-- А сколько еще соседей? -- Брат торопливо надевал плащ и шляпу.

-- Еще пять семей, -- крикнул из качалки Игорь. -- Наша комната -- первая налево...

-- Ясно, -- подхватил чемоданы Василий. -- Пока!

На следующий день позвонила соседка и сообщила, что квартира шокирована новым жильцом и его компанией. Разное случалось, но такое впервые. Всю ночь гремела музыка, выли собаки, какие-то люди болтались по коридору, загадили весь туалет, разбили телефон, а утром рыжая девка в мужской рубашке на голое тело явилась на кухню с чайником, икая и пошатываясь.

-- Ужас! Просто ужас! Если это повторится, мы вызовем милицию!

Мать, держась рукой за горло, попросила позвать к телефону Василия, но его в квартире не оказалось.

Соседи звонили еще несколько раз, грозя теперь судом и лишением права на жилплощадь.

Василий вернулся через неделю, поимев неприятную встречу с милицией. Рыжая солистка, расцарапав ему на прощание лицо, укатила в Архангельск.

Игорь с матерью, приехав на Петроградскую, чтобы уладить конфликт, застали комнату в состоянии наипечальнейшем.

-- Господи!.. -- только и сказала мать.

Соседи были непреклонны: в комнате может жить только тот, кто в ней прописан. Игорь прописан? Вот пусть он здесь и живет! И никаких Василиев, никаких сдач комнаты они не потерпят! Если еще раз в комнату явится посторонний, они вызовут милицию и отберут ключи.

-- Махинации яврейские крутят, а людям жить негде! -- пискнула какая-то старушка в платке и юркнула к себе в комнату.

Мать приуныла. "Тебе надо здесь появляться, -- сказала она на обратном пути Игорю. -- Хотя бы раз в неделю приезжать и заниматься..."

-- А Василий?

-- Василий пусть живет со мной. Или катится к своей Раисе. Никаких ему комнат, паразиту!..

Теперь он стал приезжать на Петроградскую регулярно, все еще не веря, что эта чудная комната в два больших окна, со всей мебелью, книгами, зеленой изразцовой печью в углу и массой милых вещей и вещичек может за здорово живешь достаться ему, Игорю Фирсову -- молодому человеку восемнадцати с небольшим лет. За что, за какие заслуги такая фора перед сверстниками? Не может такого быть...

Но было: стоял фиолетовый штамп в паспорте -- "прописан", и никто не приходил отбирать вещи.

Однажды Игорь заночевал в комнате и долго не мог заснуть, прислушиваясь к непривычным звукам за окнами: гудению редких троллейбусов на Большом, голосам припозднившихся компаний -- они отчетливо доносились со дна шестиэтажного ущелья -- и легкому посвисту ветра на близкой крыше. В темноте комната казалась больше, и чудилось, что по ней бродит Тайна, поскрипывая паркетом и натыкаясь на вещи, -- Тайна бывшего хозяина, Кима Геннадьевича, хмурого человека с волевым джеклондоновским лицом, который никак не может пробраться сюда, чтобы увести ее с собой.

Ким Геннадьевич не приходил и не звонил, но однажды объявилась Мария Львовна и между делом обмолвилась, что Игорь волен распоряжаться всеми вещами, находящимися в комнате: Ким Геннадьевич человек занятой и состоятельный и заниматься пустяками ему недосуг.

-- Но там же книги, -- удивился Игорь, -- целая библиотека. Письма в чемодане... -- Какие письма?

-- Не знаю. Старые... Вроде военных лет... -- Ну, письма сложи отдельно, а книги читай -- твои...

После ухода Марии Львовны мать предположила, что Кима Геннадьевича посадили. "Ну кто же просто так бросит свои личные вещи и письма? -- Она ходила по квартире, держась за виски. -- Ох, как мне все это не нравится..."

Василий, похоже, обиделся на неожиданный поворот с комнатой и вновь устремился на гастроли, теперь на юг -- места ему знакомые.

Дома Василию не сиделось.

Помнил Игорь, как в детстве он ходил за братом жующим что-то из кулька, запрятанного в карман серой "москвички", и ждал, когда брат заметит его и угостит. Но брат не угостил. "Что ты за мной ходишь? Нет у меня ничего. Иди к Зойке, у нее есть конфеты". Да и потом не угощал. Ни подарка ко дню рождения, ни поздравления. И помнился почему-то отчетливо лишь запах остававшийся после брата в туалете: горький, с табачным дымом. И подзатыльники -- "Иди в магазин!", "Не трогай мою клюшку!", "Положи на место!"

