— Чаво сказанула-то? — поскреб щеку парень. — По-человечьи баить-то когда обучишься?

— После встречи с лютичами и всемирной победы добра над злом скажу.

Парень хмыкнул, к ведру с водой приложился, остатки на себя вылил, да в девушку плеснул. Утер лицо и спросил:

— Слышь, Солнцеяровна, про Миролюба что ведаешь?

— Жив, Гнедко сказал, а что как — не знаю, — отвернулась, скрывая тревогу и печаль. Да разве ее скроешь от острого взгляда влюбленного мужчины?

Развернул Гневомир ее к себе за плечи:

— А по мне плакать будешь? — спросил тихо.

— Я те поплачу! — изменилась в лице. Рявкнула, кулаком погрозив. — Я тебе устрою плачь Ярославны! Только смоги полечь! На том свете найду, убью за то второй раз, нафиг!

Дернулась, отворачиваясь. Гневомир не сдержал довольного смеха — почитай, в любви ему Халена призналась — ишь, спужалась-то как! За него! За него спужалась!!

Подхватил девушку на руки, закружил, смеясь:

— Ай, люб я тебе, Солнцеяровна! Лю-ю-у-уб!!

— Как не люб-то, дурачок такой! — легонько хлопнула ему по лбу ладошкой. — Брат ты мне, и не названный, а что ни на есть — родной!

— Ага! — заржал, вспугивая аборигенов-поселян, лошадей да насекомых.

— Сбираемся!! — пронеслось, перекрывая смех.

Гневомир Халену в седло посадил, на своего коня вспрыгнул и с блаженной улыбкой направил его в строй уходящих товарищей.

— К полудню в Славле будем. Держис, ь дщерь Солнцеярова!

— А не близко родственники у Мирослава обитают, — вздохнула девушка, занимая свое место в строю. Шли теперь тихо, давая передышку лошадям, а к зорьке опять во весь опор помчались.

Славль недаром прозвали Славлем — не городок то был — город. У стен избы простых любавичей, пахарей. За стенами терема знатных людей, старшин, десничих, воинские казармы, конюшни, кузня, пекарня. И все пространство от края и до края было заполонено разными племенами. Войска прибывали и прибывали, на постой по теремам согласно племени определялись.

Миряне, не останавливаясь, прошли мимо ворот, въехали во двор. Халена оглядывалась, пытаясь понять, где ее племя. Гневомир придерживая лошадь рядом с девушкой, посматривал вокруг, так же, выискивая своих.

У избы за коновязью трое здоровеных мужчин с голыми торсами — все загорелые, длинноволосые, с черными браслетами на запястьях. Лица каменные, взгляды тяжелые — сидят, как истуканы, на приехавших смотрят. Халена поежилась: таких малым составом выстави — враги лишь от их вида и взгляда побегут.

— Кто это? — спросила.

Гневомир посмотрел:

— А, и горцы здесь, — опять отвернулся, своих высматривая.

— А эти? — толкнула его, кивая на группу хмурых мужчин с заплетенными косичками у левого виска. — В мехах в такую жару!

— Это беличи. Не вздумай задираться. У них по вере, ежели женщина не робка да не хила, счастье в дом. Да куды счастье — все разом, почитай. Скрадут гилем. Они ужо Мирославу челом били за тебя, мехов навезли, сроду столько не видывал — две телеги! Гляди, уставился! Тьфу! Я те очи-то помозолю! Токмо подберись!… Слышь, Халена, от меня ни на шаг! Вона еще до тебя охочие — ручане, мать их речную, злыдню! А баили, кончились ручане! Вот плетут незнамо что!

— Где ручане?

— Вона у плетня гуртом. Дальний терем. Ну, зришь, что ль?

— Ну, — приложила ладонь ко лбу, чтоб солнце глаза не слепило и увидела стройных мужчин, гибких и востроглазых. На крепких не по комплекции шеях виднелись темные ленты с круглыми подвесками. Странные. И не просто сидят воины, как другие, в ожидании, а играют азартно, и очень похоже что в карты! Н-да-а…

Влево посмотрела: хмурые круглолицые мужчины с серьгами в правом ухе. Волосы длинные, черные, и сами черны, коренасты, вида неприступного.

— Куделы. Тож подальше держись. Они сроду до недожерных охочи. Узрят, проходу не дадут. Девки у них, что бочки…

Халена скривилась: может паранджу смастерить или забрало сковать?

Гурт воинов в зеленых безрукавках озоровал, сходясь меж собой, буграми мышц играя.

