— Про какое ребро?

— Адамово ребро. Вот послушайте…

Господи, когда-то Еву ты из ребра Адама создал.

Ничтожная потеря для Адама! Зато каков успех!

Яблоко познания Добра и Зла, пылание любви, глубины мук, трагедий и восторга!

Господи, молюсь к тебе, прошу — возьми-ка снова у меня двенадцать ребер, создай двенадцать новых Ев. Пускай они мне поднесут двенадцать яблок из Сада небывалого Познанья!

Приди, приди. Господи, и ребра спокойно у меня бери! Без них я проживу, но без подарка Ев — погибну!

Галя смеялась.

— Не станет у вас ребер — любая Ева не поможет. Будете ползать, как медуза.

— Так это же символически! — защищался Григор.

— Тем более. Символы должны быть точны. Если уж у кого-то и берется ребро… то есть плоть, так это у женщины.

— Ого! Вы суровый критик.

— Да нет! Просто не люблю сомнительных шуток.

— А мне кажется, что без шуток вообще жить невозможно. Можно сойти с ума. Хотите выпить?

— Спасибо. Не надо. Не знаю, как кому — а мне редко какая шутка нравится.

— Почему?

— Шуткою чаще всего люди прикрывают свое бессилие и трагедию. Жизнь трагична…

Трагична в самом основании, а они смеются.

— Я не совсем понимаю вас, Галя, — тихо сказал Григор, прикасаясь пальцами к ее руке. — Вы такая красивая, а…

— Не надо, Григор, — резко сказала она, ставя бокал на стол. — Извините… но не надо так. Лучше прочтите мне еще что-нибудь. Но не шутку…

— Хорошо, — грустно молвил Григор. — Прочту. О рыбаке.

Все рыбаки стремятся к речке днем. А мой товарищ — нет

Чудак, как только звезды в небе засияют, он удочку берет и к озеру спешит.

Вверху сияют звезды. И в воде они же.

И кажется ему, что он плывет в пылающем просторе.

И паруса плакучих ив шумят тревожно, несут, несут челнок незримый вдаль.

Забрасывает удку друг мой. Но крючка и червяка на ней не сыщешь, лишь слово колдовское рыбак мой шепчет и целует леску.

Проходит ночь. Он терпеливо сидит над океаном звездным. Чего он ждет? Кого?

Плывет рассвет. Бледнеют звезды и прячутся в лазури ясной. Рыбак сворачивает леску, задумчиво идет домой.

А ночью снова — безнадежный лов

И все же — может быть, прицепится вдруг кто-то на слово колдовское?

А вдруг…

Сидит рыбак, плывет над звездными ветрами. И паруса плакучих ив шумят тревожно…

— Хорошо, — сказала Галя. — И правда.

— Что правда? — не понял Григор.

— Безнадежный лов. Ничего не нацепится на леску рыбака. Напрасно люди ждут.

Разве что рыба сама захочет — Какая рыба? — удивился парень.

— Бог, — просто ответила девушка.

— Вы серьезно? — растерянно спросил Григор.

— Почему бы и нет?

— Никогда не думал… что моя миниатюра вызовет такие мысли.

— Такие мысли может вызвать любой образ, — возразила Галя. — Даже червь.

Помните, у Державина: «Я червь, я Бог!»

— Помню. Но вы…

— Что?

— Разве вы верите?

— Не то слово — вера. В обычном разумении у меня веры нет, а в глубинном — есть.

Быть может, это не вера, а интуитивное знание.

— Я поражен…

— Тогда что же? — насмешливо спросила Галя. — Наши пути разошлись? Или, быть может, начнете меня перевоспитывать? Приносить популярные атеистические книжечки? Водить в кино?

— Галя!..

— Не будете? Тогда хорошо. Не бойтесь — я не сектантка. Не люблю лицемерных, суеверных собраний, где во имя Бога произносится столько хвалы и курится фимиам.

Он уже давно бы умер от тоски и ужаса. Мой Бог похож на вашу чудесную Рыбу, его не поймаешь на крючок молитвы или на червя лести…

— Какой же он? — осторожно спросил Григор.

— Не знаю. Он прекрасный — это я ведаю точно, верю. Он герой и рыцарь. Он молчаливый и громогласный. Он жалостливый и грозный. Он всесильный и незримый.

Он везде… и нигде…

— Это просто опоэтизированный человек, — вздохнул парень. — Вы создали в своем сердце идеал. И поклоняетесь ему…

— Может быть, так. А может, и нет.

— Странно. А как же ваш скепсис?

— Какой?

— По отношению к людям? В человеке много отвратительного — это правда. Но ведь причина мира (так веруют все религиозные люди), а значит, и всего, что происходит в нем, — Бог? Со скульптора спрашивают за никчемное изваяние, с сапожника — за испорченные сапоги…

— А Бог отвечает за скверный мир? — насмешливо подхватила Галя.

— А как же?

— Бог не имеет никакого отношения к миру.

— Как так?

— А так. Вы же мыслящий человек. Неужели всесильный дух стал бы заниматься созданием ограниченных миров? Каких-то шариков, планет, солнц, а тем более — микроскопических муравьев, называемых людьми?

— Я изучал десятки различных религиозных и философских течений Востока и Запада.

Большинство апологетов утверждают, что мир создан волею Творца, как бы он ни назывался… Брахмой, Иеговой, Ормуздом, Зевсом… Правда, древние гностики утверждали, что Превышний Отец, называемый Истиной, не повинен в творении нашего многострадального мира, что это — дел рук злого создателя, архонта нижних сфер.

Но эти странные идеи встретили решительное возражение отцов церкви. Так что творцом Вселенной все же следует считать Бога…

— Возможно, и так, — равнодушно согласилась Галя, допивая кофе. — Всякий бракодел — творец, на высоком месте или на низком. Но при чем тут Бог? Я в это понятие вкладываю свое, заветное. Его нельзя передать. Какое мне дело, что об этом говорили те или иные мудрецы? Да и что такое мудрость? Я принимаю Солнце таким, как оно есть, как оно кажется мне, а не таким, как его описывают астрономы или астрофизики…

— Откуда это у вас, Галя?

— Что?

— Такое мышление?

— Плохое или хорошее?

— Не знаю. Опасное. Тревожное, волнующее. Мне кажется, что вы шутите, разыгрываете меня. Впрочем, нет. В глазах у вас — гнев. И ясность. Не пойму, не уловлю. Такие мысли, как у вас, появляются тогда, когда человек переживет глубокую драму. Горе высекает искры нового понимания. Но мистика…

— Я не мистик! — взмахнув крыльями ресниц, возразила девушка. — Медику почти невозможно быть мистиком. Каждый день — физиология, внутренности, грязь. Надо очень любить скрытую сущность человека, чтобы не возненавидеть его физиологию.

Знаете что, Григор? Давайте оставим эту тему… Может, когда-нибудь… Хорошо?

— Хорошо, — неуверенно согласился Бова. — Но вы обещали прочитать свои стихи…

— О любви, — улыбнулась Галя. — Пойдемте отсюда. По улице Зоологической. Там уютно… и я попытаюсь вспомнить.

Григор расплатился с официанткой. Они вышли под крону весенних деревьев. Парень шагал задумчивый, растерянный. Галя иногда искоса посматривала на него. В воздухе поплыл зной, начало припекать. Они сняли плащи. Мимо проносились редкие машины, из-под колес брызгала жидкая грязь.

— Ну что ж, начну, — сказала девушка. — Только не перебивайте. Хорошо?

— Хорошо, Галя.

— Любовь, — медленно промолвила Галя, словно смакуя это слово, будто прислушиваясь к его звучанию. — Любовь…