У ворот поджидала старуха Кечеджи. Она стояла сгорбившись, по-детски наивно прикусив палец во рту.

— Товарищ начальник!

— Ну, я товарищ начальник.

— Как же так! Родное дитя!

Баныкин смутился, поняв, что это она подслушивала под окном их разговор. Она взялась крючковатыми пальцами за лацкан его пиджака, не отпускала и уговаривала:

— Раз он молодой, не потерянный еще, из него человека можно сделать.

Лешка прошел мимо тира, у дверей которого стояла Жужелка. Она всплеснула руками, точно какая-нибудь особа из прошлого века.

— Ой! Где ж ты пропадал?

Она что-то еще крикнула ему вдогонку, но он не обернулся.

Жужелка шла за ним. Он это ясно чувствовал. Завернул за угол и остановился. Ну конечно, она подоспела тут же.

— Что ты натворил? Ты скажи! Слышишь? Ну скажи Она била сама не своя, уж больно серьезная — взрослая какая-то.

— Чего ты ходишь за мной?

— Как ты мог! Нет, ты скажи, как ты мог! Это совершенно не похоже на тебя. Я бы ни за что не поверила. Ни за что!

И все молчком. Если б я только знала.

— Интересно! Что б ты сделала?

— Я б никогда не допустила! Никогда!

— Не ори!

— Я теперь все узнала, что это такое было ночью.

— Колоссально! Что же ты узнала?

— Ты куда-то хотел отвезти это железо… и что-то, кажется, уже отвез.

— Ну и что?

— А это нельзя. Это же на завод идет. Ты что, забыл, как мы лом собирали? Ты все забыл!

— Перестань сейчас же дрожать!

— Я не дрожу. Если б я была мальчишкой, я бы тебя избила. Имей в виду-тебя Виктор Лабоданов ждет.

— А где ты его видела? Он что, приходил?

— Да! Приходил! Ты ему расскажи. Все расскажи, слышишь? Пусть он поговорит с тобой как следует.

Он пошел дальше. Жужелка опять потянулась за ним.

— А откуда ты узнала? Ну, насчет всего этого?

— Старуха Кечеджи говорила, она ужасно нервничает.

А мама сказала…

— Ну? Договаривай. Что там сказала мама?

— Нет, нет! Давай сейчас о чем-нибудь другом поговорим.

— Ты что за мной тащишься? Отстань или скажи наконец, что твоя мать сказала. Что еще за тайны мадридского двора?

Он остановился. Солнце пекло. Оно совершенно разморило людей, толпившихся с краю тротуара в ожидании трамвая.

— Она сказала, что ты теперь погибнешь.

— Опять орешь! Обязательно надо оповещать всю улицу.

О господи, она, кажется, собралась реветь.

— Это уж слишком. Я пока еще не покойник.

— Как я могла допустить такое!

— При чем ты тут? Вот еще глупости.

Кто-то там над ними пускал мыльные пузыри, и один из них, переливающийся всеми цветами, опустился на голову Жужелки и тут же лопнул. Она, конечно, не почувствовала. У нее было несчастное лицо.

— Помнишь, какой ты пришел с шаланды?

Он пожал плечами.

— Да знаешь, какой ты был — ты был красивый.

Он фыркнул, сильно покраснев. Он был очень польщен всетаки.

— Я думала, ты ищешь такое дело, чтоб тебя захватило.

И что ж поделать, если не сразу можешь найти. Главное, чтоб нашел. Потом ты придумал эту «грязнуху».

— Врал я тебе, что ли, про «грязнуху»? Врал, по-твоему?

Да завтра как раз окончательный ответ должны дать.

— Не перебивай меня! А я тебе верила. Я тебе потакала, понимаешь! Я тебя раз-вра-щала!

— Кончай психовать сейчас же.

Он полез в карман, но не в тот, где лежали деньги, он уже давно переложил сигареты в другой карман. Достал пачку. Последняя сигарета. Зажал сигарету губами. Бросил скомканную пачку. Закурил.

— Завтра схожу за ответом насчет «грязнухи». А это все ерунда. Притащу все их обрезки обратно, и все. Никто не подкопается.

Он врал с воодушевлением.

— Правда? С тобой ничего не будет?

— Ну, а ты как думала? Я уж не такой простачок.

Он сел на выщербленные ступеньки у дома, где они стояли.

Оказывается, тут диетическая столовая. Жужелка тоже села на ступеньки.

— Ты даешь честное слово, что никогда ничего такого больше не будет?

— Ну неужели!

— И что будешь работать и учиться…

— Ого! До чего торжественно.