Один молодой, безусый, в отличие от остальных, Халену увидел, уставился, не мигая, забыв о забаве. Его толкнули. Он схватил толкнувшего, пихнул от себя, продолжая смотреть в глаза девушке. Халена зубами клацнула — отстань!

Мужчина белозубо улыбнулся, щуря карие глаза. Волосы пригладил, рубаху оправил и видно собрался подойти.

— Ну, язвить! И Стеха здеся!

— Этот, — кивнула на мужчину Халена. — Знаешь его?

— Ну, тьфу! Почихеды. Украйничаем мы с ними. Прошлый торг встренулись, так побились, гургулам все торжище разнесли. Чую, и ноне вечером будя забава. Им же слово, они два. Задиристы, что петухи. Не, глянь, и энтот глаз об тя мозолить принялся! Чё те дома-то не сиделось?! — рявкнул на воительницу.

— Хорош орать, Отелло! — фыркнула девушка, направляя Ярую в сторону от буйного побратима. Да недалеко ушла. Какой-то незнакомец в кожаных штанах, в кожаной жилетке с мечом на поясе придержал кобылу под уздцы. Погладил морду, хитро и призывно поглядывая на всадницу. Легкий поклон отвесил, махнув ладонью:

— Богиня-воительница?

И что ответишь? Вот сказала бы! Весь пантеон всех племен в ряд выстроила… Но мысленно.

— Представьтесь сначала вы.

— Каур, сын Триста-десятника, — с легкой улыбкой отвесил повторный поклон. А взгляд не отводит. И глаза красивые, чуть раскосые, серые. Сам стройный, гибкий.

`Хороший жеребенок, ничего не скажешь', - оглядела, ничуть не смущаясь.

— А меня Халена. Где миряне расположились, не знаете?

— Отчего ж, дева-воительница, знаю. За постоем росичей, как раз им терем отдали.

— А вы, простите, чьего племени, роду?

— Роснич я, богиня, милости просим погостевать. Любого спросите, как Каура найти, скажут.

— Обязательно, — заверила с насмешкой, и поспешила избавиться от его общества. Направила лошадь к избе, что напротив гурта ручан стояла.

Росичи, серьезные, даже угрюмые мужи с лентами на лбу, молча проводили ее взглядами и вновь за свое дело принялись — оружие осматривать, мечи точить. Вот это ей понравилось — знатные, видать, воины, не балаболки, не балльники — бойцы.

За терем завернула, своих увидела — лежали на траве, на лавке, подпирая сруб сидели — потрепанные, тихие.

— Халена! — увидев, ее, воскликнул Миролюб. Девушка с Ярой спрыгнула, к нему рванула, обняла, не таясь:

— Живой! Живой брат!

Парень замер, не веря себе — его обнимает… сама… рада… тревожилась!

— Халена, — просипел, робко ладонь ей на плечо положив.

Девушка отпрянула, смущаясь своей слабости, к дружникам пошла, поклон отвесила:

— Здравы будьте, братья-миряне!

— И тебе, Халена Солнцеяровна! — прогудели недружно. Но лица светлей стали — все ж свои пришли.

Следом и остальные подтянулись, располагаться начали, кормиться да товарищей слушать — что было, что бают, какие слухи пускают. Суетно на отшибе — народу много — места мало, но все ж все свои и потому легко и спокойно.

— Мирослав где? — спросила Халена у Миролюба.

— В тереме Любодара. Прямо через две избы. Вона крыша с коньком.

— Пойдем, видеть его хочу. Может, помогу чем?

— Чем? — спросил в горечью. — Стрелой ему грудь пробило. Голову посекли.

Халена поморщилась — больно то слышать:

— Пошли, там решим. Раны-то обработали? Лихорадка есть?

— Со вчерашнего вечера лихоманка отпустила. Шибко маялся.

— Кто с ним?

— Наши знамо. У терема стерегут. Меняемся. Жена Любодара хлопочет, да и сам наведывается. Остальные… Слух пустили скверники…

— Знаю. Потому вас, словно чумных, на отшибе поселили?

Миролюб лишь кивнул: а что скажешь? Тяжко, подозрение в измене несть. И опровергнуть нечем. Вбили князья себе в головы — Мирослав всему виной — и не сдвинешь.

Мимо прошагал парень в синей рубахе до колен. Мазнул презрительным взглядом по Халене и словно споткнулся — замер на месте, распахнул рот и очи, на рукоять меча, что из-за плеча девушки торчит, уставился.