Она нырнула в заросли прибрежных камышей, и через минуту я услыхала стрекот мотора. Маленький белоснежный катер летел к нашему берегу, едва касаясь поверхности воды. Красный шарф за спиной женщины реял наподобие подхваченного ветром стяга. Это было великолепное зрелище, и я откровенно любовалась им, пока не сообразила, что меня могут увидеть. В тот момент мне не хотелось быть участницей событий, и я нырнула в заросли лилий, решив остаться сторонним наблюдателем.

Катер с разбегу ткнулся носом в берег, и женщина легко спрыгнула на песок. Откуда-то появился Боб. А я-то была уверена, что он уединился в своей мастерской.

Я слышала их оживленные веселые голоса, но слов разобрать не могла. Судя по интонациям говоривших, поняла, что они знакомы близко и, по всей вероятности, давно.

Они прошли в двух шагах от меня, направляясь к дому. От женщины щедро благоухало «Пуазоном». Это был аромат моей юности. С ним было связано много будоражащих душу воспоминаний.

Вскоре меня обнаружили собаки и подняли гвалт. Пришлось идти на кухню и кормить их. Я мыла руки возле раковины, когда меня окликнул Боб:

— Чайка, поднимись ко мне в мастерскую. Я хочу познакомить тебя с моей родственницей.

У Боба был растерянный вид — я сразу это увидела. Он понял это.

— Я не рассказывал тебе о ней. У нас довольно сложные отношения. — Боб перешел на шепот. — Она думает, ты моя жена. Не будем ее разочаровывать, ладно?

— Я не похожа на француженку, — сказала я, инстинктивно топорща все свои жалкие перышки.

Боб поморщился, словно ему сделали больно.

— Они с Франсуазой ненавидят друг друга. Ты моя новая — любимая — жена. — Он наклонился и коснулся моих губ мимолетным поцелуем. — Прости меня, Чайка, — прошептал он, окинув меня взглядом виноватого соблазнителя.

— Но я…

— Я на самом деле хочу на тебе жениться.

Он взял меня за руку и подтолкнул в сторону лестницы.

Дама сидела в плетеном кресле возле окна. Шляпа и шарф лежали на диване. Без них она показалась мне не такой таинственной и совсем не величавой. Ей было за пятьдесят, но она была привлекательна, то есть ее красоту возраст не портил.

Она окинула меня более чем заинтригованным взглядом и, кажется, осталась довольна увиденным. Я непроизвольно улыбнулась. Ничего не поделаешь — обожаю производить впечатление.

Боб обнял меня за плечи, нежно привлек к себе.

— Нравится? — спросил он у дамы. — Я знал, что моя Чайка понравится даже тебе. И дело вовсе не в том, что у нас сейчас медовый месяц.

— Это та самая Лариса, которую ты знаешь с детства? — Дама встала и протянула мне руку. — А я Сусанна. Я видела, как вы бродили по лугу. У вас фигура настоящей лесной девы из преданий. Уверена, наши монахи надолго лишились покоя.

— Она очень своенравна и пользуется тем, что я ей все разрешаю. — Боб еще крепче стиснул мои плечи. — Сейчас я принесу джин и апельсиновый сок.

Мы остались с Сусанной с глазу на глаз. Она взяла меня за руку и увлекла на балкон. Эта женщина нравилась мне все больше и больше — я, можно сказать, влюбилась в нее. Дело в том, что меня притягивают сильные натуры. Но наряду с этим в ней было что-то жалкое, даже обреченное, и это тоже вызывало отклик в моей душе.

— Вы должны держать его в ежовых рукавицах, — вдруг сказала Сусанна, повернувшись ко мне, и взяла меня за обе руки. — Он замечательный парень, но слабохарактерный. Эта стерва пользуется его мягкостью и зависимостью от женской ласки. Вы даже представить не можете, как я ее ненавижу. Вы с ней знакомы?

— Вы о Франсуазе? Как-то видела у приятельницы. Это было давно.

— Я сказала Бобу, что если он разведется с этой стервой, я обеспечу ему безбедное будущее. Я по-настоящему богата, поверьте.

Я пробормотала что-то среднее между «верю» и «спасибо» и почувствовала, что краснею — у Сусанны был тяжелый взгляд.

— Не бойся, я не буду ревновать тебя к Бобу, потому что ты…

Она замолчала — на пороге стоял Боб.

