Я ошибалась, ошибалась по всем пунктам.

Она связывалась со мной и помогала увидеться с девочками, пока рядом не было отца.

Она угрожала ему, у нее даже был план нанять адвоката, если он когда-нибудь обидит девочек.

Мне пришлось признать, что для них он был хорошим отцом. Он говорил правильные вещи, почти всегда был рядом и покупал им все, в чем они нуждались или чего хотели.

Я могла понять, почему Кэнди позволяла ему общаться с девчонками.

В конце концов, он никогда не обижал их.

Она годами говорила, что не понимала, почему я оставалась рядом со своим отцом, не съезжая из его дома в какой-нибудь другой, чтобы начать жить своей собственной жизнью.

Я думала, что она ничего не понимала или не хотела понимать.

Возможно, я ошибалась и в этом.

Я люто ненавидела папашу и все же продолжала жить в его доме, и насколько Кэнди знала, отказывалась куда-либо съезжать.

Я понимала, что Кэнди могла думать обо мне, как о просто долбанутой дочери-подростке. Она казалась такой счастливой, когда узнала, что у меня есть парень, но я все же хотела продолжить видеться с девочками. Возможно, она подумала, что я собралась исчезнуть, оставив их ради парня.

Может быть, она просто хотела защитить их от меня.

На самом деле, она никогда не относилась ко мне плохо, скорее смотрела на меня с неким разочарованием. Высокомерно.

Я осознала разницу между чем-то неприятным, что говорила Кэнди, и моим отцом... действиями моего отца.

Мне так хотелось остаться жить со Зверем и никогда, никогда, никогда, никогда не видеть своего отца, но я не хотела потерять девочек. Возможно, Кэнди разрешила бы мне навещать их каждую неделю.

Я могла бы присматривать за ее домом, и у Кэнди появилось бы свободное время, которое она смогла бы уделить себе, если бы только захотела.

«Чтобы принимать мет?», — подумала я. — «Будет ли она хорошей матерью, если продолжит употреблять гребаную наркоту?»

Я беспокойно зашевелилась в руках Зверя, когда серьезно задумалась о том, что Кэнди употребляла мет.

Наверняка она употребляла алкоголь, пока была рядом с моим отцом, но многие люди выпивали, и она знала, что я находилась с девочками. Никогда не было такого, чтобы я вернулась домой, а Кэнди была пьяной в присутствии малышек.

Я была уверена, что она несколько раз принимала мет, когда находилась рядом с ними, но... это не означало, что Кэнди занималась этим каждый день или что-то вроде этого.

— Как думаешь, может ли кто-то иногда принимать мет и не стать наркоманом? Если речь идет не о ежедневном употреблении или что-то в этом роде? — спросила я.

— Почему ты спрашиваешь? — поинтересовался он.

Я покачала головой.

— Что ты хочешь от меня услышать? Уф. Ладно. В основном, я видел торчков, тех, кто не мог достать мет в другом месте. Но... но... но, я встречал кучу людей, пока не оказался здесь, которые несколько раз употребляли метамфетамин и понимали, что это не для них. Я считаю, что можно изредка употреблять мет, да, но это плохая идея.

Я медленно кивнула.

— Это уже не тот вид зависимости, который был в 90-е, когда ты пробовал мет впервые и вдруг уже был готов сделать все ради наркотиков. Это... происходит постепенно. Зависимость становится проблемой, когда ты начинаешь думать, что мет — это лучшее, что есть в твоей жизни, потому что ты готов на что угодно, чтобы получить очередную дозу.

Зверь вздохнул.

— Что на счет кого-то вроде меня? Я никогда не буду употреблять мет снова. Это может закончиться действительно плохо. Я не думаю, что смогу остановиться, понимаешь? Кто-то другой, может, и смог бы.

— Понятно, — спокойно сказала я.

— Почему ты спрашиваешь об этом? — спросил он.

— Я думаю, что Кэнди делает это время от времени, но мне не кажется, что она — наркоманка.

Зверь покачал головой.

— Я не такой, — сказал он. — Я имею в виду, что не собираюсь говорить о ней, будто самый стойкий трезвенник или кто-то вроде этого, но я не думаю, что она находится в зависимости.

— Ага, — сказала я.

