому, что передает «Голос Америки», не надо верить вражеской пропаганде. В мире идет война, пока что только холодная, и в этой войне противник не гнушается никакой лжи. В том числе и ложью в эфире. Вы должны противопоставить этой лжи свою идейную убежденность, свою преданность идеалам социализма. Вы должны быть стойки и мужественны, потому что в грядущих войнах именно вы поведете советские танки по улицам новой Праги, нуждающейся в вашей защите. Вы – молодые солдаты социализма, и не надо об этом забывать никогда.

– А вот Константин Арсентьевич… – подает голос Весна.

– Константин Арсентьевич, к сожалению, не очень здоров, – медленно и тяжело, словно вколачивая гвозди в асфальт, отвечает Весне директор. – Он нуждается в специальном лечении, и, очевидно, больше не будет читать у вас географию. Что поделаешь – последствия контузии бывают иногда очень серьезными! – Директор с сожалением разводит в стороны свои тяжелые руки. – И запомните, пожалуйста, – никаких вражеских голосов, никакой веры буржуазной вражеской пропаганде. Готовьте себя к грядущим сражениям, в которых социализм окончательно победит на всей нашей планете. Будьте безжалостны к врагам нашего строя, готовьте себя к новым подвигам на новых Марусиных поворотах. Потому что у каждого из вас такой поворот обязательно когда-нибудь произойдет.

– Скажите, – спрашивает кто-то из девочек, – но почему нельзя отказаться от войн вообще, почему мирно не жить на земле двум разным системам: капитализму и социализму?

– Потому, – лукаво улыбается новый директор, – что все на земле находится в диалектическом изменении. Низшие формы жизни сменяются высшими, из простейших водорослей получаются динозавры, за динозаврами идут обезьяны, за обезьянами – человек. Точно так же и в обществе: из рабовладельческого строя получился феодализм, из феодализма – капитализм. Который в нашей стране стал зрелым социализмом. И социализм, в свою очередь, тоже изменится – он перерастет в коммунизм. Это неизбежно, это такой закон диалектики. Более высшее побеждает белее низшее. Иногда это происходит вроде бы незаметно, в течении сотен веков, как эволюция в мире животных. Иногда же с помощью революций, как это случилось в нашей стране. А революции, к сожалению, очень редко бывают мирными. Мы более молоды, более сильны и более дерзки, чем навсегда прогнивший капитализм. Именно поэтому мы победим. Пусть не сразу, пусть через новые сражения и новые Марусины повороты. Но победим окончательно, потому что за нами правда истории. Да вот подумайте сами: что лучше – сверкающий храм завтрашнего коммунизма или нынешняя нищета и обман в той же современной Америке? Вот все вместе это и называется братской помощью, и называется классовой солидарностью. А Прага – это пустяк, это всего лишь эпизод, всего лишь маленький штрих на нашей трудной, но прекрасной дороге.

В классе стоит невиданная тишина. Да, умеет говорить наш новый директор, что ни говори, а умеет! Даже Кнопка сидит зачарованная, позабыв о своих пробирках и баночках с реактивами. Ей такой уровень не по зубам, ей бы только шипеть от злости, выхватывая журналы с запрещенными фотографиями. Или устраивать вечерние рейды с отличницами по квартирам учеников, проверяя, не слушают ли они в одиночестве враждебные нам голоса. Недаром говорят, что директор был когда-то в Ленинграде профессором. Одна такая его беседа подействует лучше, чем десять рейдов наших плаксивых отличниц.

– Войны во имя грядущего коммунизма должны быть решительны и беспощадны, – среди тишины вновь говорит нам директор. – Земным народам надо как можно быстрее пройти стадию капитализма, чтобы сконцентрировать все ресурсы планеты для строительства идеального общества. Если же противостояние двух разных систем затянется надолго, это истощит ресурсы земли, и мы веками будем восстанавливать накопленные природой богатства, отсюда вытекают стремительность и беспощадность к врагам нашей идеи. Лучше быть жестоким сейчас, но зато наши внуки будут жить в храме добра и счастья. А поэтому – временно забудьте о жалости. Никаких поблажек отступившим от нашего великого курса. Лучше отсечь больную руку сейчас, чем завтра всему организму погибать от гангрены.

Я понимаю, кого он имеет в виду, говоря об отсеченной руке. Это, конечно, не только Кеша, но и я во время моих ноябрьских приключений. И как это меня угораздило впутаться в эту историю? Мне бы сейчас сидеть тише воды, ниже травы, но что-то неудержимо тянет меня за язык, и я спрашиваю у директора:

– А кто наш самый главный противник сейчас, во время борьбы двух непримиримых систем?

– Соединенные Штаты Америки, – тяжело вглядываясь в меня, говорит, помолчав немного, директор. – Это огромное гангстерское государство, я бы даже сказал – государство фашистского монополизма. Нет никакого сомнения в том, что решающая битва в истории произойдет именно между Америкой и Советским Союзом.

– А вы знаете, что во вторник в Ялте будет джазовый концерт оркестра Калифорнийского университета? – спрашивает у директора Жора Бесстрахов.

– Кто вам об этом сказал? – несмотря на толщину, так и подпрыгивает на стуле директор. – Слушали вечером вражеские голоса? Или, быть может, опять Константин Арсентьевич? Как бы то ни было, мы этот источник обязательно выявим. О ялтинском же концерте забудьте как можно быстрее. Каждого, кто во вторник окажется в Ялте, я немедленно отчислю из школы. Надеюсь, Азовский, ты хорошо меня слышишь?

– Да, слышу, – говорю я, стараясь, по возможности, не смотреть на директора.

– Вот и чудесно. А что касается Калифорнии, – неожиданно нежно и даже с любовью обращается он к классу, – то ваша Калифорния никуда от вас не уйдет. Точно так же, как от нынешнего поколения советских парней никуда не ушла их Прага.

Когда все закончилось, я быстро собрал свой портфель и поспешил в раздевалку. Я хотел как можно быстрее покинуть школу и опять пойти бродить по своим заледенелым аллеям. Я уже совсем оделся и собирался выйти на улицу, когда случайно увидел Катю. Она смотрела на меня все тем же странным и вопросительным взглядом, словно спрашивая о чем-то. Я решил, что дальше оттягивать наш разговор невозможно, и опять зашел в раздевалку. Она стояла напротив окна в своем красном свитере, одетом поверх школьного платья, а рядом на подоконнике лежала ее шубка из рыжего меха.

– Идешь домой? – спросила она все с той же странной улыбкой.

– Да, – сказал я. – То есть не совсем домой, а в одно нужное место.

– В нужное место? Во время ноябрьских праздников ты тоже был в том нужном месте?

– Катя, прошу, не надо смеяться. Из-за этих ноябрьских праздников у меня одни неприятности. Меня вполне могут выгнать из школы. Эх, если бы знать заранее, что все так случится! – Я с досадой стукнул кулаком по подоконнику. – Из комсомола, во всяком случае, меня уже выгнали. В понедельник вызовут на школьный Совет и объявят об этом открыто.

– Бедный, – сказала она, и дотронулась рукой до моей щеки. – Тебе, наверное, очень плохо сейчас?