Мы пили джин с апельсиновым соком за столиком на круглом балконе с видом на Волгу и окрестности. Не припомню, о чем мы разговаривали — джин быстро отключил мое сознание. Помню только, что Боб то и дело целовал меня, потом усадил к себе на колени. Мне было покойно и уютно.

Мы вдвоем проводили Сусанну к ее катеру и еще какое-то время постояли на берегу, глядя ей вслед. Меня завораживал струящийся полет ее легкого длинного шарфа. Она обернулась, когда катер был на середине Волги. Кажется, она послала нам воздушный поцелуй.

— Ты очаровала ее, Чайка. Я не мог представить себе, что она может растаять от существа своего пола. Мне казалось, что Сусанна в каждой женщине видит соперницу. — Он наклонился и поцеловал меня в макушку. — А что, если нам на самом деле пожениться и поселиться в этом доме? Что скажешь, Чайка?

Перед моим мысленным взором пронеслись картинки из моего предполагаемого будущего с Бобом. Они были потрясающе идилличны. Хотя я уже определенно знала, что не смогу полюбить Боба. Но я к тому времени поняла и то, что страстная любовь и брак, то есть совместное существование под одной крышей, вещи несовместимые.

— Сама не знаю, — пробормотала я.

— А я знаю, что из нас получилась бы замечательная пара. Ты импульсивная. И очень ранимая. Как и я. Я бы смог полностью довериться тебе.

Мы пили что-то еще, устроившись на диване в мастерской Боба. На том самом, где минувшей ночью случилось мое первое боевое крещение. До того дня я не задумывалась, что подразумевается под понятием «сексуальная революция», — я консервативна по натуре, и со словом «революция» у меня всегда ассоциируется слово «хаос». Помню, Боб расписывал в самых радужных красках наше будущее супружество, и мне почудилось на мгновение, что нам удастся построить прочный семейный очаг на обломках моих представлений о нравственности. Я довольно ухмылялась, пока не заснула прямо со стаканом в руке. Я запомнила отчетливо последний миг бодрствования и слова Боба:

— Она все перепишет на тебя.

… Я проснулась в кромешной тьме. Рядом кто-то посапывал. Я спустила ноги и громко вскрикнула. Потому что мои пятки коснулись чего-то мягкого, теплого и липкого.

В следующее мгновение вспыхнул свет. Я подняла голову. Наши взгляды встретились. Михаил был пьян и едва держался на ногах.

— Все в порядке, барышня. Лишь бы все были живы.

Он медленно повернулся и вышел.

Я опустила глаза и увидела Боба. Он был в чем мама родила и крепко спал, широко раскинув ноги. Его живот был залит чем-то голубым.

— О Боже! — вырвалось у меня.

— Вы меня звали? — Михаил опять стоял на пороге. — А что делает здесь этот монах?

Он смотрел куда-то мимо меня. Я повернула голову. Василий тоже был голый, и его тело тоже лоснилось чем-то голубым.

Я заорала как недорезанный поросенок и вдруг обнаружила, что и на мне ничего нет. Михаил кинул в меня какой-то тряпкой. От нее воняло бензином, но я с благодарностью обмоталась ею.

Потом я скатилась по лестнице и выскочила во двор. И очутилась в чьих-то крепких сильных объятиях. Меня била дрожь, я не могла вымолвить ни слова. Да и какими словами можно было передать мое отвращение к себе?

— Успокойся, успокойся, — шептал чей-то голос. — Все пройдет, все простится. Я знал, что в этом доме поселился дьявол.

— Что я наделала… Ты представить себе не можешь. Ты такой чистый, такой…

И захлебнулась собственными слезами и уткнулась в бессилии в плечо Глеба.

Он увлек меня к Волге и велел искупаться. Сам стоял на берегу и следил, как я плаваю в темной тяжелой воде. Потом Глеб снял с себя хламиду и заботливо укутал меня. Сам остался в стареньких джинсах и майке.

Мы сидели рядышком на песке, и я тихо скулила, уперевшись лбом в его жесткие колени. Он шептал надо мной какую-то молитву, но я не могла разобрать ни слова. Мне не нужны были слова — мне нужно было его участие.

— Ты чистый, ты такой чистый… — бормотала я. — Ты не должен ко мне прикасаться. Я грязная, мерзкая. Я… я ничтожество.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: