— Что это вы на меня так смотрите?

Уилсон стоял, запустив руки в карманы и недоуменно искривив брови.

— Ты выглядишь по-другому.

— Ага, — подтвердила я. — Я выгляжу как чучело. Ни макияжа, ни прически и в измазанной одежде.

— Измазанной? — брови Уилсона взметнулись вверх.

— Да-да. Одно из ваших английских словечек.

— Я понял, но знаешь, тебе идет…

— Мне идет измазанная одежда? — Я постаралась сдержать обиду. — Вот уж благодарю покорно, мистер Дарси, — хлопая ресницами, добавила я с акцентом, с каким говорят южные красавицы. — Вы такой же романтичный, как ваше имя.

— Я имел в виду естественность. Ты наносишь слишком много макияжа. — Уилсон передернул плечами и отвернулся.

— Девчонки не должны наносить слишком много теней, — пошутила я, стараясь притвориться, что мне нет дела до его замечания. Я протянула руку к волосам, снимая резинку.

— Расскажи мне, над чем ты работаешь? — Уилсон развернулся и встал возле меня, коснувшись длинным пальцем впадины на деревянной поверхности.

— В том-то и фишка, что я никогда не работаю над чем-то конкретным, — честно призналась я.

— И когда же ты понимаешь, что работа завершена? — Уилсон улыбнулся.

— Это всегда большой вопрос. Когда надо остановиться. Я стараюсь чувствовать скульптуру, над которой работаю. Вдохновение обычно приходит ко мне в процессе творчества. — Я задумчиво прикусила губу. — Как думаете, на что похожа эта работа?

Уилсон пригляделся.

— Если присмотреться, она похожа на виолончель, которую расплавили, точно ириску…

Я не смогла признаться ему, что тоже вижу виолончель. Это было слишком личным, как чувства, которые я испытала в ту ночь, когда впервые услышала, как он играет, и когда поклялась себе измениться.

— Что это? — поинтересовался историк, коснувшись впадины на отшлифованной деревянной поверхности.

— Червоточина.

— Ты уберешь ее?

Я отрицательно покачала головой.

— Скорее всего, нет. Я просто замажу ее шпатлевкой. Иногда одна проблема помогает предотвратить другую.

— Что ты имеешь в виду.

— Эта небольшая дырка, так?

Он кивнул.

— Если я начну резать ее, то может пойти трещина, которая либо расширит дырку еще больше, либо создаст новую. В любом материале есть свои несовершенства, но, честно говоря, если бы дерево было идеальным, оно не было бы таким красивым. И помнится, кто-то как-то сказал мне, что быть идеальным скучно.

— Значит, ты меня все-таки слышала! — заулыбался Уилсон.

— Обычно да, — ляпнула я, не подумав, и тут же пожалела об этом.

— Как ты себя сегодня чувствуешь? — взгляд историка тут же стал серьезным.

Я замерла, расслабляя и напрягая мышцы.

— Как огурчик! — сухо ответила я, не желая говорить на эту тему. На самом деле, утром меня выворачивало наизнанку битый час. Однако десять крекеров и свежий воздух сделали свое дело: теперь я чувствовала себя нормально. Я вновь подумала о том, как много времени мне еще предстоит провести в прокуренной квартире. Это не шло на пользу ни мне, ни тем более малышу. В ту же секунду желудок скрутило, и я подумала, что от части моя непрекращающаяся тошнота связана со страхом.

— Твоя тетя знает о беременности? — в эту минуту Уилсон проявлял прямо-таки чудеса бестактности.

— Нет, — коротко ответила я.

— А у врача ты хотя бы была?

— Еще нет. — Мне не хотелось встречаться с ним взглядами. Не думаю, что мой визит в центр планирования семьи можно считать за посещение врача. В молчании Уилсона чувствовалось явное осуждение. Я вновь вернулась к скульптуре и глубоко вздохнула.

— Я свяжусь с центром здравоохранения и социального обеспечения и спрошу, где могу получить медицинскую помощь, хорошо?

— Хорошо, — коротко ответил Уилсон, кивнув. — И еще… Ты должна бросить курить.

— Я не курю! — Как было бы здорово, если бы он смог прочесть мои мысли.

Но Уилсон глядел на меня с подозрением.

— Я не курю, Уилсон, ясно?! Но я живу с женщиной, которая дымит как паровоз. Вот почему от меня разит табаком. И я ничего не могу с этим поделать, но спасибо, что указали мне на это.

Недоверие исчезло из его взгляда, а сам он порывисто вздохнул.

— Прости, Блу. Я невероятно удачлив на всякого рода неловкости. Я не из болтливых, но отчего-то частенько оказываюсь в неприятных ситуациях.

Я только пожала плечами, показывая, что ситуация исчерпана. Он же перевел взгляд на мою работу, замерев на несколько минут, а я никак не могла понять, что его так привлекло.

— Может быть, поселить… — пробормотал он себе под нос. А затем обратился ко мне.

— Ты никогда не хотела жить отдельно?

— Каждую секунду, каждого дня, — усмехнулась я, не отрывая глаз от линии, которая делала мою скульптуру похожей на виолончель. Все, что я не могла выразить словами, отражалось ее изгибах. Обычно так это и получалось: вещь обретала форму, а я позволяла ей вести меня к нужному результату. Мои руки и сердце точно знали, что нужно делать.

— Ты можешь прерваться? Я хочу показать тебе кое-что, что, возможно, тебя заинтересует.

Я закусила губу, размышляя, не упущу ли вдохновение, если сейчас сделаю перерыв. С другой стороны, скульптура была почти готова. Так что я могла поехать с Уилсоном. И я кивнула.

— Только мне нужно переодеться.

— Ты выглядишь прекрасно. Поехали. Это не займет много времени.

Я провела ладонью по волосам, решив, что, наверное, сойдет и так. В следующее мгновение мои инструменты были собраны и надежно заперты в мастерской. Затем я забежала в дом, схватила рюкзак, провела расческой по волосам и надела менее открытую футболку.

— К тебе приходил парень с забавным акцентом, — сообщила Шерил с дивана. — Он говорил, как профессор из сериала «Баффи — истребительница вампиров». Только этот моложе и симпатичнее. — Шерил говорила о Спайке из шоу про Баффи. Она обожала этот сериал и пересматривала его в перерывах между бойфрендами. Это давало ей надежду на то, что ее идеальный парень где-то впереди — такой же бессмертный вечно прекрасный кровопийца. Так что, сравнив Уилсона с одним из героев телесериала, Шерил оказала ему большую честь. Я оставила ее слова без ответа.

Уилсон распахнул передо мной дверцу машины, и я молча забралась внутрь, не сказав ни слова о том, что он напоминает мне молодого Руперта Гилеса из «Баффи». Мы доехали до его дома, и я заметила, что фасад здания изменился.

— Сначала я хотел сосредоточиться на интерьере, но, когда все три комнаты были закончены, я решил заняться и экстерьером тоже. В последний месяц мы занимались крышей, стенами и заменой окон, сделали крыльцо и пригласили озеленителей, которые привели в порядок задний двор. Так что теперь моя «старушка» выглядит как новенькая.

Уилсон взбежал по ступенькам и открыл дверь. Я не торопясь следовала за ним. Это ж сколько денег нужно иметь, чтобы отремонтировать такую, как выразился Уилсон, «старушку»? Конечно, работы еще велись. И я подозревала, что Уилсону предстоит не раз испытать головную боль, выбирая подрядчиков и строителей. Но ведь он все равно доведет дело до конца. Я внезапно подумала: а не являюсь ли я чем-то вроде его нового проекта? Может быть, и меня ему удастся «довести до ума»?

— Это то, что я хотел показать тебе. — Он подвел меня к двери, ведущей из фойе. В прошлый раз я её даже не заметила. Она была спрятана за лестницей.

— Мы разделили дом на две верхние и одну нижнюю квартиры. Когда он строился, лестница находилась справа. Из-за этого все помещения на этой стороне были меньше. Моя комната находится со стороны гаража, поэтому у меня куча свободного пространства. Но внизу тесновато. Сначала я подумывал занять нижнюю квартиру, но, как выяснялось, я даже не могу выпрямиться в полный рост в душевой, к тому же, я очень люблю свои апартаменты наверху. Также я подумывал сдать ее…

Пока он говорил, мы прошли внутрь. Полы были такие же деревянные, как в фойе, а стены свежевыкрашены. Небольшой коридор вел в гостиную, которую Уилсон отчего-то называл «комнатой отдыха», там же находилась кухня с раковиной из нержавеющей стали, черным холодильником, плитой и столом. Все было новым, чистым и пропитанным запахом краски. Спальня с ванной находились в отдельном помещении. Войдя в душ, я поняла, что имел в виду Уилсон.