В небе вспыхнули и повисли осветительные ракеты.

Поднялась стрельба. Земля гудела, стонала, кричала. Тьму разрывали короткие багровые вспышки.

— Вперед, друзья! Вперед! За Сталина!

Ермаков повел в атаку основную группу.

Как только загремел взрыв, Вася Крайко вместе со своими бойцами бросился вперед. Перед ним пронесся огненный ветер, несколько человек упало, скошенные вражеским огнем. Вася не останавливался.

Теперь он бежал по чистому полю, но не заметил этого. Удивился только на какоето мгновенье, что перед глазами стало светлей.

Пробежав еще несколько шагов, он неожиданно провалился в какую-то яму и ударился головой о что-то твердое так, что зашумело в висках. Автомат выпал из рук.

Вася, как ошпаренный, вскочил и вдруг ощутил рядом с собой людей. Он не увидел их, а именно ощутил. Хотя он и ждал каждую минуту встречи с врагом, она оказалась все же неожиданностью. В груди у него похолодело: "Пропал!"

Один из гитлеровцев рывком протянул руку к Васе, но хлопец отскочил в сторону. Слепящий свет ударил ему навстречу. Хлопец инстинктивно выхватил из кармана тяжелую лимонку и изо всей силы, по-боксерски ударил "ею в лицо гитлеровца. Тот пошатнулся, но устоял. Вася с размаху ударил еще раз, и враг стал медленно оседать на землю. Разгоряченный боем, Вася навалился на гитлеровца и ударил его в третий, четвертый раз. Уверившись, что тот мертв, Вася поднялся, обессиленно прислонился к стенке, отдышался.

"Ишь ты, черт", — прошептал он, приходя в себя. Только теперь он почувствовал, в какой опасности только что находился.

Он нагнулся, ощупью отыскал автомат.

Едва выскочив из окопа, Вася заметил две фигуры, которые, хрипя и ругаясь, катались по земле. Вася подскочил на помощь. Но что тут было делать? Дерущиеся сцепились так, что не различить — где свой, где чужой.

По голосу о н узнал, который из них гитлеровец, и, изловчившись, размахнулся прикладом. Гитлеровец рванулся и затих навсегда.

Партизан с усилием поднялся с земли.

Вася с темноте узнал Шашуру.

— Ну, здоровенный черт… — задыхаясь, произнес он. — Никак, проклятый, не давался…

Они бросились в гущу боя. Вася при свете ракет заметил вражескую каску, на бегу замахнулся автоматом. Гитлеровец упал…

Еще одного помог добить подрывник.

В следующую минуту он потерял Шашуру в темноте. Рукопашная схватка не утихала, были слышны отрывистые угрожающие возгласы, острый лязг железа, ругань… Наконец гитлеровцы не выдержали, начали отступать…

Рядом с Васей бежали какие-то незнакомые хлопцы. "Нужно найти свой взвод, — подумал он. — Как же о пи одни, без меня?

Эта чертова яма все] перепутала". Вася заметил, что стрельба осталась позади. Там то и дело вспыхивало зарево взрывов, раздавались беспорядочные пулеметные очереди… Впереди было тихо — путь был свободен.

Он услышал рядом с собой взволнованные, возбужденные голоса. И тогда его существо заполнило сначала смутное и робкое, а потом широкое и уверенное чувство радости: "Значит, прорвали!.. Прорвали все-таки".

В это время Шашура с двумя товарищами подтащили к флангу противотанковую пушку. Гитлеровцы бросили ее, когда волна партизан подкатилась к батарее. Шатура, увидев хлопцев, которые стояли возле пушки, не зная, что делать дальше с этой находкой, сразу сообразил, что она очень будет кстати на фланге.

— А ну, давай! — крикнул он, взволнованно обращаясь больше к самому себе, чем к кому-нибудь другому. Он уперся руками в щит пушки и вместе с двумя товарищами покатил ее вперед.

Третий нес снаряды.

Партизаны Зайцева, увидев, что на подмогу пришла «артиллерия», обрадовались.

Однако радость оказалась преждевременной: Шашура попробовал открыть замок, но он не поддавался. "Эх, черт! И снаряды есть и пушка, а стрелять невозможно. Что же замок не открывается? Может, испорчен?" — подумал он, но от пушки не отступился.

