— Ты его видел?
— Кого?
— Духа лесного!
— Чур, меня, — отпрянул парень, глаза округлив. — Я смертный, мне не дадено!
— Понятно, — скривилась девушка, — тогда отчего вы решили, что меня к вам именно он послал? Табличка оповестительная на мне была? Или указатель — верной дорогой идете, господа, `тудым ` гость лесной!
Гневомир тяжело вздохнул, посмотрел укоризненно:
— В заповедном месте ты была, в аккурат под сосной-родительницей. Кто ж из смертных без ведома духа лесного на такo охальство осмелится?
`О-о-о, темнота какая! Неужели я здешняя?` — тряхнула челкой Халена, но в мифологию не полезла, боясь увязнуть по уши.
— Ты знаешь, чья я? Кто моя родня? Кто я сама? Откуда?
— Халена Солнцеяровна, Солнцеворота внучка, Солнцеяра дщерь. На небе терем твой…
— У-у-у, — взвыла девушка от его непробиваемой суеверности, с другой стороны зайти решила. — Ты чей?
— Я? Сын Белёны и Гневояра, старшой, токмо батюшка в прошлый набег лютичей полег…
— Стоп! — выставила ладони девушка. — Кто такие — лютичи?
— Вороги заклятые! Охальники бесчестные, нелюди! — озлился парень.
— Понятно, они ваши враги. Они — лютичи, а вы кто?
— Миряне.
— Замечательно! — обрадовалась девушка, думая, что нашла верный способ общения, доступный для понимания — объяснения `на пальцах'. — Вы — миряне. Они — враги-лютичи. А я кто?
— Богиня.
— Тьфу, ты! — вырвалось с досады. Халена глубоко вздохнула набираясь терпения: его похоже ей много понадобится… — Оставим мое весьма спорное, божественное происхождение в покое и начнем сначала: есть лютичи, есть вы — миряне. Кто-нибудь еще есть? На кого-нибудь я похожа?
— Не-а! — развеселился отчего-то парень. — Токмо на Халену — воительницу. Сама посуди — округ аймаков — тьма, все, почитай, меж собой знаются, была б чья, ужо прибегли выспрашивать, потерю изыскивать. Да не схожая ты с нашенскими. Не поляничей — точно! И не любавичей, на венедов не похожа, на куделов, слехов тожа. Кто еще? У роснян и почихедов говор не тот, у уличей, хаголов, ручан тож. Горцы…
— Кто? — резануло ухо знакомое слово. — Ну-ка, ну-ка, подробней на эту тему.
— Горцы, тож не родня тебе. Они за Вышатой живут, им горы богом дадены. Страха не мают, дикие, озверелые. Видал их прошлым летом на торжище у гургулов — срамота одна! Полуголые, темные, здоровущие, что медведи в Кудельском урочище, силы не меряно, востроглазы, бойки и с виду грозны не в меру, не подступишься! Но живут по чести, хоть и боги у них свои, чудные.
`Горцы… Где ж я это слово слышала?` — нахмурилась Халена и спросила:
— Я на них похожа?
Гневомир глянул на нее, словно она чушь несусветную за гениальный шедевр выдает, и тяжко вздохнул:
— Окстись, Солнцеяровна, какой же из тебя горец? Ты и ликом, и волосом светла, опять же росточек малый, косточки тоненьки. Не-е, не ихняя ты!
— А ты посмотри на меня внимательней: не может же быть, что из всей тьмы ваших племен, как ты говоришь, я ни на кого не была похожа. Не верю я в непорочное зачатие, да и на младенца по возрасту не прохожу. Значит, жила где-то, у кого-то. Не с неба же свалилась?
