Наталья Николаевна сделала очередную пометку в своём блокноте. Она чувствовала искреннюю теплоту к этому простому в общении, спокойному и рассудительному мужчине, потерявшему близкого человека. Она видела, что смерть Бориса Сергеевича его сильно потрясла, хоть братья и не были близки в последнее время так, как когда-то в юности, но, как профессиональный психолог, она констатировала для себя, что сдерживаемые в её присутствии эмоции Ивана непременно найдут выход, когда он останется наедине с самим собой. Это было неизбежно, так устроена человеческая психика: оберегать свой разум в критических ситуациях, чтобы не допустить эмоционального перегруза. Гораздо хуже, когда просто нет слёз, или человек лишен этой благодати – позволить себе выплакать своё горе, и такое бывает, но это не естественно, а что неестественно, то вредно, как для себя, так и для окружающих близких людей, на которых всё равно когда-нибудь выльется этот неизрасходованный комок нервов. Смех и плач – именно это выделяет нас в радости и горе среди прочих живых существ, и нужно использовать этот дар, чтобы не уподобиться зверю.

- А как быть с… облачением? – обернулся Иван к ней.

- Я подумала уже: у Бориса Сергеевича был обширный гардероб, очень много сшитых на заказ костюмов. Мы могли бы завтра проехать к нему на квартиру и выбрать что-нибудь.

- А эта… его жена..?

- Я бы не была так категорична в определениях. По правде говоря, с Вероникой их действительно связывали близкие отношения, но, насколько я могу судить, о свадьбе вопрос не стоял.

- Я о том, что, может, её тоже позвать, чтобы и она выбирала?

- Это ваше право. Если хотите, я завтра свяжусь с ней.

- Мне кажется, было бы справедливо спросить её. Они жили вместе?

- Они не вели общего хозяйства, если вы это имеете ввиду. Он иногда просил, чтобы шофер утром подъехал за ним к её дому, но это бывало не часто – может, раз-два в неделю. У него был очень напряженный график: постоянно встречи, переговоры, иногда это затягивалось до полуночи. Я думаю, что-то из его личных вещей должно храниться в её квартире.

- Тогда мы не будем задерживаться на одежде. Я бы вас попросил, Наташа, проехать завтра самой, или с Вероникой, домой к нему и подобрать всё, что нужно. И напомните ей, пожалуйста, что нижнее бельё тоже необходимо – она девочка совсем молоденькая, может не знать этих… тонкостей, но наверняка знает, где и что лежит. Хотя, по-хорошему, нужно бы всё купить новое.

- Хорошо, Иван Сергеевич, завтра всё сделаем. Нам, в принципе, осталось выбрать венки только.

Они прошли в отдел, заставленный искусственными и живыми цветами: венки, корзины, с лентами и без них, у Ивана голова кругом пошла от пестрящей разными переливами массы, и он попросил её:

- Вы, пожалуйста, уже сами тут посмотрите, что нужно, а я выйду на воздух – душно здесь, сил нет.

- Да, конечно, я всё закончу.

Он оставил её в зале и вышел на крыльцо. В груди нестерпимо давило, и ему нужно было вдохнуть глоток свежего воздуха.

Его не оставляла мысль, найдут ли местные сыщики убийцу Борьки. Это было важно для него, очень важно. Он был верующий человек и осознавал, что каждый должен получать и нести ответ по заслугам: за достижениями следует награда, за преступлением – наказание. То, что наказание на небе найдёт убийцу, его всё же не могло удовлетворить в полной мере, и он хотел быть уверенным, что тот получит положенное еще и на земле. Была бы его воля… Что он скажет отцу по приезду? Вот, батя, сын твой в ящике, а убийца на свободе гуляет. Как смотреть в глаза матери? Он был старший в семье, и бремя ответственности никто не отменял, хотя никто и не накладывал: оно родилось само собой, когда с него всегда был спрос за младшего брата и сестру, как более опытного и умудренного жизнью. Но какой там жизненный опыт – три года против борькиных, которые тот давно с лихвой покрыл и уже сам мог бы дать ему фору.

Завтра он опять пойдет к следователю. Завтра он поговорит с ним по-мужски, начистоту: что нужно, чтобы скорее найти убийцу. Его нужно найти быстро, желательно еще до того, как тело брата погрузят в поезд и отправят на родину.

