— Кто это — «мы»? — спросил эксперт. Он пытался говорить насмешливым тоном, но не смог, внезапно осознав, что Калинин сказал правду. Он еще не знал, почему в это верит, но это была правда, и действительно ему, Гершензону, что-то угрожало. Но еще более реальной была опасность, что Калинин увидит Алиева и непременно полюбопытствует, почему к судмедэксперту по ночам шляются братья находящихся под стражей подозрительных субъектов.

— Мы — это Власов, я и Булавин, — сказал Сергей. — В общем, сейчас не время. Попытайтесь просто поверить мне.

— А если нет? — жестко спросил Гершензон.

— Слушайте, Марк Абрамович, — не менее жестко сказал Калинин, — не вынуждайте меня делать гадости. Не секрет, что вы за некоторую мзду можете оказать некоторые услуги, которые вообще-то именуются служебным преступлением. В городке слухи расходятся быстро. Вы же не хотите, чтобы эти слухи оформились в статью после журналистского расследования? Давайте зеркало и будем считать, что этого разговора не было.

Гершензон взглянул на часы. Уже десять минут четвертого. Он помолчал несколько секунд под пристальным взглядом Калинина и понял, что тот выиграл.

— Ну, предположим, вы его там оставите. А его еще кто-то найдет. Это зеркало может быть новым словом в науке.

— Знаю и верю вам, Марк Абрамович, — поспешно сказал Сергей, — мы его спрячем пока вблизи того же места. Потом, соберемся и обсудим, как с ним поступить. И с вами обязательно посоветуемся. Так я его забираю?…

Гершензон развел руками. Сергей обернул зеркало в тот же кусок ткани, в котором его принесли из театра, и, попрощавшись, вышел. Спустя пару минут старик прошел к выходу и напомнил Кузьмичу, что договоренность о визите Алиева остается в силе.

— Все сделаем, как договорились, — ответил тот. Оставшиеся до прихода ночного гостя минуты Гершензон просидел в том же старом кресле.

Человек, пришедший к нему среди ночи, был крупным смуглым мужчиной с могучими волосатыми руками. Вошел он не сразу: распахнул дверь, оглядел лабораторию, потом поздоровался с Гершензоном, постоял еще несколько секунд — интонации в голосе старого эксперта чем-то его насторожили, — потом прошел в комнату и, повинуясь жесту старика, сел у противоположного края стола.

— Мы уже говорили с вами, — медленно начал гость, — все остается в силе?

Последние слова прозвучали даже скорее как утверждение, нежели как вопрос. Гершензон медленно покачал головой.

— Что-нибудь не так? — так же спокойно и медленно, но более угрожающим тоном спросил гость.

— Все не так, — сказал эксперт.

— Как это понимать?

— По вашей версии, ваш брат возвращался с вечеринки немного навеселе. Водил он отлично и потому рискнул сесть за руль, хотя и выпил. Незнакомец выбежал внезапно из-за кустов, споткнулся, упал, и даже днем и будучи трезвым водитель не успел бы затормозить. Убедившись, что пострадавший мертв, ваш брат остановил проезжавшую мимо машину и попросил сообщить о случившемся на пост ГАИ. Он не пытался отвезти сбитого человека в больницу, поскольку тот уже был мертв. Так?

— Да, именно так.

— На самом деле все было не так. Никто не выскакивал из-за кустов. Этого человека, пострадавшего, вы привезли с собой. На его одежде я обнаружил ворсинки, идентичные ниткам на коврике сиденья машины Сулейманова. Но и это еще не все. Его привезли уже мертвым. Он погиб не от наезда машины. У него была сломана шея. Ваш брат тоже служил десантником, правда же? Там, наверно, учат таким приемам. Этого человека убили, потом привезли, положили на дорогу и переехали машиной. Вот так. Все это можно доказать. Ну а поскольку я человек осторожный, результаты экспертизы изложены в двух экземплярах, один из которых здесь, а второй в надежном месте. Это на случай, если вам захочется и со мной повторить что-то в этом же роде.

— Ну, зачем же так, Марк Абрамович? Два умных человека всегда договорятся между собой. Мы с вами решили не показывать, что мой брат был нетрезвым. Я недооценил ваши способности. Не буду спорить о ваших выводах. Вы ученый, вам виднее. Мне нужно спасти брата. Давайте спросим, что изменилось после того, как вы обнаружили следы и выдвинули новую версию происшедшего. Я полагаю, что изменилась цена.

Последнюю фразу ночной гость произнес полувопросительным тоном и замолчал, ожидая реакции Гершензона. Его беспокоило то, что старик, казалось, думал совсем о другом. Но спустя несколько секунд до него дошел смысл высказываний собеседника, и он перевел на него взгляд. И этот взгляд был новым, необычным для старика еврея.

— Цена изменилась, это верно. Если бы я согласился выручить вашего брата, я бы стал соучастником тяжкого преступления, убийства. Кроме цены за мою лживую экспертизу, есть цена человеческой жизни. Во сколько вы оцениваете жизнь человека, которого убил ваш брат?

— В половину гроша, — твердо и незамедлительно ответил его гость. — Большего он не стоит, поверьте мне. Это был очень мерзкий человек. Он заслужил свою смерть. Поэтому будем говорить о цене вашей экспертизы. Я понимаю, что теперь все будет сделать сложнее, но вы профессионал, вы справитесь. Какую цену вы просите?

— Я мог бы вам перечислить все, чего я недополучил в этой жизни: высококлассную лабораторию, возможность общения с коллегами, поездки за границу, признание, награды, любовь ближних, уважение, богатство. Но все это не имеет значения, хотя имеет цену. Все гораздо проще. Раньше я делал ошибки, шел на компромиссы, но это было раньше. Теперь вопрос стоит иначе. Речь идет о моем профессиональном достоинстве. Оно теперь не продается. Я так решил.

Клюкин подъехал к театру минут за десять до «скорой». Взглянув на часы, он увидел, что уже четвертый час ночи, кошмарной ночи. Скорее бы она кончалась, подумал Клюкин. Убедившись, что оставленный им дежурить на входе в театр милиционер более или менее пришел в себя и видимой опасности для его жизни нет, капитан, не слушая его сбивчивых объяснений, взлетел на второй этаж и ворвался в кабинет режиссера, на ходу выхватывая пистолет. Впрочем, в оружии уже не было необходимости: в кабинете, кроме неподвижно лежавшего Эдика, никого не было. Клюкин нагнулся над ним, встал на колени, тронул за плечо. Эдик лежал, закрыв глаза. Пульса нет, убедился капитан, взяв его за запястье. Времени на раздумье не было. Нащупав грудину, Клюкин отступил от нее на несколько сантиметров, наложил на грудную клетку обе ладони и начал делать интенсивные нажатия. Сделав полтора десятка надавливаний, он запрокинул голову Эдика, сделал глубокий вдох и принялся делать искусственное дыхание «рот в рот». Тут же он вспомнил, что надо было при этом зажать нос Эдику, и, выругавшись про себя, схватил с дивана покрывало, свернул его валиком и подложил Эдику под шею. Теперь следующая порция воздуха должна была пройти в легкие. После этого Алексей снова принялся за непрямой массаж сердца, чередуя его с искусственным дыханием. Так продолжалось минут семь или восемь, потом в коридоре послышались шаги, и в кабинет вошел врач, за ним медсестра и водитель.

— Что, с ума сегодня посходили?! — начал было врач, но осекся, увидев, что Эдику делают искусственное дыхание, и, быстро подойдя и не говоря ни слова, мягко отстранил капитана и занял его место. Клюкин отошел, чувствуя, что весь вспотел от физических усилий и волнений.

Медсестра орудовала аппаратом, похожим на гармошку, врач же занялся непрямым массажем сердца, бросив водителю: «Носилки!» Минуты через две тот появился с носилками. Клюкин помог перенести Эдика в машину, и та, быстро набрав скорость, унеслась по пустынной улице. Клюкин не успел даже спросить врача, что с пострадавшим, и решил, что лучше задать несколько вопросов дежурному милиционеру.

— Ты как? — спросил он его.

— Да вроде нормально.

— Ладно, сейчас повезут тебя в больницу, только вспомни, что было. Коротко, самую суть.

— Значит, так. Дверь была заперта. Все ушли, кроме него и меня. Вот. Вдруг слышу — звон стекла, а прошло не больше получаса с тех пор, как вы ушли. Выскакиваю в фойе, там стоит этот, высокий, в шляпе и темно-сером плаще, в руках что-то вроде светящейся палки.