— Как спалось?

Я чуть сощурила глаза и прошла вперед, направляясь к барной стойке, чтобы приготовить себе утренний кофе.

— Прекрасно. А тебе? — стоя к нему спиной, я чувствовала взгляд его светлых глаз на моей едва прикрытой заднице — они, похоже, прожгут в ней дыру, если я не повернусь.

— Неплохо.

— Всего лишь неплохо? — я крутанулась к нему и посмотрела в глаза, слегка нагло и исподлобья.

— Было много плохих мыслей, мешающих уснуть, — он пожал плечами и подошел к стойке, ставя чашку на нее, и тоже смотря мне в глаза.

— Понятно, — просто сказала я, не отводя взгляд.

— Милая футболка, — прокомментировал мой наряд он, ухмыльнувшись. Затем вновь посмотрел на меня, и тут я увидела тот самый взгляд — взгляд, за который я в него влюбилась. Взгляд, замораживающий мои внутренности, словно азот. Внутри меня все сжалось. Как я могла подумать только о другом человеке? Как? Если рядом со мной стоит все, что мне нужно?

— Спасибо, — я подняла брови, улыбнулась и склонила голову набок. — Для тебя футболки не нашлось?

— Я не люблю спать одетым. Ты ведь знаешь, — мы словно играли в теннис словами — подача его, подача моя. Кто-то должен пропустить пас. Если честно, мои нервы были на пределе. Мне нужно было, чтобы сейчас он был со мной. Ни секундой позже. Прямо. Сейчас.

— А я не люблю спать в белье, — все, терпеть сил нет. Мои пальцы подхватили край футболки и слегка приподняли ее, открывая ему обзор. — Ты ведь знаешь…

Сердце гулко стукнуло в груди, как сумасшедшее, когда Никита молниеносно сбросил чашку со стола, разбивая ее на осколки. Еще один стук — и он около меня, играет желваками и протягивает свою ладонь к моему лицу. Большой палец его руки прошелся по линии моего подбородка, а вторая рука внезапно оказалась под футболкой на внутренней стороне бедра вблизи того самого места, которое и заварило этот спектакль.

— Знаю, — шепнул он и дьявольски улыбнулся. Прохладные пальцы коснулись меня, и я резко втянула носом воздух от приятных и контрастных ощущений. Затем его вторая рука переместилась с лица на мою талию — подхватив меня и усадив на стойку, он раздвинул мне ноги своим телом и встал между ними, поднимая футболку все выше и открывая себе доступ к жизненно важным частям.

— Почему ты не пришел ночью? — задыхаясь, спросила я, потянувшись губами к его шее.

— Поверь, я хотел. Пару раз останавливался на лестнице и шел обратно на диван, — на последних словах я всхлипнула, потому как он проник в меня, подхватив со стойки и держа на руках.

— Если бы ты все…таки… — я вздрогнула от волны наслаждения, прошедшей от кончиков пальцев прямо до макушки. — …пришел, то ночь была бы вполне сносной…

— Если бы, да кабы, — проговорил Никита, с каждым словом медленно и нежно меня наполняя. — И вообще, хватит разговаривать.

С этими словами он прижал мою спину к стене и продолжил издеваться, заставляя меня нечленораздельно мычать и стонать. Я сжимала его туловище ногами так, словно от этого зависела моя жизнь.

Через меня пробегали тысячи мелких разрядов, тело понемногу начинало отключаться, мои руки беспорядочно хватались за его волосы, перебирая, цепляя их.

Никита подхватил меня под бедра, еще сильнее входя, и я застонала, не в силах больше молчать.

— Тшш, милая, мы же не хотим наделать шума…

— Боже… — лишь выдавила я, уткнувшись головой в его плечо, чувствуя, как по моим венам бежит адреналин, каждая крупица которого наполнена любовью к этому человеку.

Он потянул мои волосы, моя голова резко отклонилась вбок, и я прикрыла глаза от наслаждения, когда он поменял угол и стал еще ближе ко мне. Губы Ника ласкали впадинку ключиц, шею, мое ушко, и я уже была готова взорваться, как его пальцы, эти умелые, шкодившие пальцы, коснулись меня вновь. Я тут же перестала ощущать вселенную — мир покинул меня так быстро, или я его — тут уж не знаю. Очнулась я оттого, что Никита зажимал одной рукой мне рот, смеясь, а другой держал меня за талию, чтобы я не свалилась на землю — ноги еще не вернулись ко мне полностью.

— Теперь вся улица в курсе, чем занимается телезвезда по утрам, — хохоча, сказал Никита, убирая руку от моего рта.

— Я бы покраснела, если бы умела, — шутливо съязвила я, глядя на него. Затем я округлила глаза и прошептала: — мама.

Смотря друг на друга, мы зашлись в приступе смеха. Мне не хватало воздуха, а Никита упал лицом мне в плечо, сотрясаясь крупной дрожью.

— О Боже, милая, по-моему, нам пора домой.

— Тоже так думаю. Я, конечно, ранняя пташка, но так меня еще не будили. И я вряд ли захочу, чтобы это повторилось, — услышала позади себя голос я, и мой хохот превратился в сдавленный писк.

— Доброе утро, Инна, — Никита закусил щеку, чтобы не рассмеяться вновь, и подарил маме, стоявшей в дверях, ослепительную улыбку. Я подняла глаза на нее, и не смогла — новый взрыв хохота огласил кухню. Мама сначала улыбнулась, затем покачала головой, а затем к нашему гоготу присоединился и ее смех.