— Матерью быть трудно, — произнес мужчина. — Это тяжелая работа. Внезапно, когда появляется ребенок, все ожидают от тебя, что ты будешь великолепна.

— Думаю, да, — подтвердила я.

— В смысле, да, баловаться метамфетамином — не самая лучшая вещь, которую может сделать родитель... но если торчком оказывается отец, то людей это волнует гораздо меньше. Матери же приходится ставить своих детей превыше всего и посвящать им всю свою жизнь. Даже если это никчемная жизнь, полная дерьма, они не должны этим заниматься, так что «быть или не быть» — только их выбор.

Зверь моргнул.

— Понимаешь?

— Мне кажется, да, но я не хочу мириться с этим, — произнесла я.

— Вполне справедливо, — подметил Зверь, поглаживая рукой меня по волосам.

— Моя мама была великолепной, — сказала я, снова закрыв глаза.

— Да?

— Да. На самом деле, по-настоящему хорошей. Я любила кружева, поэтому она пришила их на все мои платья, даже на те, которые мы купили в магазине. Отец говорил, что так она меня избалует, но мама утверждала, что оборки — это просто небольшой способ сделать мою жизнь лучше, и пока я была маленькой, хорошей, вежливой девочкой, которая всегда делала уроки, она будет пришивать кружева даже на мои трусы, если это сделает меня счастливой.

— И она пришивала?

— Ага, — сказала я и улыбнулась, так и не открыв глаза. — Небольшие оборки в верхней части. Я плакала, когда мне в первый раз после ее смерти купили новое нижнее белье, и на нем больше не было кружев.

— Это на самом деле, очень мило, — произнес Зверь. — Они были розовыми?

— Мне кажется, на них были нарисованы принцессы или что-то вроде этого. Обычное белье, которое шьют для маленьких девочек.

— Я имею в виду оборки, — уточнил мужчина. — Они были розовыми, блестящими или какими-то еще?

— Они были разными, — произнесла я. — Большая часть была бледно-розовыми или белыми. У нее было два мотка кружев из хлопка, которые мама купила, когда мне было четыре, она отрезала лоскутки и собирала их в складки разных размеров.

— Могу поспорить, что в первом классе ты была девочкой состоящей из одних оборок, — сказал Зверь.

— В яблочко, — подтвердила я. — А еще она оставляла мне записки в коробочке для завтрака. Домашняя еда и милые записки. Мама была... такой славной. Все казалось намного лучше, когда она была рядом.

— Звучит именно так, — сказал он.

— Что на счет твоей мамы? — спросила я.

— Ну, я не был типом с оборками-на-нижнем-белье, — весьма серьезно произнес он, и я открыла глаза, чтобы посмотреть на него.

— Тем не менее, я могу поспорить, что тебе тоже нравилось что-то глупое, — обвинила я.

— «Хот Вилс»[7] , — незамедлительно произнес он. — Я не мог заснуть, пока мои любимые «Хот Вилс» не были составлены в ряд около меня, а затем я просыпался и плакал, потому что когда переворачивался во сне, то больно натыкался на небольшие металлические машинки.

Я рассмеялась в голос.

— Дети такие смешные, — сказал Зверь.

— Ага, — произнесла я. — Карла провела шесть месяцев, таская пустую банку из-под какао вместо плюшевого мишки. Она обнимала ее, любила и прятала под кроватью. Это была ее любимая вещь в мире.

— Как вы, ребята, заставили ее остановиться?

Я отвернулась.

— В один прекрасный день она просто исчезла. Я думаю, что мой отец просто выбросил ее. Одна из тех мелочей, которую он мог сделать, понимаешь?

— Ага, никто и не сомневается в этом, — сказал мужчина. — Давай не будем о нем говорить. Что еще ты можешь рассказать о своей маме?

— Она на самом деле была хорошей. Я скучаю по ней. Каждый день.

— Я могу спросить... как она умерла?

Я снова отвернулась от Зверя.

— Рак, — спокойно сказала я. — Это произошло довольно быстро. Рак молочной железы. Она постоянно ходила на химиотерапию, у нее выпадали волосы, но ей становилось все хуже и хуже. Ее кожа была такой мягкой, будто она постарела. А потом... мама умерла.