Цена в этом вопросе не имела значения.

12

Светлана пыталась различить в потоке спускающихся по лестнице людей Романа, и он, наконец, показался – его долговязую фигуру в круглых очках невозможно было спутать ни с какой другой. Он медленно продвигался по качающейся лестнице, придерживаясь за низкие перилла, и полы его коричневой кожаной куртки, распахнувшись на ветру, свисали по обе стороны воздушного мостика. Светлана ощутила невероятное облегчение. После всего увиденного и пережитого ей уже казалось, что этот несуразный и такой милый парень так и останется навечно в этом объятом пламенем мавзолее из стекла и бетона. Она даже улыбнулась, замахала рукой, выкрикивая его имя, но это было бесполезно не только из-за расстояния, отделявшего их: вокруг стоял такой шум, что она с трудом и себя-то слышала, и этот всплеск эмоций необходим ей был отчасти только чтобы снять внутреннее напряжение, сковавшее всё её тело, мысли и ощущения. Света стала пробираться сквозь толпу к пожарной машине, не обращая внимания на тычки и обидные высказывания, отпускаемые ей в спину, и очутилась перед красным фургоном как раз вовремя, чтобы накинуться на Ромку с распростёртыми руками, непроизвольно всхлипывая:

- Слава Богу, всё обошлось!

Тут же к ним подскочили медики:

- Молодой человек, как вы себя чувствуете? Помощь нужна?

Но Роман не нуждался в помощи. Он, заикаясь, говорил девушке:

- Светка, там такое… мне нужно срочно… чего-нибудь… А ты вообще что здесь делаешь?

Светлана отпустила его шею и ответила:

- Я у Глеба была, потом в магазин собралась, а по дороге заметила, как дым валит… Вспомнила, что ты вроде бы здесь где-то работаешь… Позвони своим, скажи, что всё нормально. Наверняка уже во всех новостях это передают.

- Да мама уже звонила, еще там, внутри… - он вытирал рукой выступивший на лбу озноб.

- Пойдем к Глебу, там коньяк есть. Тебя трясёт всего!

Роман оглянулся по сторонам. Олег был в объятиях своих друзей, Степаныч о чем-то разговаривал с директором банка.

- Погоди, может, тут помощь еще нужна, - сказал он нерешительно.

- Да посмотри вокруг – уже вроде очухались все, кому положено. А тем, - она кивнула головой на козырёк первого этажа, на котором до сих пор суетились добровольцы и медики над неподвижными телами девушек, - уже навряд ли чем поможешь.

Он силился разглядеть, что там происходило, но глаза слезились и мешали ему различить происходящее, и он машинально пробормотал:

- Да, да. А что с ними?

- Потом расскажу. В новостях увидишь. Здесь куча телевизионщиков понаехало, больше, чем спасателей. Пошли, я уже не могу на это смотреть!

Роман дал себя вывести из плотного кольца окружения. Голова его еще кружилась от дыма и сложного перехода на землю, и ему радостно было ощущать твердую поверхность под ногами, а не зыбкие алюминиевые перекладины. Вокруг было множество народу, и все взгляды были устремлены на правое крыло здания, откуда всё ещё валили плотные клубы серого дыма.

Дворами они быстро, порой переходя на бег, домчались до дома. Светлана вцепилась в его локоть, и иногда ей просто приходилось волочь его за собой, чтобы ускорить передвижение – Ромка был в испарине, и ничего хорошего в ветреный прохладный вечер это не сулило.

Был уже восьмой час вечера, когда они подошли, наконец, к двери квартиры. Света сказала, распахивая дверь:

- Проходи. Зайди в ванную умойся, черный весь, - сказала Светлана, скидывая в прихожей свой плащ и помогая Роме стащить испачканную в саже куртку.

- Нет, дай сперва сто грамм.

Она прошла в кухню, не разуваясь, и достала из холодильника початую бутылку коньяка. Рома уже стоял позади неё с приготовленной рюмкой – в этой квартире он, похоже, ориентировался куда проворнее её. Пока она нарезала холодную закуску, Никитич, хлопнув коньяку, отправился в ванную.