Парад приходящих в хижину и покидающих ее торчков становился все более и более разрушительным. Два-три посещения в неделю к концу года возросли до шести-восьми. Каждый раз я пряталась в своей комнате.

Я все еще чувствовала себя подобно Рапунцель или кому-то еще, запертому в башне, которому не оставалось ничего, кроме как расчесывать волосы и изучать старые книги.

Некоторое время я прислушивалась к приходящим и уходящим людям, но нет ничего скучнее, чем разговор о покупке наркотиков.

— Эй, у тебя есть дурь?

— Да, у меня есть дурь, а у тебя есть деньги?

— У меня есть деньги, если у тебя есть дурь.

Всегда одно и то же.

Я не знала, как Зверь мог это выдерживать. С одной стороны, я даже не знала, как он мог вот так стоять и продавать наркотики. Каждый раз, когда кто-то подъезжал, я боялась, что это был полицейский.

Приехавшие копы обнаружили бы в доме меня и арестовали бы вместе со Зверем, лишив любого шанса когда-нибудь получить опеку над своими сестрами.

На самом деле, не было ничего, что я могла бы сделать в этой ситуации. У меня было только три варианта: остаться с отцом, остаться со Зверем или оставить своих сестер на милость нашего отца.

То есть, едва ли выбор вообще был.

Самая лучшая вещь в хижине Зверя — кроме самого Зверя и его улыбки, от которой мои колени подгибались — что мой отец здесь никогда не бывал. Я утешала себя этой мыслью снова и снова, когда была напугана снующими туда-сюда торчками. По крайней мере, среди них не было моего папаши.

Конечно, до того, когда он заявился сюда.

Я заново перечитывала эссе, кропотливо проверяя каждую строку, как учила меня Миранда, чтобы убедиться, что не облажалась на чем-то очевидном, когда услышала, как открылась входная дверь.

Я беззвучно вздохнула и вернулась к своим записям, пока не услышала его голос.

Даже приглушенный, этот голос, без сомнения, принадлежал ему. Высокомерный, жесткий, холодный, я смогла бы узнать его из тысячи говоривших мужчин.

Я переложила свой ноутбук с колен и подкралась к двери, предварительно убедившись, чтобы даже мое дыхание не создавало шума.

— Табита? — спросил он.

— Поблизости, — сказал Зверь. — Я не выпускаю ее, когда занимаюсь делами.

— Правильное решение, — с противным смехом произнес мой отец. — Ей нужна твердая рука, иначе она про*бет все, к чему прикоснется. Как и все остальные суки.

— Эй, козел, — сказала женщина.

К счастью, это была не Кэнди.

— Да? — потребовал мой отец. Его голос был плоским. Я поежилась. Это не сулило ничего хорошего.

— Закрой свой поганый рот, не произноси дерьмо вроде этого, — сказала она. — Почему, бл*ть, ты вообще говоришь нечто подобное о женщинах?

Я вздрогнула еще до того, как услышала глухой звук и последовавший за ним треск от удара об пол.

— Дерьмо, — произнесла женщина.

Мне показалось, что она заплакала.

Я ждала, когда послышатся звуки драки, в которой Зверь наваляет моему отцу и выгонит его из дома. Это было тем, что, как я думала, он собирался сделать. Это было тем, что должен был сделать хороший человек, а я так упорно старалась убедить себя, что Зверь был хорошим человеком.

— Достаточно, — прогрохотал Зверь. — Ты здесь, чтобы купить товар или мне, бл*ть, надо вышвырнуть тебя отсюда?

Я услышала, как засмеялся отец, и звуки плачущей женщины стали отдаляться.

Пятнадцать минут спустя входная дверь открылась, затем закрылась, и две машины отъехали от дома.

Зверь оказался у моей двери почти мгновенно. Он тихонько постучался. Сначала я просто не могла ничего произнести, но потом сделала судорожный вдох и отошла от двери.

— Могу я открыть дверь? — спросил он.

Я кивнула.

И только потом поняла, что мужчина меня не видел.

Я открыла дверь сама и замерла, в ожидании его. Взгляд от пола я не отрывала.

— Я не знал, что он приедет, — произнес Зверь. — Я бы убедился, что ты ушла из дома. Прости, Табита. Мне так жаль.

— Она в порядке? — спросила я.

Мой голос прозвучал так пискляво, словно я была даже младше Карлы. Я ненавидела себя за это.

— Она в порядке, — сказал Зверь. — Он ударил ее, она упала. У нее наверняка будет синяк, но ее зрачки были в порядке, она не ударилась головой при падении. Сотрясения нет.

Похоже, он не очень-то был в этом уверен. И я тоже.

Я сглотнула.

Зверь заполнил собой дверной проем, и моя маленькая комната еще никогда не ощущалась такой крошечной.

Он ни слова не сказал моему отцу.

Мой отец ударил женщину, прямо перед ним, в его собственном доме, просто чтобы показать ему, свое дерьмовое отношение к женщинам, и Зверь ничего не сделал.

Впервые я почувствовала себя в ловушке, не из-за своего отца, не из-за колледжа, не из-за своих сестер, а из-за Зверя.

Я сделала один небольшой шаг назад.

Затем другой.

— Мне очень жаль, — повторил Зверь. — Это не навсегда. Я клянусь тебе. Скоро все это закончится. Мне просто нужно сделать еще одну вещь.

Он беспомощно протянул ко мне руки, а потом опустил их обратно.

Я ничего не ответила. Я отвернулась и начала ждать, когда Зверь заговорит или войдет в мою комнату, или протянет руку и вытащит в коридор.

Через несколько долгих минут молчания он ушел.

Хлопнула входная дверь.

Я отодвинула занавеску и увидела, как он пересек поляну длинными, быстрыми шагами, а затем остановился у кромки леса.

Мужчина поднял камень, почти такой же большой, как моя голова, и швырнул его в дерево с такой силой, что со всех веток осыпался снег.

Я не осталась досматривать то, как он терял самообладание, особенно после того, как Зверь ничего не сделал, чтобы защитить женщину. Она была уже далеко. Я легла на спину, на свою кровать и укрылась одеялом с головой, но все еще могла слышать удары и шум от падения камней, которые эхом доносились сквозь морозный зимний воздух.

Спустя несколько часов Кэнди написала мне о том, что направлялась в дом моего отца, и мне нужно было заехать туда на пару минут.

Зверя нигде не было видно.

Я позвала его несколько раз, но так и не услышала ответа. Мне уже пора было ехать, и, по правде говоря, в любом случае, я не очень хотела его видеть.

Я сняла ключ с крючка у двери и уехала.

Он не был моим тюремщиком. Или был?

Я могла поехать и увидеться со своими сестрами.

Когда я приехала туда, Кэнди и мой папаша буквально вешались друг на друга.

Все сильнее и сильнее. Я старалась не представлять Кэнди с синяком под глазом, с разбитой губой и с большими перепуганными глазами.

Я не понимала, почему он не показывал ей эту свою сторону.

Возможно, сейчас он получал удовольствие от притворства, играя роль семейного мужчины, местного бизнесмена, кого-то, кому любой в городе мог бы доверять.

Ни один из них даже не взглянул на меня, прежде чем они покинули дом, просто махнув на прощание маленьким девочкам.

— Хотите еще раз испечь печенье? — спросила я.

— Мы можем испечь торт? — спросила Карла. — С глазурью? С большим количеством глазури?

— Давайте посмотрим, что у нас есть, — сказал я. — Не думаю, что у нас есть глазурь, но мы всегда можем посмотреть.

Конечно же, я знала, что в кладовке была спрятана банка розовой глазури с обсыпкой, прямо на уровне глаз Карлы. По крайней мере, она была там, если наш папаша не перепрятал ее.

У девочек заняло около минуты, чтобы найти ее и прибежать ко мне, повизгивая от восторга, требуя начать печь торт «сейчас—сейчас—сейчас».

Это была единственная в мире вещь, которой я хотела заниматься.

Когда я вернулась домой к Зверю, дороги были темными, но его хижина и двор были освещены словно в полдень.

Я вышла из машины и захлопнула дверь позади себя, заставив «Тойоту» слегка покачнуться.

Зверь стоял в дверном проеме, как и в первую ночь, когда я оказалась здесь, — темный силуэт на фоне яркого дома.