— Жила б где, мы бы ведали. Мы со всеми аймаками знаемся, рознимся-то в малости — одни так говорят, другие эдак. У нас племя. У кедровичей, слехов, куделов — аймак, у любавичей, венедов — община, у горцев, холмогоров — клан. Возьми любавичей — ихний князь Любодар нашему брат сродный, с поляничами мало мир и сговор, ежели чего на подмогу придти, так и невест у них берем. С куделами тож. Гургулы хитры, одно торговцы, а тож не супротив нас, да и сама померекай — вера у всех до самой Белыни почитай во многом схожа, женщины святы, они, что земля, обновляются, род длят. Забидеть кто вздумает? Осерчает земля-матушка, урожаю не быть, голодно станет. Горцы тож жен да дщерей бережат, знамо не тронули б, а и прознали б о вереде, мстили б до смерти, памятливы они, спуску не дадут. И кто остается? Степняки? — парень фыркнул презрительно. — Косы они, шагловиты и низкорослы, лопочут что, не поймешь, дикие вовсе, как звери лесные, домин то и тех не сробят. Лютичи? Те вовсе не люди, женок, словно полонянок, держат, взбрыкнула б ты у них, как же! Враз голову б снесли, жестоки без меры, правду забыли, наших богов сквернят, своим в жертву людей приносят. Одно у тебя с ними сходство — одежа черная. Роски еще за Белынью осели, но по себе живут, не приметливо, слух шел, с лютичами знаются, знать, недалече от них ушли. Ты, Халена, голову себе не морочь, богиня ты и весь сказ! Суди сама: одежа твоя не видана, говор складный да непонятный, сама ладная и пригожая, ручонки вон тонюсеньки, а силушки — князю под стать, женской работе вовсе не обучена, а с мечом не хуже мужа именитого знаешся, а глаз-то? То черен, то с позолотой, то зелен делается, такие токмо на небесной тверди родются. Дите с такими глазами не скрыть, все б знали. Опять же — по что жених твой Гром серчал в ту ночь, дюже гневался и хоть капля б наземь ринулась. Не-е, всухую буйствовал, знамо почто! Упреждал о невесте, мол, бережьте шибко…
— Кто такой Гром? — нахмурилась Халена, поглядывая на парня с подозрением, уж не горячка ли малого скосила?
— Говорю ж — жених твой.
— А сестра у меня Молния, — кивнула девушка, вздохнув.
— Кто такая?
— Не знаешь? Вот и я не знаю никакого Грома!
— Не помнишь. Как на небо возвернешься, так и оженитесь. По нему тебе кручина душу рвет, суженный все ж, не абы как!
— Да оставь ты в покое версию о моем божественном происхождении! И Грома туда же! — Халена зажмурилась на секунду, чтоб успокоиться, и вновь посмотрела на парня. — Извини, я непростительно груба… Ничего не помню, понимаешь? Так не бывает. Вот у тебя есть детские воспоминания, юношеские, ты мать помнишь, отца, а я ничего! Пустота, белый лист, но… при этом я говорю не так, как вы, и знаю вещи, о которых вы не имеете понятия, впрочем, так же, как и я, порой, но ведь откуда-то я их знаю?.. Путано, да?
— Чего там, ясно ведь, в тело ты человечье вделась, вот и обеспамятовала. Да, не зря Гром в тот вечор серчал…
— О, боже! — плюхнулась девушка спиной на песок, в небо уставилась. — У меня с фантастикой отношения прохладные, я больше к реализму тяготею. Глупости ты говоришь, зачем мне было это делать и как ты себе это представляешь?
— Тебе видней, я смертный, мне божий умысел разгадать не дадено, а зачем? — парень поскреб подбородок и выдал, словно тайну большую открыл, — смута из-за Белыни грядет, по утинамне спокойно, особливо с уга, на уреме да на угорье.
— Что за смута?
— Князю про то ведомо, я хоть и не дружник ужо, почитай, вторую зиму в гриднях, но нос свой в большие дела совать не приучен, не баба, чай, бухвостить!
`Ох, и денек! — вздохнула девушка. В голове была каша из косоглазых степняков, гургулов — торговцев, голых горцев, черных лютичей и неведомого жениха, устроившего погром в небе в честь ее прибытия на землю.
`Все, заканчивать надо с разговорами, пока совсем в виртуальность не переехала', - решила она и натянула ботинки.
— Пойдем, брат Гневомир, потом как-нибудь к разговору вернемся. Потеряли нас, наверное.
Г Л А В А 10
Ричард проснулся рано, не было и девяти. Зыбкие силуэты, не ясные тени, преследовавшие его всю ночь, к утру отступили, растаяли, и сейчас, глядя через окно на дворцовый парк, он желал лишь одного, чтоб события, из-за которых ему пришлось появиться на Сириусе, оказались не больше, чем сон, развеявшийся поутру.
Он прошел в гардеробную и оделся к завтраку. Анжина всегда вставала в это время, и он был твердо намерен провести сегодняшний день с ней, выяснив и проанализировав происходящее на свежую голову.
Король застегнул запонки, взял протянутый камердинером легкий пиджак и отправился в столовую, к жене. В коридоре уже маялся Крис, скучая в ожидании друга. Как всегда подтянутый и элегантный.
'Сегодня он явно переборщил с одеколоном' — отметил про себя Ричард, морщась от резкого запаха морской прохлады и какого-то экзотического цветка, распространявшегося вокруг графа на несколько бэгов, словно клубы дыма. Но вслух ничего не сказал, лишь смерил друга холодно-насмешливым взглядом да кивнул в знак приветствия и зашагал по коридору на половину жены.