Чертов сумасшедший мир. Мир, в котором легко запутаться кто ты на самом деле — злобная тварь, убившая во мне живое или странный, но не менее желанный любовник. Или может все же ты мне просто товарищ по оружию?

Затаскиваю непослушное тело в темноту комнаты, подхожу к окну и падаю на колени. Взгляд молящий, смотрю на бледные руки, раскрываю единственного и молчаливого свидетеля моего падения, молящим жестом пробегаю по струнам, вспоминая свое увлечение роком. Струны от щипков дрожащих пальцев вибрируют, складываются, льются, жалят.

Хочется закричать, хочется зарыдать и побиться головой обо что-нибудь в этом долбанном пространстве, сломать ее к чертям собачим, выгрести мозги, хорошенько прополоскать в проточной воде и вернуть уже нормальными, чистыми, обратно. Заставить работать, как правильно должно быть. А как это гребанное правильно хрен знает. На губах только горький привкус чего-то грязного, страшного, неуместного, а в голове запретные желания.

Не помню, сколько так просидела и промучила струны страшными, неправильными словами кровавого рока. Вырубилась, с горем пополам заставив затащиться бренное тельце на кровать. Через плотный полог, словно отметка для утопающего сознания приход Сашки, и опять кутаюсь в бездонный ад марева сна.

Если закрыть глаза перед взором стоит каменная маска, с лика которого пристально взирают дьявольские глаза. Пухлые красные губы растягиваются от безумного смеха, но я его не слышу, не могу вырваться из гулкой тишины комнаты, в которой основным преобладающим цветом был черный. Не раз еще об этом задумаюсь на протяжении своего заключения. Не раз еще возненавижу этот цветовой спектр, который может поглотить любой другой. Спрятать в своей тени, растворить. И я растворяюсь в нем, теряюсь.

Дни сливаются в одно протяжное пятно времени, а вечер со сгущающимися сумерками растягивает мою агонию.

Единственное пятно в этой черной комнате окно, и оно же мое спасение, откуда до сих пор могу подсматривать за цветом и светом, за неспешно плывущими облаками, за зелеными лапами огромных сосен и представлять вместо немого безмолвия шум свободы. Насколько я понимаю, окно выходит на задний двор каменного чудовища, в котором меня посадили под замок. Задний двор упирается в огромную стену смешанного леса и уходит в горизонт.

Охотничьи угодья. Место, где проливается кровь невинных на потеху властителям мира.

В дневное время можно представить, что я принцесса, заперта в огромном безлюдном замке и издыхающая от тоски по отголоскам мира, или единственная выжившая во время апокалипсиса на всей земле. Одинокая, но живая.

Даже не хмыкаю от абсурдности таких фантазий, на это просто нет сил, а тишина она очень обманчива, в ней, если хорошенько напрячь слух можно расслышать какое-то движение за дверью, скрип подошвы по каменному полу за стенкой. Подставить ухо к стеклу и расслышать шелест веток от ветра, но тогда иллюзия одиночества в этом мире растворится, и ее место займет реальность, в которой балом правит страх и безысходность.

Скольким чудовищам эти стены предоставили свою защиту? Скольких спрятали и почему этих чудовищ не видно днем из моего окна? Прячутся? Боятся солнца?

Глупость, меня же похитили днем. Или лучше сказать добровольно-принудительно сопроводили до места моего жертвоприношения? Да, наверное лучше так сказать. Моя кровь скоро тоже впитается в грешную землю, растворится под каплями проливного дождя, а тело спрячут, закопают, сожгут или еще бог знает что сделают и…? И все. Пройдет год, может два… перестанут искать родственники, забудут те немногие друзья, что до этого момента пытались участвовать в моей жизни, непутевую и молчаливую, а мне безразлично.

