Вот и все, и так каждый день, наполненный твоим присутствием, ночные чаще всего не несущие в себе каких-либо интересных тем разговоры обо всем на свете, не напряженный спор, от которого чаще всего я отказываюсь, потому как понимаю, что переубедить тебя невозможно. И неловкое утро. Ну, неловкость только с моей стороны. Ты же, твою мать, остаешься как всегда, невозмутим. Даже когда в выходные приезжает Сашка, и ты приходишь ночевать, когда мы, разлегшись на кровати болтаем.

— Молодой человек, время уже давно недетское, и это мое место. — И я чуть не умерла со смеху, смотря как Сашка, удивленный твоим присутствием в нашей комнате, пытается поднять упавшую челюсть.

— А ты кто вообще такой? — Сашке удается справиться с шоком и нахмуриться.

— А я тот, кто спит на этом месте.

— Охуеть. — Это уже я. — Женя, а ты, однако, борзый. — Опять я. — Саш, этот нехороший тип спит со мной, и не задавай вопросов! — Я закрыла ладошкой рот ребенку. Явно Лискины замашки. — Саш серьезно, давай завтра? А сейчас спать время позднее, и нам завтра в патруль!

И Сашка, гневно сверкая своими карими глазами ушел на свою кровать, а комната погрузилась в звенящую тишину, напряженное молчание и злое сопение подростка.

— Успокой свои подростковые гормоны, я не причиню ей вреда. — Нарушает зловещую тишину Зверь, а я сжимаю губы, чтобы не улыбаться и не хихикать.

— Откуда ты?

— Очень тонкое обоняние и как бы это не выглядело, но между нами действительно ничего нет. — О, этот сухой тон, особенно в том месте, где говориться о наших отношениях. Он меня немного обижает.

Обижает тем, что вчера утром я отпрянула от тебя после того как проснулась и поняла, что несколько раз подряд поцеловала сухую горячую кожу на твоей груди и терлась щекой об оную.

Я тогда напугалась, действительно сильно напугалась своих порывов, которые не могла контролировать во сне и тогда же впервые подумала, что каков бы не был терапевтический эффект от сна с тобой, он не стоит того, к чему я еще не готова.

— Откуда мне знать, что ты говоришь правду?

— Ни откуда, и доказывать я ничего не собираюсь. — И Зверь демонстративно отворачивается ко мне лицом и закрывает глаза.

— Тогда, чувак, тебе действительно придется отправиться в пешую эротическую прогулку на три заветных, и обонять все прелести разозленного меня! — Сашка тоже отворачивается, и я, так для компании тоже отворачиваюсь спиной к Зверю и засыпаю.

Днем для меня наступает кошмар, самый настоящий, состоящий из упрекающего взгляда и сухого допроса ребенка.

Мы как всегда уходим с ним в лес. На полюбившейся территории наличие снега не смущает нас, и мы расстилаем плед около небольшого озера на опушке. Разгружаем корзину с бутербродами и чаем в термосе, приступаем к завтраку. Своеобразный ритуал, ознаменование начала выходных дней у сына.

— Я слушаю. — Говорит Сашка, присасываясь к пластиковой кружке от которой поднимается густой пар в холодный воздух.

— А что хочешь услышать?

— А все. С каких пор ты позволяешь кому-то спать рядом? И я бы понял, мам, правда понял бы, окажись на его месте Грегори, или на худой конец еще какой-нибудь мужик, но он? Правда, ОН?

— Так надо, ребенок! Я сама не в восторге, понимаешь, но так надо!

— Кому?

— Мне! Знаешь, это все, черт возьми, можно сравнить с затяжной и хронической болезнью, а он это гребанное лекарство! Лекарство от моего сумасшествия, от моих кошмаров! — Я не кричала, нет, но почему-то у меня навернулись слезы.

— Успокойся, я ни в коем случае не осуждаю тебя, просто переживаю.

— Я сама малыш волнуюсь за себя, за то, что позволяю его присутствие, за то, что незаметно разделила его на двух разных людей и наивно полагаю, что второй не опасен для меня. Мне хочется в это верить, но…

— Мам, только не реви ладно? Ладно? — Я шмыгнула носом и вышаркала злые слезы о варежку.

— Не реву. Саш, пойми, мне самой это неприятно, но это необходимо и я готова терпеть его, пока мне это помогает.

— Так уж и неприятно? Я видел твои глаза, которые заблестели, стоило ему только войти в столовую! Я видел, как он погладил тебя по руке под столом! И это нифига не смахивает на «не приятно».

— О Господи, Сашка, просто давай замнем эту тему, и ты просто смиришься с ним а? Это ужасно не комфортно — обсуждать его с тобой, или вообще с кем-либо! — Думаю, я покраснела.

— Хорошо, давай замнем, но ты же мне скажешь, если он обидит тебя?

— Не скажу, сама надеру ему задницу и Саш, он действительно не такой уж сейчас плохой, не знаю, что могло у него случиться, такого страшного, но это изменило его. Не спорю он хамоватый, замкнутый мужик, но сейчас не плохой. Честное слово, я знала его другим, настоящим, но этого сейчас в нем нет. Лично проверяю его терпение каждый раз. — И эта чистая правда, он спокойно переносит все мои закидоны и беспочвенные нападки, а самое главное, злится, пыхтит и, черт побери, молчит или просто уходит и обязательно возвращается, позже, намного позже, без следа злости или раздражения на лице.

— Фу, не оправдывай его, ладно?

— И не собиралась, Саш ты только никому о нас не говори?

— Почему?

— Потому что я не хочу этого, так устроит?

— Устроит, только мам, глаза у всех есть и скоро вы пропалитесь!

И да, мы пропалились, как говорил Сашка. Случилось это слишком неожиданно и странно. Хотя о чем я вообще, в моей жизни все выглядит странно.

— Сегодня меня не будет ночью. — Спокойно говоришь мне на выходе из спортзала, а я спотыкаюсь о маленький порожек и пытаюсь заглотнуть зарождающуюся панику, куда-нибудь поглубже, например, в чертовы ноги, которые резко перестают заплетаться от усталости. А когда у меня это немного получается, ее место занимает гнев, живой и чистый с примесью чего-то отвратительного. Это то самое чувство, которое строит в моей голове тысячи вариантов того, как ты собираешься проводить это время без меня.

Вот ты сидишь в кругу своих людей и обсуждаешь ебучие, и очень, очень важные дела стаи — и это блядь самое невинное, что лезет в голову.

Вот ты обернулся, расправил плечи, размял шейные суставы, прорычал что-то в пустоту лесного массива и сорвался с места так, словно за тобой выпустили тысячи адских гончих. Но это не так, подстегивает тебя то, что где-то там, вдалеке, дезориентированной походкой пытается скрыться человек. Может быть, я даже знаю этого человека? Чушь, конечно.

Вот ты накидываешь свою кожанку, спускаешься в гараж, заводишь машину и она, визжа шинами, оставляет черный след смазанного протектора, устремляется на выезд в город, и в бар или клуб, не важно. Вот ты заказываешь себе выпивку и занимаешь vip столик и начинаешь напиваться и наблюдать из тени за смертными, их развлечениями, танцами.