— Так, пошли вон отсюда! — она схватила полотенце со стола и махнула им на нас. — Я серьезно! Я тут вообще-то готовлю, Юля!

Задыхаясь и хрипя, Никита поднялся с пола и подал руку мне — я ухватилась за нее и вскочила на ноги.

— Жду через полчаса на завтрак, — мама, качая головой, подошла к холодильнику. — Одетыми.

— Так точно, капитан, — усмехнулась я, держа Никиту за руку. — Умываться?

Он кивнул и подарил мне лучистую улыбку:

— Как думаешь, в ванной комнате тонкие стены?..

24.

Мама крепко обняла меня.

— Прощаемся, думаю, ненадолго, — и лукаво подмигнула Никите. — Приеду скоро к вам в гости.

— Конечно, мамочка, — я стиснула ее в объятиях сильнее, и уткнулась носом в шею, пахнущую лавандой. — Держись тут, хорошо?

— Я не пропаду, милая, — она ласково погладила меня теплой рукой по спине. — Буду звонить тебе.

— И я тебе. Звони в любое время, ладно? — я отстранилась от нее и посмотрела в добрые карие глаза. — Люблю тебя.

— И я тебя, солнышко, — мама еще раз послала мне теплую улыбку и повернулась к Никите, который возился с брелоком от машины. — Как доберетесь, обязательно напишите мне.

— Хорошо.

— Дочка, я переговорю с Никиткой ненадолго? — мама поглядела на меня серьезно и кивнула. — Я не буду вас задерживать слишком…

Я чуть нахмурилась и посмотрела на Никиту — он с улыбкой кивнул маме. Я направилась на выход, последний раз обводя гостиную взглядом. Это мой отчий дом, я буду по нему скучать, но всему приходит конец, как и этим псевдоканикулам.

Распахнув дверь, я вышла на крыльцо и вдохнула прохладный будничный воздух. Моросил дождик, и трава была покрыта мелкими бисеринками воды. Не было больше журналистов и папарацци. Тишина, стоявшая на улице, оглушала, и казалась нереальной.

Бросила последний взгляд на папино старое кресло — оно выглядело так, будто он совсем недавно поднялся с него и зашел в дом. В сумке, спрятанное, лежало его письмо. Оно будет еще долго бередить мне душу и сжигать ее до боли.

Взглянула на качели — они едва заметно колыхались от легкого ветерка. И напоследок бросила короткий, едва заметный взгляд на дом напротив. В нем ничего не изменилось — та же крыша, те же светло-голубые ставни на окнах, белая облицовка стен.

Сердце мое сжалось. Таким должен быть конец. Он должен быть определенным.

Люди не уходят друг от друга, когда они любят. Не бывает обстоятельств, способных разрушить магию между двумя, обстоятельства — это лишь отговорка для более серьезного, более мучительного. Люди держатся друг друга, когда они любят. Когда они любят, они цепляются за любую надежду, любую весточку друг о друге, как утопающий за соломинку. Они царапаются, бьются, кусаются, но не уходят друг от друга.

Расставаться нужно тогда, когда выжжено все. Не осталось ни светлых, ни темных воспоминаний. Когда в душе пустота, и тебе претит человек, стоявший рядом с тобой. Когда дальше идти уже некуда, и все, что остается — отпустить. И это обоюдное решение, а не решение одного, которое, впоследствии, может, и окажется верным, но не в тот момент.

Конец должен быть определенным. Ясным, громким, и четким. Таким, который обозначит все границы. Который даст понять, что больше ничего, никогда, и ни за что не сможет произойти.

Такой конец я принимаю. Лучше так, чем та боль, что приходится выносить день за днем, биться в непонимании и расстройствах.

Конец должен быть определенным. Таким, каким он стал сейчас для меня и Руслана.

25.

Когда все было загружено в машину, и мама помахала нам с крыльца, БМВ тронулась с места, я сказала:

— Мы можем заехать к папе? Я хочу попрощаться и с ним.

На что Никита кивнул и сказал:

— Конечно, я думаю, это тебе нужно…

Дальше мы замолчали. Дождик накрапывал по стеклу, дворники отрабатывали методичные движения — туда-сюда, лево-право.

— Что сказала мама? — поинтересовалась я, не глядя на Никиту, а смотря, капельки дождя стекают по лобовому стеклу вбок.

Не видя лица Ника, я знала, что он улыбнулся:

— Я тебе не скажу… Но все в порядке, малышка. Не переживай еще и об этом.

Я удивленно подняла брови и поглядела на него:

— А о чем я, по-твоему, еще переживаю?

— Ты не попрощалась.

Сначала я не поняла, о чем он. Нахмурилась, перевела взгляд на дорогу, а затем, вновь посмотрев на Никиту, сказала:

— Ты о Руслане? Нам незачем было прощаться. Все закончено насовсем. Я думала, ты понял это.

— Но ты любишь его, — просто сказал Никита.

Я резко повернулась к нему и открыла было рот, чтобы все отрицать, затем призадумалась.

— Ты ведь знаешь, существует тонкая, но ощутимая грань между любовью и влюбленностью. А еще есть между этими двумя любовь школьная, любовь первая. Да, я всегда буду помнить о нем и в какой-то мере любить, по-своему, по-школьному. Конечно же, мне бы хотелось, чтобы я помнила лишь светлое о нем. Но, к сожалению, теперь это не так. Мы слишком сильно все испортили сейчас, и лучше будет нам больше никогда не встречаться. Я отпустила его. И люблю я, и влюблена я в тебя. Я тебя люблю.