— Спасибо. Ты в самом деле очень мила и не похожа на других. — Лицо пижона прояснилось. — Сам я, к сожалению, не могу отнести цветы этой даме, так как не знаком с ней. А цветы, — он деликатно улыбнулся, — хороши как прелюдия к знакомству.

— Понимаю. Вам она, вероятно, нравится?

— Даже очень. — Франт заговорщески подмигнул. Скажите пожалуйста, вижу, мы постепенно пришли к пониманию.

— Если бы вы еще сказали, для чего подменили шляпу в «Янтаре», все было бы о`кей!

Я попала в десятку. Франт скривился и, мне показалось, даже слегка поежился. По крайней мере, в лице его отразилась растерянность, и он смотрел на меня так, словно я была не Девяткой, а Алисой из Страны Чудес.

— Ты что — то путаешь, — сказал он.

— Допустим, — бросила я насмешливо, чтобы не думал, что перед ним глупая телка.

Взяв цветы и письмо и одарив его на прощание пренебрежительной усмешкой, я ушла.

Франт получает отказ

На третьем этаже я задержалась у комнаты номер двадцать три. Старалась придумать, что сказать даме, но, как обычно бывает в таких случаях, ничего не придумала.

Я постучала в дверь, но никто не отозвался. Я постучала громче и услышала тихое:

— Войдите!

Меня не нужно долго упрашивать. Я вошла, одолеваемая любопытством. Интересно, как выглядит пани Моника Плошаньская и, вообще, что это за штучка.

В комнате, однако, никого не было, зато в ней царил страшный кавардак: кровать не застелена, на ней валяется множество безделушек, баночек с кремом, щеточек, гребней; на стуле — какая — то шелковая кофточка и дождевик, на полу — несколько туфель, а в воздухе ощущался аромат духов.

Я ожидала, что при виде трех ярко — красных роз пани Моника растает от восхищения, но она не растаяла, потому что ее вообще не было в комнате. Только через некоторое время открылась дверь за ситцевой занавеской, и в комнату вошла молодая красивая женщина. На ней был купальный халат, на голове — тюрбан из полотенца, и смотрелась она как жена турецкого султана, а может, и лучше.

— Извините, — сказала она, — я как раз заканчивала макияж.

Этого можно было не говорить, поскольку даже слепой заметил бы, что она только что накрасилась и выглядела так, будто вышла не из ванной, а из косметического кабинета: ресницы темно — синие, веки бледно — зеленые, губы карминовые — ну просто картинка — и при этом взгляд, как у княгини Монако. Ну точно как в кино.

Мгновение я ошеломленно смотрела на нее, но тут же вспомнила о цветах.

— Один тип, остановивший меня внизу, — начала я, — просил меня отнести вам эти розы. Интересно, сколько он за них выложил?

Она отступила на полшага.

— Молодой человек? — Вопрос прозвучал так, словно она только что проснулась. — Как он выглядит?

— Подозрительно и не выпускает изо рта незажженную трубку.

— Я его не знаю.

— Он тоже вас не знает и говорит, что это прелюдия к знакомству. Видно, что по горло набит бабками…

— Дитя мое, как ты выражаешься?

— Как пацан с Саской Кемпы, — выпалила я. — Я была главарем в их банде, вот и нахваталась разных словечек.

— Но ведь ты девочка… — снисходительно улыбнулась она.

— Да, но хотела бы быть мальчишкой.

— Почему?

— Потому что мечтаю стать благородным шерифом и жениться на дочери судьи.

— У тебя буйная фантазия.

— Вовсе нет. Только мне нравится суровая жизнь в прериях. И вообще… Странно, что вы до сих пор не прочитали письмо. Лично я умираю от любопытства.

— Ты очень забавна.

Княжеским жестом она взяла из моих рук письмо и, распечатав, приступила к чтению. Я многое отдала бы за то, чтобы, став ясновидцем, смогла прочитать через бумагу, о чем писал ей Франт. К счастью, мне не требовалось становиться ясновидцем. Закончив чтение, красавица презрительно улыбнулась.

— Банально! Мог бы придумать что — нибудь более оригинальное. Можешь прочитать, если хочешь.

«Прекрасная Незнакомка, — писал Франт, — я увидел Вас вчера в холле гостиницы и полностью Вами очарован. Хотел бы с Вами познакомиться и лично выразить свое восхищение. Буду ждать в семнадцать часов в кафе „Янтарь“. Посылаю розы как свидетельство моего поклонения. Несмелый обожатель».

— Как тебе нравится? — спросила она.

— Благородный шериф написал бы иначе, — уклончиво выразилась я.

— Нахал! — фыркнула она. — посылает розы и думает, что я тут же примчусь на свидание. Просчитался. — Она бросила письмо на пол между чулками и туфлями, словно хотела выразить этим свое полное пренебрежение к Франту.

— А розы? — осведомилась я, очарованная ее королевским поведением.

— Не могу принять. Будь так добра, верни ему эти цветы… Можешь сказать…

— Что вы плевать на него хотели, — невольно вырвалось у меня.

— О нет! — засмеялась она. — Скажи ему, чтобы забыл меня и больше не надоедал. — Подойдя к окну, она вынула из сумочки кошелек, из него — двадцатизлотовый банкнот и протянула мне со словами: — Спасибо тебе, моя милая.

Я мгновенно отпрянула.

— Извините, но я не посыльный.

— Прости, я думала, что пригодится на сладости. И не знаю, как выразить тебе свою благодарность.

— Не стоит благодарности. Мне хочется только узнать, кто вы такая. Я очень любопытна.

— А ты как думаешь?

— Могла бы предположить… может быть, княгиня Монако. Но вы ведь полька… Нет, не знаю…

— Княгиня Монако… Ты меня искренне позабавила, но на самом деле не так уж далека от истины. Ведь княгиня Монако до выхода замуж была…

— Актрисой! — выкрикнула я. — Значит, вы актриса! Странно, что я никогда еще не видела вас ни в кино, ни по телевизору. А где вы играете?

— Представь себе, в провинции. В Жешуве.

— И, наверно, играете княгинь, королев и английских леди.

Мне хотелось сгладить неловкость, вызванную моим бестактным замечанием. Однако ее оно не обидело. Великодушно посмеиваясь, она пошутила:

— Ошибаешься. Последней моей ролью была молодая нищенка. А в прошлом сезоне я играла ткачиху с текстильной фабрики.

— С таким макияжем? Я таким маникюром? — удивилась я.

— Ты просто очаровательна. Но ведь в театре перед каждым представлением артисты гримируются. Понимаешь?

Я понимала, но не могла представить пани Монику в роли ткачихи. На прощание актриса подарила мне талисман — маленькую тряпичную обезьянку.

— Возьми на память, — улыбнулась она. — Ты мне очень понравилась.

— Вы мне тоже очень нравитесь, — отозвалась я. — Интересно, какую мину состроит этот тип, когда я верну ему цветы?

Внимание, злая собака!

Я не узнала, какую мину состроил бы Франт, так как его уже не было. Были только дождь, пустынный пляж с опрокинутыми тентами, покрытое пенными бурунами море и уныло сидящие на волнорезах чайки.

«Настолько самоуверен, что даже не подождал, — размышляла я. — Жаль денег, потраченных на три ярко — красные розы. Обожает красивую актрису, а самому теперь придется обмахиваться розами, как веером, чтобы поостыть и прийти в себя от огорчения».

Мне хотелось поделиться с кем — нибудь сенсационными новостями, и я подумала, что лучше всего пойти на Соловьиную к Мацеку. По дороге предполагала зайти в кафе «Янтарь» и спросить о шляпе, но заходить туда не пришлось. Еще у входа в садик при кафе я увидела прикрепленный кнопками к столбу лист бумаги, а на нем следующее объявление:

«ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ!

В субботу 4 июля перед полуднем в кафе „Янтарь“ мне заменили

летнюю поплиновую шляпу. Того, кто случайно заменил шляпу, любезно прошу

принести ее в кафе и получить в обмен свою собственную. Дело срочное и важное.

Валерий Коленка».

«Дело срочное и важное, а к тому же необычно таинственное, — подумалось мне. — Этот Валерий либо действительно разыскивает шляпу, либо хочет кому — то втереть очки. Надо это выяснить».

Одно ясно: если объявление до сих пор висит на столбе, значит, никто еще не вернул подмененную шляпу. Следовательно, мне не требовалось входить в кафе и выслушивать язвительные реплики официантки. Поэтому я потопала прямиком к Мацеку.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: