Да, она права.

Это так.

Осознание, словно бетонная плита, упало мне на голову. Я закусила ноготь на большом пальце и уставилась в одну точку, анализируя все то, что она мне сказала. Затем я произнесла:

— Я знаю. Я знаю, просто мне нужно было, чтобы кто-то озвучил мои же мысли. Чтобы они стали реальными, чтобы они были не только в моей голове.

Мы замолчали на пару минут. Наташа встала и, подхватив свой пустой бокал, отправилась к стойке, дабы наполнить его.

— Поэтому, вот что я тебе скажу: перестань себя жалеть и встреться уже лицом к лицу со своими страхами. Ты отпустила его. А он тебя. Теперь это действительно в прошлом.

— Ты не можешь быть до конца уверенной в этом… — с сомнением я покачала головой.

— Я? Нет. Но ты можешь, — Наташа села на кресло, поджав под себя ногу. — Просто возьми и прими это. Поверь. Здесь нет твоей вины. Нет, и не было.

Я опрокинула в себя бокал с вином и поставила его на стол.

— И что теперь делать? — задала я глупый вопрос, смотря на подругу.

— Выплывать из этого дерьма, — Наташа развела руками.

— Как?

— Я бы сказала в рифму, но … — она вновь усмехнулась, и я выдавила подобие улыбки.

— Мне, наверное, нужно позвонить Нику? — я закусила губу, совершенно не представляя, что ему скажу.

— Не сейчас. С бедой переспи ночь… — мудро ответила Наташа, и я скривилась.

— Я с этой бедой уже четыре дня сплю.

— А могла бы меньше, если бы не игнорировала меня, — поучительно сказала подруга, играя бокалом в руке.

Я лишь вздохнула вместо ответа.

— Я не знаю, как тебе исправить это, но поторопись. Пока не стало поздно. Пока все еще свежо, не затягивай, — произнесла Наташа, прихлебывая вино.

— Я не знаю, что сказать ему. Мне так стыдно. Страшно и безумно стыдно, что я дала ему повод подумать, будто я усомнилась в нем.

— Вот и признай свою ошибку перед ним, — пожала плечами Наташа. — Пока не стало слишком поздно…

И сейчас, стоя в павильоне, я понимала — она права. Я тяну слишком долго. Нужно набраться смелости и встретиться лицом к лицу с человеком, который для меня является важным и нужным. Которого я по глупости своей оттолкнула, которому причинила боль, и которого я бесконечно сильно люблю.

— Хватит притворяться, — Наташа встала с кресла и отправилась к гардеробу, чтобы взять свою шубу. — Ты и так всю эту неделю ходила с маской. Смотри, а то привыкнешь.

— Мне плохо, — выдохнула я, сжимая кулаки. — Мне страшно и плохо. Грустно. Больно.

— Потому что ты идиотка, — просто ответила Наташа, застегивая пуговицы. — Еще раз себя пожалеешь, я тебя ударю.

Я закатила глаза и тоже оделась. Такси уже ожидало нас на улице.

— Мне нужно заскочить домой, хочу смыть с себя твою противную ауру наигранности и радости, — буркнула мне Наташа, садясь на заднее сидение. — А потом, когда я приеду, жду увидеть тебя настоящую.

— Я уже больше не могу плакать, — покачала я головой, не глядя в глаза подруге. — Единственное, за что я держусь, так это работа.

— Юль, ты не держишься за работу. Ты держишься за фантом, который в скором времени рассеется, и тебя накроет еще хуже. Ты все решила. Ты все знаешь. Наберись уже гребаной смелости, и скажи это ему.

Остаток пути мы молчали. Я понимала, что Наташа права. Более того, в ту ночь, когда состоялся наш главный с ней разговор, я не сомкнула глаз. Я сочиняла в своей голове фразы и предложения, текст, который смогу произнести перед Ником. Текст, который смог бы оправдать мой поступок, но таких слов еще не изобрели. Я конкретно облажалась, и совершенно не знала, как это исправить. Я понимала, что это вообще не в моем стиле — убегать от проблем, но где набраться решимости и мужества во всем сознаться и покаяться, я не знала.

Расплатившись за такси, я вышла из машины, не прощаясь. Она тут же двинулась вперед, оставляя меня в одиночестве.

Поднялась в квартиру, разделась. Тишина оглушала.

И тогда я прошлепала босыми ногами в нашу спальню и достала с верхней полки мою шкатулку для драгоценностей. Там, аккуратно свернутая, лежала папина записка. Развернув ее и усевшись на кровать, я стала читать:

«Юленька, милая моя дочка,

Мне даже страшно браться за написание этого письмеца, слишком много надо сказать тебе. Ты занимаешь в моем сердце самое особенное место, ведь ты моя крошка, мой маленький сильный солдат. Со всеми своими горестями, будь то разбитая коленка или двойка в школе, ты непременно шла ко мне, зная, что я пожурю тебя, но тут же обниму и поцелую. Но даже если бы ты не любила меня так сильно, я все равно бы невероятно гордился тобой! Ты так многого добилась, дочка. Погляди — ты исполнила свою мечту, малышка. Ты знала, чего хочешь, и упрямо двигалась к своей цели.

Ты хороший человек, Юленька. У тебя сильное и доброе сердце, ты способна видеть многое, то, что редко кто способен сейчас увидеть.

Я хочу сказать тебе главное. Борись, Юля. Борись до конца. Чего бы ты ни хотела, иди к своей цели и знай, дочка: все получится. Если ты сможешь сделать это, преодолеть свой страх и не довольствоваться вторыми ролями, то я, как твой отец, большего и пожелать не могу.

Будь счастлива, дочка. Я люблю тебя так сильно, что никакими словами не передать, хоть я и писатель, помнишь?

Я надеюсь, ты всегда будешь ощущать мою любовь, а особенно тогда, когда меня в твоей жизни больше не будет, чтобы сказать тебе об этом.

С любовью, папа»

Мы сами создаем свои переживания. И все, что мы сами создали, мы сами можем и уничтожить.

Преодолеть свой страх и не довольствоваться вторыми ролями. Бороться. Бороться до конца.

Папа всегда умел найти правильные слова, и даже сейчас, когда его нет рядом, они все равно попали прямо в сердце.

Бороться за жизнь. Принимать ее и бороться до конца.

Преодолевать трудности, не останавливаться на достигнутом и не сдаваться. Жить. Ценить.

Сложив листок, я поцеловала его и прижала к груди.

В эту минуту мне двадцать один, и я готова бороться.

35.

Этим вечером мне пришло сообщение от Никиты. Там было всего три слова, но сердце мое забилось как сумасшедшее.

«Как твои дела?»

Простой вопрос, совершенно нейтральный, и обычный, но я представила интонацию, с которой он был задан. Я представила, как он смотрит на меня, слегка улыбаясь, как держит меня за руку, и слезы выступили на глазах.

«Я скучаю по тебе…» написала я, и тут же стерла. Это глупо. «По уши в работе, тяжело» — отправила. Тут же закусила губу и следом спросила: «Твои как?»

«Также» — через секунду пришел ответ. Эта сухая переписка тут же заставила меня поежиться. Как я допустила, чтобы все стало таким холодным? Таким разрушенным? Я со злостью кинула телефон на диван и зарычала, подходя к бару. Налила себе любимый бренди Ника — купила бутылку вчера, сама не знаю зачем. Кинула пару кубиков льда и услышала звук сообщения. Побежала. На полпути к дивану остановилась и усмехнулась. Ей Богу, Юля, что за детский сад? Руки тряслись, когда я переворачивала телефон экраном к себе.

«Позвоню?»

Сердце пустилось вскачь. Пальцы пробивало дрожью, когда я писала: «Давай»

Не прошло и нескольких секунд, как заиграла мелодия, а на экране высветилась наша фотография. Я закусила губу, стараясь не заплакать от эмоций, нахлынувших на меня при виде ее.

Это был март. Жуткая слякоть в Москве, парковка около Домодедово. Мы стоим у машины, Никита прижимает меня к себе и счастливо улыбается на камеру. Промозглый ветер прошелся по его волосам, растрепав их. Я смотрю в камеру одним глазом — второй прищурен из-за мелкого противного снежка, летящего прямо на меня. Но я улыбаюсь так широко и заразительно, радуясь встрече. Тогда мы увиделись после разлуки в месяц — его не отпускала работа, а меня съемки в Калининграде.

Помедлив еще секунду, я провела по экрану и, прижав телефон к уху, сказала:

— Привет.

— И тебе привет, — тысяча мурашек пробежали по моему телу, когда я услышала тихий и уставший голос Ника. Он был мягким, грустным и нежным, и я закусила большой палец, чтобы не дать волю эмоциям.

Повисла тишина. Я боялась нарушить ее, боялась даже вздохнуть.

— Как съемки? — задал вопрос он, и я услышала, как звенит лед и что-то льется в бокал.

— Долго и трудно, — коротко ответила я, вытащив злополучный палец изо рта. — Пьешь?

Ник усмехнулся, и от этого звука дрожь пробежала от кончиков пальцев до макушки.

— Пью. Тяжелый день.

— Неделя, — выпалила я.

— Неделя… — подтвердил он.

Я запустила руку в волосы и стала наматывать круги по квартире.

— Как работа? — задала вопрос я, шагая от дивана до кухни, от стола до двери и обратно.

— Приняли проект. Завтра с утра подписываем в офисе. Я долго ждал этого, — вздохнул он и замолчал.

— Поздравляю. Я рада за тебя, — искренне ответила я, на секунду остановившись. Сердце бухало в груди, как сумасшедшее, я ждала и боялась его следующих слов. Я так хотела заплакать в трубку, просить приехать, обнять и поцеловать меня, простить мои глупости и больше никогда не отпускать!

— Я скучаю по тебе, — просто сказал Никита, а я сжала зубы, чтобы не завыть от грусти и тоски по нему. — Очень сильно. Мне даже физически…

— …больно, — закончила я за него, потому как Никита умолк.

— Больно, — подтвердил он. — Не представляешь, как.

— Представляю, — прошептала я. — Очень даже представляю.

— Как ты справляешься с этим? — едва слышно спросил Никита, и я не смогла удержать слезы, ринувшиеся вниз по щекам.

— Я и не справляюсь, — я сглотнула комок в горле, позволяя литься непрошенным гостям по лицу.

— Не плачь, — будто увидев, сказал Никита. — Ложись-ка ты лучше спать. Тебе рано вставать.

Я опешила и замолкла, не понимая, что ответить и как найти подходящие слова.

— Спокойной ночи, малыш. Я так люблю тебя, — произнес напоследок Никита и сбросил трубку.

Я в полнейшем раздрае убрала телефон от мокрой щеки и протерла его об футболку Ника, в которой собиралась спать. Нетронутый бренди стоял на стойке, я шагнула к ней и, схватив стакан, залпом выпила горючую жидкость. Она неприятно обожгла горло и желудок, я поморщилась и поставила стакан на стойку.