Виктор открыл балконную дверь. Город лежал перед ним зеленый, безграничный, в полупрозрачной синеве утреннего тумана и заводского дыма. И он был ему совсем незнаком. Он не знал этих широких, покрытых асфальтом площадей, окруженных высокими тополями и новыми многоэтажными домами, не знал легкого, ажурного моста через Днепр, цветов на бульварах, решетчатых оград, фонтанов в скверах, детских площадок между деревьями с высокими деревянными горками, на которых красовались косолапые медвежата и тонкошеи рыжие лисы в хитром человеческом наряде. Все это было новым, послевоенным.

У отеля Виктор зашел в трамвай, не спрашивая, куда он идет и где останавливается. Когда трамвай тронулся, Виктор сел у открытого окна и очень радовался, если где-нибудь ему бросалось в глаза что-то знакомое — дом, железные ворота, старая противопожарная башня, которой еще до войны не пользовались. Виктору казалось, что он ехал не больше десяти минут. Как же он был удивлен, когда заметил, что трамвай уже успел развернуться на кольце и сейчас идет в обратном направлении — к гостинице и вокзалу! Придется осматривать вокзал, запомнившийся Виктору как самая большая беда в его жизни. Это в нем, полуразрушенном, холодном, он навсегда потерял Валентину...

Нет, он не мог поехать туда!.. Сошел на первой попавшейся остановке и пошел вдоль Днепра в сторону рабочего поселка.

Он знал, что Валентина с Федором жили там, где и до войны, где стоял дом Голубенко. Сотника невольно тянуло к этому месту.

Что это за руины возле Днепра? Да это же бывшая больница, довоенная гордость их города. Больницу, видимо, построили в центре, а эти пятиэтажные стены смотрели сейчас серыми полостями окон в тихий залив, как молчаливые свидетели недавней разрухи.

На песчаном берегу сидело несколько мальчишек. Ивовые удилища свисали над водой, поплавки из окрашенного в красный цвет гусиного пера слабо покачивались на спокойных волнах.

Виктор остановился возле рыбаков. Перебирая в памяти фамилии давних знакомых, спросил:

— Кто знает, где живут Кравцовы?..

— Они здесь не живут. Уехали. А жили вон там, за этими дубами, — встал и показал рукой на аккуратные белые домики курносый мальчишка лет девяти. — Вон там, возле нашего дома.

Виктор сел между ребятами, заведя беседу о том, на какую приманку какая рыба лучше клюет. Ему не часто приходилось разговаривать с такими сообразительными белоголовиками. Всегда занят своими мыслями и делами, он замечал их только тогда, когда какой-нибудь мальчишка налетал на него на улице и, не рассчитав инерции, толкал головой в бок. Тогда он брал разбойника за ухо, дергал, смеясь, и отпускал, приговаривая:

— Ах ты, сорванец!.. Так и под трамвай можно угодить.

Сейчас его внимание привлек парень, который разматывал удочку и не участвовал в разговоре. Он был белокурый, с серыми подвижными глазами. Где он его видел?.. Может, когда-то проходил мимо чьих-то ворот и на него взглянул из калитки родительского дома белоголовый, сероглазый мальчик? Но почему же этот взгляд навсегда запал ему в душу?..

Он разговорился с парнем.

— Папа где работает?..

— На заводе.

— Как его фамилия?

— Голубенко.

Так вот оно что!.. Сердце забилось резко, ускоренно.

Ну, конечно!.. Он же подошел к самому дому Федора и Валентины. В душе не шевельнулось ничего похожего на ревность. Наоборот — мальчишка сразу стал ему близким, родным. Сын Валентины!..

— Федор Голубенко? — Для верности спросил он. — И вон там ваш дом? Как же тебя зовут?..

— Да, наш. А зовут меня Олегом... Эй, Кимка! У тебя клюет, — Олег бросился к своему дружку, который рассматривал в старый полевой бинокль противоположный берег Днепра. — Клюет, а ты ворон ловишь!..

Виктору не хотелось расставаться с Олегом. Расспросил о школе, об учителях, но ни словом не обмолвился о Валентине. Парень не очень охотно разговаривал с Сотником. Когда Виктор на его удочку поймал большого окуня, он завистливо воскликнул:

— Ой, дядя!.. Я никогда такого не ловил.

Вдруг где-то совсем близко послышался мягкий, мелодичный женский голос:

— Олег!.. Ну, конечно здесь. Где же его еще можно найти?

Из-за дубов вышла белокурая женщина с округлым лицом и почти побежала к ним. Легкий береговой ветерок трепал широкие складки ее белого платья. Виктор сначала не узнал Валентину. А когда узнал — растерялся. У него не было времени, чтобы подготовиться к этой встрече. Валентина застала его врасплох. Он повернулся спиной к ней и к Олегу, засмотрелся на воду. Вернее, делал вид, что смотрит на воду, ничего не видит и не слышит.

Валентина его не заметила. Она взяла Олега за руки, начала рассматривать ладони.

— О боже... Что это с тобой? Где ты так поранил руки?

— Упал на камни.

Парень опустил глаза, опустил голову.

— Надо осторожнее, сынок. Ты, кажется, и купаться лазил сам? Разве ты не знаешь, какие здесь бывают ямы?

— Я не один, — оправдывался Олег.

Виктор не выдержал — оглянулся. И они встретились глазами. Валентина долго всматривалась в человека, сидевшего над водой у старой дуплистой ивы. Она не верила своим глазам. Шагнула, качнулась... Неужели судьба ей действительно решила посылать одну ужасную неожиданность за другой? Неужели это действительно он? Почему он здесь?..

Если Виктор успел немного уравновеситься, то Валентина никак не могла собраться с мыслями. Наконец она выдавила из себя что-то непонятное и неопределенное:

— Простите. Может, я ошибаюсь... Виктор?!

Сотник поднялся. На его лице просвечивались радость и растерянность.

— Да, конечно...

— Странно, — протяжно, почти по слогам произнесла Валентина.

Ее лицо побледнело. Неужели он знает, что Олег — его сын? А может, он приехал сюда, чтобы похитить Олега?.. Все остальные чувства отступили перед страхом, что этот человек, который так жестоко ее обманул, охотится теперь за ее любимым сыном, без которого, ей казалось, она бы не смогла прожить и дня. Ее даже удивило, что она спокойнее пережила первую минуту встречи с этим человеком, чем с его фотографией в журнале. Видимо, ей в этом помогли слова Солода о женитьбе Виктора. Во время войны!.. Значит, где-то, видимо, в сорок четвёртом году. Тогда, когда она считала его погибшим...

— Зачем вы приехали сюда? — Глухо спросила она.

Виктор забыл обо всем. Он видел Валентину, ту же Валентину, которую называл и звал во сне, о которой ежедневно мечтал, с образом которой говорил, советовался, смеялся и, может, беззвучно плакал. Да, это была она. Что и говорить, годы не обошли ее, наложили на нее свою печать. И все же, как ни странно, эти же годы сделали ее лицо еще более привлекательным. Это уже была не девушка, а женщина в расцвете своей силы и красоты. Словно в немом кино перед Виктором проплывали беззвучные кадры. Вот она в уральском поселке вбежала в студенческое общежитие и, веселая, возбужденная, розовощекая, немного смущаясь, говорит ему, что они могут сию минуту пойти в их комнату. Вот она лежит рядом с ним, ее глаза под первыми лучами утреннего солнца светятся голубыми огоньками счастья, а он кладет свою горячую голову на золотую россыпь ее расплетенных кос. Вот она льет воду из графина ему на руки, а вода течет между пальцами, розово светится под утренним солнцем. Вот она стоит на деревянном перроне, ветер крутит вокруг нее густую пыль, а Виктор смотрит на нее из дверей теплушки, уносящей его в неизвестную даль. Фигура на перроне удаляется, превращается в белую точку. Но Виктор видит, хорошо видит, что Валентина машет рукой. И потом несколько месяцев он чувствует ее жгучие, до боли милые слезы на своих щеках... Да, это она, его Валентина. Годы не только не развеяли по убитой горем земле его любовь, а собрали ее, сгустили, сжали, как сжимаются каменными пластами в земной коре бывшие ветвистые деревья, тоже превращаясь в камень. И Виктор носил этот тяжелый камень в сердце. Он давил грудь, но избавиться от него у Сотника не было никакой возможности. Теперь она стоит перед ним, его Валентина. И Виктор чувствует, как этот твердый камень, сжатый годами, как клубок, разматывается в его груди, выпрямляется, оживает, как обугленное дерево весной. Дерево не молодое, обожженные грозами, как те дубы над заливом, но стойкое, долговечное. И шумит оно своей зеленой вершиной в Викторовой груди, и даже покачивается он, стоя перед Валентиной на серебристом береговом песке... Да, это она, Валентина. Но почему же она смотрит на него с нескрываемой ненавистью? Протянуть бы руки, схватить ее в объятия, поднять над взволнованными просторами Днепра, целовать, целовать до умопомрачения, до самозабвения... Виктор чувствует, как его руки сами потянулись к ней. Но это только одно мгновение. Ум, холодный цензор человеческих чувств, приказывает ему — стой! Ведь она давно уже не твоя, Виктор. По собственной воле она выбрала для себя в мужья твоего бывшего друга. У них есть сын... Зачем она обрезала волосы? Зачем?.. Ей так хорошо было с длинными волосами!