Пока Унсок занимался тем, что кормил зозара и афу, Кесслер, пользуясь своим лучемётом, тщательно выжег всю растительность на том месте, где они собирались ставить палатку и раскладывать лежак проводника, после чего, достав палатку, проделал с ней ту же самую процедуру, что и в прошлый раз. Кивнув Аллане на входной клапан, он сказал ей, что она может залезать внутрь. Сам же, установив в центре их импровизированного лагеря небольшое цилиндрическое устройство, включил его и довольно хмыкнул при виде возникшего над головой бледно-голубого силового купола. Унсок спросил дакарца, смогут ли животные выйти наружу из-под энергетического купола, на что Дитрих ответил, что он установил экран на двустороннюю непроницаемость для любых материальных объектов размером больше молекулы. Понятно, что вторую часть фразы х’дарр не понял, но слова дакарца, что ни выйти наружу, ни войти внутрь, не получится, его успокоили.

Дитрих, проверив лучемёт, огляделся по сторонам и, обнаружив в паре метров от палатки изрядный кусок дерева-крибби, уселся на него и замер, настороженно оглядывая окрестности. Унсок, кивнув дакарцу, улёгся на свой лежак и, накрывшись пледом, почти сразу же уснул. Наёмник же, сердито покосившись в сторону палатки, поудобнее устроился на бревне и приготовился к дежурству. Может, ему и стоило выспаться перед завтрашней схваткой с Бешеным и его головорезами, но он сильно подозревал, что в палатке он будет не совсем спать. Тряхнув головой и пробормотав себе под нос забористую фразу на лагошском, Кесслер хмуро уставился в надвинувшуюся на их крохотный лагерь темноту.

Со всех сторон раздавались самые разные звуки, могущие не на шутку перепугать излишне впечатлительного инопланетянина. По крайней мере, того, кто родился на какой-нибудь урбанизированной планете типа Салузы или Вестфаллена и живность всякую видел либо на экране стереовизора, либо в сафари-парке. Кесслера же все эти звуки совсем не беспокоили, наоборот – ему даже было немного смешно от того, что буквально где-то рядом с лагерем дурным голосом орала какая-то тварь. Орала так, что создавалось впечатление, что её заживо разделывают на несколько частей и свежуют при этом. Однако Дитрих знал по опыту, что так могут бесноваться не несущие угрозы существа. Как, скажем, двухвостая полосатая кусачка с Лерника. Донельзя вредное животное, но безобидное. Для любого инопланетянина, но не для его техники. Вред заключался в том, что кусачки по какой-то необъяснимой причине очень любили машинную смазку, и, забираясь внутрь какой-нибудь машины, портили её. Настоящий хищник никогда не станет орать благим матом, нападая на жертву. О том, что он напал, ты узнаешь тогда, когда на твоей глотке сомкнуться острые, как бритва, клыки.

Ночь стояла тихая и спокойная, если не считать ора ночных существ вокруг. Если и гулял по верхушкам деревьев ветер, то здесь, у самой поверхности, он вообще не ощущался. Было жарко, но не так, как в густых влажных экваториальных лесах Мелиссы, где вся одежда моментально пропитывалась потом и противно прилипала к телу. Здесь же было довольно свежо и влажность была вполне терпимой.

Кесслер подумал, что его решение проторчать всю ночь на открытом воздухе было всё-таки несколько глуповатым. И усмехнулся в темноте при виде вылезающей из палатки Алланы. Девушка по самую шею была закутана в плед, и дакарец мог поклясться, что под ним не было ровным счётом ничего. И вздохнул.

– Ты так и собираешься всю ночь здесь просидеть, как изваяние? – спросила Аллана, подходя к охотнику за головами и присаживаясь рядом с ним, при этом её левая рука легла на колено дакарца. – Может, всё же пойдёшь, приляжешь? Охранную систему ведь активировал? Да и силовое поле тоже защитит, если что…

– Если бы ты знала, сколько существует способов обойти всякие поля, ты бы так уверенно об этом не говорила, – отозвался Кесслер, положив обе руки на приклад лучемёта и косясь на руку Алланы на своём колене. – К тому же, прошлой ночью так всё спонтанно произошло, что никто из нас не подумал о мерах предосторожности…

– О, как раз об этом тебе не стоит беспокоиться! – улыбнулась Аллана. – Женщины моей расы устроены немножко не так, как женщины твоего народа. Если леронийка не захочет забеременеть, то она и не забеременеет. Такова наша физиология, так что… – она неожиданно замолчала, а потом выпалила:

– Я, наверное, очень пошло себя веду, да?

– Ну… – Кесслер несколько опешил от подобного вопроса. – Не знаю… по мне, так не то чтобы, но всё равно – как-то очень быстро у нас произошло.

– Но ведь так бывает, и бывает нередко, – вздохнула Аллана. – Ты можешь как угодно относится к моим словам, но мне хватило всего лишь совсем ничтожного промежутка времени для того, чтобы понять, что ты именно тот мужчина, который нужен.

– И когда ты это поняла? Прошлой ночью?

– Знаешь, гармоничные сексуальные отношения между мужчиной и женщиной – это тоже немаловажная часть. А мне было невероятно хорошо той ночью. Ты меня так завёл, что я сама не понимала, что творю. Я просто хотела, чтобы ты не останавливался…

Аллана окончательно смутилась и замолчала, опустив голову и уставившись в землю.

Кесслер снова вздохнул. Он и сам чувствовал, что его неудержимо тянет к леронийке, и не только в физическом плане. Но он по-прежнему опасался какого-нибудь подвоха. Всё же охотник за головами был не тем, кто мог бы составить пожизненную компанию доктору Аллане Родан. Хотя ей самой, конечно, так не казалось, судя по её поведению.

– Знаешь, Дитрих – многие девушки хотят заполучить себе в спутники жизни благополучного и уверенного в себе мужчину… как Алдир Крейн. Многим это удаётся, да вот только приносит ли это им счастье? Ведь никто не гарантирует того, что какая-нибудь… сучка… – это слово Аллана заставила себя произнести с некоторым трудом – не положит глаз на твоего мужа или друга и тогда – очередная драма. И хорошо ещё, если всё закончится банальным разрывом. А ведь некоторые настолько не выдерживают, что совершают суицид. Хотя это уже, по моему мнению, явный перебор. Убивать себя из-за какого-то мудака – что может быть глупее? Значит, сама не сумела через пелену страсти разглядеть изъяны. Хотя я тоже хороша – меня Крейн буквально заворожил. Обходителен был, сукин сын – так вы, люди, говорите?

– Так, – кивнул в ответ Дитрих, не зная, что сказать ещё.

– Он, конечно, не был груб, наоборот – был очень обходителен и вежлив, дарил цветы, всякое такое… – леронийка покосилась на Кесслера, который сидел так, словно проглотил лом, по-прежнему держа руки на своём лучемёте. – В… в постели, конечно, он не был так хорош, как ты… – Аллана застенчиво улыбнулась, – но тоже было неплохо. А потом…

– Зачем ты мне всё это рассказываешь? – спросил Дитрих. – Поверь, подробности твоей интимной жизни с кем-то другим меня совсем не интересуют.

– Я глупости говорю, да? – девушка повела плечиками. – Но я просто не знаю, что ещё сказать, сидя рядом с тобой. Поверь, Дитрих – ты мне не просто нравишься и это не мимолётное увлечение. Мне хочется, чтобы ты это понял и не сердился на меня за все те глупости, что могут прийти мне в голову.

Дакарец продолжал сидеть, будто отлитое из стали изваяние, но Аллана со своего места не могла видеть, как его глаза совершили круговое движение, оббежав их маленький лагерь.

– Думаю, что в подобном положении вы всегда склонны говорить всякие глупости, – спокойно произнёс дакарец, не поворачивая головы. Аллана посмотрела на его суровый профиль и неожиданно для себя сравнила его со сторожевым леронийским мастаффом, сидящем на страже. – Такова уж женская натура и с этим ничего поделать невозможно.

– Если бы не ты, то, мне думается, мои поиски медальона Колтара на Вольной бы и завершились, – проговорила Аллана. – И я думаю, что всё это было предопределено свыше… если вы, дакарцы, верите во всё это…

– Что-то, безусловно, есть, – согласился Кесслер, неожиданно для девушки обнимая её за талию. – Иногда бывают ситуации, когда всё происходящее, кроме как вмешательством неких сил, трудно охарактеризовать. А что касается тебя, Аллана Родан – в своих чувствах ты не одинока.