Остался страх, и только перед тем, каково это в последний раз вдохнуть свежий воздух? Умирать больно, а если больно, то насколько? Выдержу? Навряд-ли, скорее всего, буду рыдать и умолять о жизни. как беспозвоночная тварь, валяться в ногах и утыкаться влажным лицом в черные лакированные ботинки от какого-нибудь очень крутого обувного мастера. Молить о пощаде. Ненавижу свою слабость. Ненавижу себя за это, но я такая, какая есть. Не могу с гордо поднятой головой кинуться в горячие объятия смерти и получить заслуженный покой с торжествующей улыбкой на лице. Буду мерзкой тварью, а торжествующая улыбка осветит только безумные глаза хищника.

— Почему так тихо? — На грани слышимости задаю вопрос пустоте. Она привычно молчит в ответ. У нее с этим монстром заговор против меня.

Вчера он убил своего родного отца, а сегодня такая зловещая тишина. Разве не должны устраиваться поминки по былой власти или чествование новой? Надеюсь, за ночь он успокоился и перестал меня винить в своем поступке? А если не перестал, то что? Сегодня вечером окончательно задушит или сломает мою тонкую шейку своей горячей лапой? Да и ладно, все равно я уже устала от этого ожидания. Немного боли и все закончится. Всегда так, хочу и уверяю себя, что готова, а на самом деле это только бравада. Ложь. Обычная ложь, дающая немного сил и смелости.

Ежусь, от солнечного луча, вырвавшегося из плотного облака, и упавшего на мое лицо. Тут же плотней закутываюсь в плед, испугавшись собственного громкого вздоха. Чувствую себя нарушителем благословенной тишины.

Где опечаленные лица, где громкий рев по убиенному, где траурные похороны?

У меня в голове мелькают строки из подходящей для ситуации песни, и я рискую, прерываю злую тишину своим голосом. Слабым, не смелым, совсем не ехидным, каким должен быть для этой песни. Знаю, он услышит его. Опять устала от неизвестности, но конец скоро.

В рассветный час шакал о голоде забыл,

Следил с холма за мрачной конницей в дали…

Сегодня черный день, владыка мира мертв.

И стар и мал, не могут слез сдержать своих…

Он добрый повелитель, он солнцем был и был луной.

Империя осталась его вдовой.

(Ария — Обман)

Должно же быть так! Или не так? В этом мире совсем все не так? А как тогда? Ладно, не мое это дело, я нервно затягиваю в легкие как можно больше воздуха, чуть повышаю голос и снова нарушаю тишину, продолжая.

Возможно так и есть — все обман. Не будет траура, не будет похорон, а будет только такая гнетущая тишина и я в ней. Незначительная, маленькая, выделяющаяся бледным пятном во мраке комнаты, но вопреки всему перечисленному послужившая веским аргументом для смерти живого существа.

Неважно, каким было это существо, я не хотела его смерти, но кто будет спрашивать о моих желаниях? Возможно ли такое, что этот Глава пытался защитить меня от сына? Возможно, или же нет, какая теперь разница?

Да большая, ни тишина меня сейчас пытает душевно, а простое чувство вины перед неизвестным погибшим. Пусть он даже не пытался вступиться за меня, пусть. Суть в том, что смерть пришла за ним по моей вине. Плохо. Как же я, обычная девушка, умудрилась вляпаться в такое дерьмо? За что? В чем я провинилась? Ни в чем, тут дело даже не во мне. Просто куму-то должно было не повезти, так почему бы ни мне?

— Вижу, ты тут совсем заскучала? Составить компанию? — Нет, хочется закричать, но не могу, в твоем присутствии ни я хозяйка своему телу. Задумалась до того, что смогла пропустить его появление.

Незаметный взгляд на твое восковое лицо во время вздрагивания, не улучшает ситуацию. Не проясняет твое настроение, от этого хочется бежать или еще лучше сразу кинуться ниц и просить прощение за то, что родилась в этом мире, где из-за просчета судьбы встретила на своем пути монстра.