Василий с горем пополам закончил семь классов, пытался учиться на кондитера, играл в футбол, плясал в каком-то ансамбле модную тогда чечетку, ездил поваром в экспедицию, потом ушел в армию, остался на сверхсрочную, демобилизовался, женился, пожил в квартире родителей, развелся, уехал в Магадан, снова, кажется, женился, вербовался в рыбаки, кормил киношников, устраивался официантом в Сочи, колесил по стране и не писал писем.

Ненастоящий какой-то брат, одно название. И глупый к тому же. Уехал, так и не сходив к отцу на кладбище. "Некогда, мама, некогда. Щас мне должны билеты принести. Завтра перед отъездом схожу". Слава богу, что хоть забрал свои ботинки из дивана...

Смерть отца Игорь воспринял без слез -- он выплакался позднее, когда один приехал на дачу и пошел к реке за водой, накинув старую шинель отца.

К тому, что отец умрет, Игорь был готов давно, еще в школе, -- отец ходил с палочкой, много курил, заходился в кашле, пил с пенсии водку, потом подолгу лежал и бранился на мать, что она дает ему не те лекарства. С Игорем отец был хмур и неприветлив, но никогда не ругал его, предоставляя матери возможность заниматься сыном единолично. Игорь насупливался в присутствии отца, избегал оставаться с ним один на один я однажды, случайно услышав фразу, со значением сказанную сестрой: "Игорь у нас особенный. Не в нашу породу...", заподозрил, что отец ему не родной. Это было в классе пятом, Игорь тогда ходил заниматься спортивной гимнастикой и после тренировок долго бродил по темному Таврическому саду, не решаясь возвращаться домой и сопоставляя известные ему факты. Брат и сестра светловолосые, рассуждал Игорь, глаза у них голубоватые, как у отца. У него глаза и волосы темные. В мать? Но у нее только волосы темные, а глаза зеленоватые. Брат и сестра родились до войны, а он, Игорь, появился на свет в пятьдесят третьем. Почему такая большая разница? И в какой такой командировке был отец, прежде чем появиться в их доме? Игорь хорошо помнил: он еще не ходил в школу, болел скарлатиной, температурил, и вдруг появился высокий сутулый мужчина в военной форме и с чемоданом -- отец! Мать не позволила Игорю вставать с постели и ушла с отцом на кухню.

"Точно, не родной..." -- думал Игорь, и фонари около музея Суворова начинали расплываться у него в глазах.

Иногда Игорь воображал себе возможную встречу со своим истинным отцом. Настоящий отец рисовался ему молодым высоким человеком, сильным и талантливым, у него "ЗИМ" или "Волга" с серебряной фигуркой оленя на капоте, он крупный ученый или журналист, придет время, и он объявится, заберет Игоря к себе -- он живет один в большой квартире, огромный телевизор, глобус, книжные стеллажи до потолка и письменный стол, в запертом ящике которого хранится пистолет с перламутровой ручкой. Они станут друзьями, как и положено сыну и отцу, и поедут путешествовать на Кавказ, к морю, и однажды утром, когда они уберут в багажник палатку и начищенные песком котелки, отец скажет ему: "Ну, сын, садись за руль, пора тебе учиться". И Игорь уверенно помчит машину по шоссе навстречу выглядывающему из-за гор солнцу.

Классу к восьмому мысли о незаконнорожденности поблекли, ушли на второй, а то и на третий план -- Игорь тогда увлекся "Битлами" и боксом, мастерил рогатую гитару, разносил по утрам почту и исступленно учил английский: готовил себя к поступлению в институт международных отношений, -- эти мысли заблудились бы в его мятущейся душе, но мать дала новый повод для сомнений. Однажды, вернувшись домой, Игорь услышал, как она кричит в комнате отцу: "Ты -- мужчина? Да ты никогда им не был. Ты бесполое существо, неспособное никого любить!" Отец что-то отвечал ей глухим, раздраженным голосом, и мать опять кричала: "Да! да! да! И никогда об этом не пожалею! Ты думал, я буду всю жизнь сидеть и ждать, пока ты нагуляешься, а потом стирать твои кальсоны!!!" Игорь, неслышно ступая, вышел. Уже на лестнице, когда он прикрывал дверь -- так, чтобы не щелкнуть замком, ему показалось, что мать назвала его имя: "...да, Игорь!"