Запахи, несущиеся из двери, прямо-таки не давали ему покоя. Он был зверски голоден — черт знает когда он последний раз ел.

Наконец-то она немного успокоилась. Пододвинулась и прислонилась к нему плечом. Он замер, боясь пошевельнуться. Господи, боже ты мой, если бы все, что он натворил, нужно было сделать для нее, да ему тогда — б ничего не было страшно!

Мыльные пузыри летели вниз. Люди, толпившиеся у края тротуара в ожидании трамвая, подставляли ладони, и пузыри опускались к ним на ладони или на ступеньки, где сидели Лешка и Жужелка, и тут же лопались. А сверху уже плыли новые.

Жужелка поднялась, задрала голову — на балконе стояла совсем маленькая девчонка в красном сарафане и старательно выдувала в соломинку мыльные пузыри.

Жужелка поправила широкий пояс на юбке. Она совсем успокоилась и повеселела.

— Я у тебя счас что-то спрошу, а ты обещай, что ответишь правду, ладно?

Лешка кивнул. Ну, ну. Что такое еще она придумала?

Она опять села на ступеньки, вытянула ноги и посмотрела на свои красные босоножки.

— Ты когда-нибудь ходил на свидание?

Он затянулся и покачал головой: нет, не ходил. Ведь она училась в одном с ним классе и уже второй год как жила в одном с ним дворе. Куда ж ему было ходить? Вдруг страшная догадка осенила его.

— А ты?

Она многозначительно молчала, рассматривая свои босоножки, из которых выглядывали пальцы.

Он вдруг испугался, что она возьмет и все сейчас выпалит откровенно. Она ведь не станет скрытничать, играть, возьмет и ляпнет все. Он не хотел ничего знать.

Он был один-одинешенек во всем мире перед лицом надвигающихся на него несчастий. Вообще-то всего день остался у него. Есть о чем говорить. Его посадят в тюрьму, а он еще ни разу не ходил на свидание.

Лабоданов ждал его неподалеку от своего дома. Он сказал, увидев Лешку:

— Я тебя жду уж часа два, наверно, ну прямо как девушку.

Я из-за тебя на работу сегодня не вышел.

Лешка молча протянул ему руку.

— Что-нибудь случилось? Главное, Брэнди, не коксовать. Ни при каких обстоятельствах. Усвоил?

Его привычный невозмутимый тон ободряюще подействовал на Лешку. Лабоданов все может. Ведь как он тогда в милиции выручил его. Он и сейчас что-нибудь придумает.

Лешка стал излагать все, что произошло ночью. Лабоданов иногда вставлял:

— Шикарно! Ты далеко полетишь, серая шейка!

И уныние этой ночи (лаял Султан, мочился возчик, потом возчик жаловался на здоровье, на прожорливость ишака, потом это мучное лицо «сторожа») отступило под возгласы Лабоданова. Все опять становилось похожим на приключение.

Они шли переговариваясь, точно между ними ничего не стояло и все было по-прежнему. В конце улицы свернули и увидели Славку, маячившего здесь на тот случай, если Лешка придет другим путем.

— Вот что, — сказал Лабоданов, — надо, чтоб тебя отец вызволил.

— Отчим, — поправил Лешка. — Он не вызволит.

— Я б ему сильно посоветовал. Зачем ему иметь неприятности?

Славка увидел их, подскочил.

— Что, сыпанулся? Провалил все!

— Заройся! — цыкнул на него Лабоданов.

Лешка побелел от злости. К тому же противно было видеть, до чего Славка струсил. Он ссутулился и тряс своей крохотной головой прямо перед носом у Лешки.

— Ты только не вздумай никого припутывать. Тебя Предупреждали! Ты крепко это запомни.

— Я и не собирался.

— Сам выкручивайся.

Лабоданов протянул Лешке сигареты, было видно — он что-то обдумывал. Он стал выяснять, записали ли те, кто задержал Лешку, адрес возчика или номер его повозки. Лешка отвечал через силу; при Славке не хотелось говорить.

— Кажется, нет.

В самом деле, вроде бы они не записывали. Они ведь не сыщики, не такие дошлые, расторопные-обыкновенные ребята.

Лабодаяов обрадовался:

— Порядок. Значит, как он тебя завтра поведет в милицию, ты держись твердо: вез на свалку. Кто просил, по чьему поручению? Ни по чьему. Сам. Надоело, что двор захламляют, хотел очистить, площадку сделать. Ну там, для волейбола или для городков, как больше подходит, смотри сам. Вот так. Потянет? Логично?