На юге в те времена было много таких странствующих музыкантов, которых называли рапсодами. Они переходили из деревни в деревню, от жилья к жилью. Они первые узнавали, в чьем доме праздник. Народ любил этих бродячих певцов, своим пением и музыкой скрашивавших жизнь людей.
Во всем Феодосийском уезде Хайдар был самым любимым рапсодом.
Хайдара охотно зазывали на свои пиры богатые феодосийцы, и хотя у них можно было получить хорошее угощение и золотую монету в награду, музыкант предпочитал радовать бедняков своей игрой и обходиться их медяками.
Окончив песню, Хайдар поднялся и поклонился Константину Гайвазовскому и его жене:
— От резчика Вагана я узнал, что у вас сегодня в доме праздник. Вот я и поспешил к вам из дома титулярного советника Попандопуло…
Мальчуганы окружили Хайдара.
Гайвазовский и его жена пригласили рапсода к столу.
Ованес не отходил от Хайдара, пока мать угощала музыканта. Несколько раз малыш робко погладил футляр скрипки.
Кончив есть, Хайдар снова заиграл.
Скрипка звучала тихо, заунывно, как будто кто-то жаловался на свою судьбу.
Все притихли, слушая тоскливую, жалобную песню.
— Так пели невольники на турецких галерах, — пояснил Хайдар, опуская смычок. — А теперь послушайте, как танцуют малороссы на свадьбах. Эту песню я услышал на базаре от слепцов-бандуристов. Они приехали сюда с чумаками. Чумаки прибыли в Крым за солью, а старцы — утешить крымчан задушевными песнями.
Звуки скрипки закружились в неистовом вихре веселого плясового мотива, а Хайдар напевал:
Всем стало опять весело и легко. Мальчики и сам Константин Гайвазовский подпевали певцу и притопывали в такт ногами, а Ованес сорвался со своего места и завертелся, уморительно подпрыгивая и напевая вслед за Хайдаром:
Гарик тоже вскочил и присоединился к братишке. Тут и остальные ребята не выдержали и пустились в пляс кто как умел. А над веселым ребячьим гомоном властвовали скрипка и неутомимый голос рапсода.
Хайдар давно кончил играть, а дети и радушные хозяева не отпускали его. Наконец рапсод, взглянув на солнце, уже склонившееся к закату, заторопился.
— Мне нужно спешить, — сказал он. — Сейчас на берегу, наверно, весь народ. У нашего бывшего градоначальника именитые гости — генерал Раевский с детьми. На рейде уже стоит военный бриг. На базаре говорили, что генерал сегодня отплывает на Юрзуф.
Сообщение музыканта вызвало волнение среди детей. Они начали упрашивать отца повести их на берег — посмотреть как бриг будет уходить из бухты.
— Сходи с ними, Константин, — поддержала детей мать, — пусть уж они сегодня нарадуются всласть. А я останусь дома, приберу все.
Хайдар оказался прав: в порту уже собралось много народу. Феодосийцы, как все южане, были любопытны. А тут еще выдался такой случай: у них, в Феодосии, находится легендарный герой недавней войны с французами. Как же не взглянуть на него!
В толпе вспоминали, как в двенадцатом году генерал Раевский не только сам был впереди, но и двух своих юных сыновей вывел на переднюю линию огня.
Какой-то пожилой человек при этом начал выразительно читать стихи Жуковского, облетевшие всю Россию:
Кто-то сообщил новость: с генералом путешествуют его дочери, младший сын и еще какой-то молодой человек с курчавыми волосами.
Нашлись такие, которые видели этого молодого человека сегодня рано утром на берегу, недалеко от сада бывшего градоначальника Семена Михайловича Броневского. Он стоял там тихо, как зачарованный, и смотрел на восход солнца. Потом он вынул из кармана записную книжку и стал в ней что-то писать. Слуга Броневского говорил на базаре, что этот юноша — известный сочинитель и выслан из Петербурга самим царем…
Константин Гайвазовский в беседе не участвовал, но слушал внимательно. На руках у него был Ованес, а старшие дети и их товарищи держались рядом, не отходя от него. Он выбрал удобное место, откуда хорошо был виден бриг.
Ждать пришлось недолго. Вскоре со стороны набережной показались экипажи.
Раевский и Броневский ехали вдвоем. Оба они уже были в летах, но сохранили бодрую осанку.
Горожане любовались этими почтенными уважаемыми людьми.
Раевский был гордостью отечества.
Но феодосийцы гордились своим бывшим градоначальником, несправедливо отстраненным от должности царской администрацией.
Семён Михайлович Броневский — человек справедливый и просвещенный, проявлял заботу о Феодосии. Благодаря его стараниям в городе были открыты уездные училища и музей.
Увидев большое стечение народа, Раевский и Броневский вышли из экипажа и приветливо поклонились горожанам.
Дочери генерала тоже вышли из другой коляски. Старшие дочери шли среди расступавшейся перед ними толпы спокойно и непринужденно, как будто не чувствуя на себе любопытных взглядов. Но младшая, Маша, девочка-подросток с глубокими черными глазами и длинной темной косой, не скрывая любопытства, разглядывала теснившихся вокруг людей.
Не дойдя до причала, она задержалась и отстала от сестер.
Подождав, пока к ней подошли брат Николай и его молодой спутник, Маша сказала, обращаясь к нему:
— Взгляните, Пушкин… Вон там, направо, на руках у пожилого человека кудрявый мальчик. Он чем-то похож на вас…
Пушкин посмотрел в ту сторону, куда указывала Маша Раевская, и увидел смуглого малыша с широко раскрытыми, сияющими глазами.
Константин Гайвазовский заметил, что его сыном любуются, С отцовской гордостью он прижал к себе мальчика и тихо шепнул ему:
— Посмотри, Оник, вон туда, на барышню в белом платье, Ованес завертел головенкой, и на одно мгновение его глаза встретились с голубыми глазами невысокого, худощавого молодого человека.
Бриг вскоре отчалил. Феодосийцы долго глядели ему вслед, пока он не скрылся за горизонтом.
Солнце зашло. Синевато-сизый вечерниц туман начал медленно окутывать горные отроги и море.
С палубы корабля Раевский и его спутники смотрели на исчезающую из глаз Феодосию.
Они ушли в каюты только после того, как совсем растворились в тумане очертания древних генуэзских башен.
Один Пушкин оставался на палубе всю ночь. В эти тихие ночные часы он создал одно из своих лучших произведений — стихотворение «Погасло дневное светило».
Через шестнадцать лет Пушкин вспомнит Феодосию и эту ночь на корабле, когда при свете мерцающих южных звезд он один шагал по палубе и читал самому себе только что написанные строки.
Все это он вспомнит, когда в Петербурге на выставке картин познакомится с молодым художником Иваном Гайвазовским.