Наконец замок поддался. Вставить снаряд было уже проще. Не целясь, подрывник потянул за шнурок. Орудие огненно сверкнуло, подскочило и ухнуло; пополю прокатилось громкое эхо. Шашура даже закричал от удовольствия. Во второй раз Шашура проявил больше выдержки. Закрыв замок, он по огневым отсветам отыскал глазами вражеский пулемет, приказал повернуть пушку и только тогда рванул шнурок. Пулемет продолжал стрелять.

"Не попал. Мимо. Эх, калина-малина…"

К орудию подбежал артиллерист Снегирь. Шашура уступил ему место возле пушки, хотя и с видимой неохотой. Зарядив орудие, Снегирь долго наводил его, поворачивая ствол, и, наконец, выстрелил. После первого же выстрела пулемет затих.

— Слышал, кум, как она гавкает? — торжествующе крикнул артиллерист Шашуре. — А ну, поверни чуть правее… еще немного…

К ним подбежал связной от Ермакова.

— Давайте огоньку, ребята! Больше шума! И не стойте на одном месте, комбриг наказал. Маневрируйте — тут стрельните, там…

Гитлеровцы заметили пушку, стали засыпать ее пулями, — страшно было голову высунуть из-за щита. Шашура готов был ее бросить — пусть она сгорит, сколько с ней хлопот, по Снегирь не сдавался. Он, казалось, ничего не замечал, и можно было быть уверенным, что пока есть хоть один снаряд, пушка не замолчит…

Туровец находился "в воротах", пробитых бригадой, следил за переходом. Через «ворота» проходили семьи партизан: жены, дети, старики. Все они были напуганы страшной пальбой. Кричали от страха дети, крики их смешивались со звуками пулеметной стрельбы. Сверля воздух, с пронзительным свистом над толпой проносились снаряды, разрываясь неподалеку.

В толпе была и Нина. Она несла на руках девочку. Та прислонилась головкой к ее груди, испуганно вздрагивая, как птичка, при каждом близком взрыве.

Два вражеских снаряда попали с гущу толпы. В темноте одна за другой сверкнули багровые вспышки. Люди бросились — кто куда. Часть женщин свернула в сторону. чтобы обойти место пзрыпа, часть Р страхе бросилась назад.

Нину едва не сбили с ног. Многие из шедших сзади, поддавшись панике, тоже поворачивали назад, не понимая, что произошло. Раздавались возгласы: "Нас отрезали!.. Стреляют!" Другие стояли в растерянности, не понимая, что нужно делать, третьи, наиболее настойчивые, пытались пробиться вперед. Движение потока нарушилось. Нельзя было терять ни одной минуты, а люди топтались на месте.

Туровец, как только заметил замешательство, бросился в гущу толпы. Нужно было немедленно погасить страх, вспыхнувший в сердцах сотен встревоженных людей.

— Сто-о-ой! — Его густой, сильный голос потонул в шуме. Только стоявшие вбличи от него услышали его слова. Туровец поднял здоровую руку. Сто-о-ой!

Многие узнали комиссара. Остановились.

С тревожным ожиданием смотрели на него.

Позади продолжалась неразбериха.

— Куда? Назад? Нельзя назад! Там гитлеровцы, смерть! Вперед, туда! махнул он рукой. — Там ваше спасение! Мы победили! Мы отогнали фрипев! Доро га открыта!..

Неизвестно, слова ли эти или знакомая фигура комиссара, его суровый, решительный взгляд повлияли на людей, но те, — он почувствовал это, — послушались.

— Не мешайте другим! Вперед, пока не поздно… Скорее вперед!.. указал он рукой на дорогу.

И люди подчинились. Они повернули и пошли, сначала нерешительно, потом все смелее. Первыми двинулись те, что стояли ближе к комиссару. К ним, видя, что путь безопасен, присоединились остальные.

А Туровец стоял в толпе, встречал людей, подбадривая, приказывал:

— Не останавливаться!.. Смелей, смелей!

Люди спешили поскорей вырваться из атого пекла. Тот, кто видел Туровца, успокаивался, "Вон Туровец стоит!" Постепенно паника уменьшилась, хотя настроение у всех было попрежнему чревожным.

Шли женщины, дети, старики. Их встрено/кенные лица освещались белым блеском ракет и трепетными отсветами недалеких р. зрывов. Прогромыхало мимо три подводы с цлргизапями. Лошади от грохота взрывов гчдрагивали.

Едва только людской поток прошел через «ворота», Ермаков отдал приказ отводить отряды.