– Неплохо, давайте снимать.

– Контрольная проверка, пожалуйста! – заорал помощник режиссера.

Гример и парикмахер вновь бросились к своим жертвам.

– О'кей, – прокричал помощник, – всем приготовиться к съемке!

Возникла пауза. Режиссер дал обоим актерам время собраться с мыслями и очень тихо скомандовал:

– Мотор!

Карло сделал выпад, целясь в шею противника, Роб умело парировал, и их мечи со звоном ударились друг о друга. Затем Роб отбросил соперника, воспользовавшись преимуществом момента, пока Карло готовился к следующему выпаду. Карло улыбнулся и легко парировал удар. Этот внезапный оскал почему-то вызвал у Роба сильнейшее раздражение, напомнив о пережитом утром унижении. Он крепко сжал зубы и начал драться на совесть.

Движения его были заранее отработаны, но Роб хотел доказать, что он не уступает Карло в мастерстве фехтования. Его бешеная энергия на фоне блестящей техники итальянца превратила поединок в захватывающий спектакль, и вся съемочная группа, собравшись вокруг, с интересом наблюдала за происходящим. И вот уже на последнем триумфальном выпаде Роб, начавший уставать, несмотря на свой решительный настрой, на мгновение отвлекся на какое-то неуловимое движение в толпе. Он сделал неверный шаг, и удар, предназначавшийся на уровень грудной клетки Карло, пришелся выше, задев предплечье. Меч прорвал тонкую ткань костюма и глубоко вонзился в руку. Хлынула кровь, и Роб встревоженно вскрикнул, в то время как Карло выронил меч и зажал рану свободной рукой. Повисло напряженное молчание.

– Стоп! – скомандовал режиссер.

Гример с ворохом тряпок кинулся останавливать поток крови, за ним торопилась медсестра.

– Вызовите "скорую", – коротко распорядился режиссер.

Через двадцать минут бледного, дрожащего Карло уже несли на носилках в машину. Роб заперся в своем фургончике и пил в одиночестве, проклиная собственную глупость. В дверь постучали.

– Кто там? – рявкнул Роб, единственным желанием которого было остаться одному.

Дверь открылась – вошел Коллин Скотт. Он посмотрел на Роба, потом – на бутылку виски.

– Ну, в чем проблема, дружище? – спросил он, гнусавя на своем кокни[5], от которого так и не избавился, несмотря на долгие годы, проведенные в Голливуде.

– Какой-то сукин сын отвлек меня, – со злостью пробормотал Роб.

Коллин секунду-другую молча смотрел на него, потом тихо сказал:

– Нет, я не об этом. Что на самом деле произошло? Вы все сегодня с утра какие-то шальные.

Роб хмуро взглянул на него.

– И не говори. Прости, Коллин, но я сегодня ночью глаз не сомкнул. Кажется, я вчера перегрелся на солнце.

– Наверняка, – согласился Коллин. По его тону невозможно было судить, насколько убедительными показались ему объяснения Роба. – Такое бывает.

Последовала пауза.

– Господи, как же отвратительно я себя чувствую, – простонал Роб. – Как ты думаешь, очень плохи дела у Карло?

– Выживет, – ответил Коллин. Конечно, инцидент был малоприятным, но он философски относился к такого рода случайностям. Съемки этой сцены перенесут на другой срок, а страховка покроет все связанные с этим издержки, что для Коллина означало продление его пребывания в солнечной Италии и жалованье за дополнительную неделю работы. Все могло бы обернуться гораздо хуже.

Роб, в отличие от него, был не столь счастлив. Он еще никогда не причинял травм другим, и случившееся выбило его из колеи. К тревоге за Карло примешивалось и беспокойство по поводу реакции Леони. Он знал, а она догадается, что в какой-то степени виной всему был ночной кутеж Роба. Разумеется, от несчастных случаев не была застрахована ни одна съемка, но выходить на батальную сцену в неважной физической форме – это уже преступление. Поведение Роба было безответственным и, хуже того, непрофессиональным. Леони, безусловно, будет им недовольна.

– О'кей, итак, всему виной солнце, – сказал Коллин. – Я, пожалуй, пойду, надо продолжать работу. А ты не переживай. Дэйв зайдет к тебе и обо всем расскажет. – Он уже направился к выходу, но в дверях вдруг остановился и, обернувшись, бросил через плечо: – Кстати, – взгляд его был хитрым, – я бы на твоем месте не увлекался пьянкой. Это не поможет.

Через несколько минут снова раздался стук в дверь. На этот раз пришел Дэйв Келли, помощник режиссера. Немолодой, но жилистый, рыжий Дэйв был дружен с Леони вот уже много лет, и Робу всегда казалось, что тот его недолюбливает. Дэйв серьезно посмотрел на Роба.

– Мы решили пока поработать над сценой твоей встречи с кардиналом. Актера уже вызвали, он в пути. Нужно, чтобы ты был готов к репетиции через сорок минут. – Тон его был резким и холодным. Дэйв недвусмысленно давал понять, что Роб здорово его раздражает, – мало того что поставил под угрозу срыва сроки окончания съемок, он еще вывел из строя одного из ведущих актеров. – Кстати, – добавил Дэйв с нескрываемой ехидцей, – мы позвонили мисс О'Брайен. Она очень расстроена и сейчас приедет. – И, не дожидаясь ответа, он вышел, хлопнув за собой дверью.

"Проклятье!" – подумал Роб.

Вслед за этим раздался очередной стук в дверь.

– Идите к черту! – взревел Роб, чувствуя, что лицезреть еще кого-то просто не в состоянии. Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул обеспокоенный Джованни.

– Джон, извини, – устало произнес Роб. – Я не знал, что это ты.

– Все в порядке, – ответил Джованни. – Я зашел сказать, что очень переживаю из-за случившегося. Не нужно было мне вчера вечером так долго задерживать тебя.

Роб улыбнулся.

– Не болтай глупости. Я сам должен соображать, когда пора остановиться. В конце концов, не маленький.

– Я говорил с Карло, когда его забирала "скорая", – сказал Джованни. Роб выжидательно посмотрел на него. – Он сказал, что тебе не стоит волноваться; ты не виноват. Он считает тебя очень хорошим фехтовальщиком.

Роб горько ухмыльнулся.

– Да уж, Эрролу Флинну, пожалуй, стоит у меня поучиться.

– Мне так плохо, – взволнованно сказал Джованни.

– Не переживай. А теперь послушай, Джон: спасибо тебе, что зашел, но будь другом – проваливай, а? Мне еще надо подучить текст.

– О'кей. Увидимся позже, Роб. – Покидая фургончик, Джованни выглядел уже более жизнерадостным. Оставшись в одиночестве, Роб вытащил толстую папку со сценарием и пролистал его, пока не нашел новую сцену. Он с раздражением отметил, что она состоит из сплошных диалогов, освоить их за сорок минут – задача не из легких. Роб почти не сомневался, что идея подсунуть эту сцену именно сейчас принадлежала этому сукину сыну Келли, который не преминул усложнить его и без того нелегкое положение. Он разложил сценарий на гримерном столике и начал заучивать свои реплики. Это оказалось непросто – воображение рисовало образ разъяренной Леони, которая вот-вот прибудет на площадку, и это убивало даже самые ничтожные шансы сосредоточиться.

Шейла Маккензи окунулась в водоворот новой любовной истории, прекрасно сознавая, что делает. В свои двадцать девять она была не новичком в любовных передрягах и умела управлять своими чувствами – во всяком случае, ей так казалось. У нее было полно приятелей – все ее ровесники и все одинаково занудные. В меру интеллигентные, хорошо образованные – но для Шейлы этого было недостаточно. Сама довольно эмансипированная, она не переставала удивляться тому, что ее кавалеры, с таким пафосом рассуждавшие о равенстве мужчин и женщин, на самом деле больше интересовались ее телом, нежели блестящим умом и деловыми качествами.

Как и все женщины-сотрудницы аппарата Вестминстера, она была визуально знакома с Симоном Брентфордом и находила его на редкость привлекательным. Он был не только красив – в отличие от основной массы парламентариев, – остроумен и обаятелен; его несомненным достоинством была исключительная целеустремленность, а перспектива занять пост в высших эшелонах власти была для него отнюдь не эфемерной.