Таким образом, Москва, как «дщерь Нового Сиона», — это богоизбранный город, который забыл о Господе и погряз в грехах. Использование этого образа давало возможность автору «Плача» оплакать греховность Москвы с одновременным подчеркиванием идеи ее богоизбранности.

Как видно, текст «Плача» показывает, что идея особой богоизбранной судьбы России, выраженная ранее в учениях «Москва — Новый Иерусалим», Россия как «Третий Рим» и других, к началу XVII столетия стала не только общепринятой, но и основной линией во всех религиозно-философских построениях русских мыслителей этого периода. А ветхозаветная символика, уподобление России ветхозаветному Израилю приобрели самое широкое распространение в сознании людей и в религиозно-философской мысли рубежа XVI–XVII вв.

Признавая богоизбранность России, автор «Плача» испытывает тем большее потрясение оттого, «сколь быстро» Российское государство «поддалось разорению и всеядным огнем погублено было!». Ведь это означает, что кары и наказания на Россию могли быть посланы лишь Самим Господом. Причем наказания Божии столь велики, что даже «единственная спасительница и всегдашняя охранительница» России, Богородица, «нас оставила». Следовательно, идея «гибели Руси», вроде бы уже ушедшая в прошлое, вновь становится главным поводом для религиозно-философских размышлений.

Ответы на многочисленные риторические вопросы, которые ставит автор «Плача», вполне традиционны — «грехов ради наших разлился превеликий Божий гнев». Однако автор «Плача» не останавливается на простой констатации данного факта, а дает развернутую характеристику этих грехов, как бы показывая страшную картину морального несовершенства, воцарившегося на Руси. По его мнению, бедствия, постигшие Россию, содеялись Промыслом Божиим «за неправды, и за гордыню, и за вымогательство, и за коварство, и за прочие злые дела». Чуть ниже картина греховности дополняется: «…Правда в людях оскудела и воцарилась неправда, и всяческая злоба, и ненависть, и безмерное пьянство, и блуд, и ненасытное стяжательство, и ненависть к братьям своим умножилась, ибо оскудела доброта и обнажилась злоба, и покрылись мы ложью».

В данном случае автор «Плача» неслучайно употребляет понятие «мы» — «и покрылись мы ложью». Дело в том, что столь глобальные потрясения могли быть вызваны лишь глобальной же греховностью всего русского общества. Идея глобального, всеобщего греха — одна из главных идей «Плача». В тексте этого произведения говорится: «От великих знатных людей, от премудрых и до простолюдинов, — и короче говоря, — от главы и до ног все неисцелимыми струпьями опоясались, и Содома и Гоморры, и прочими бесовскими бесчисленными язвами покрылись». Именно за всеобщие грехи явился на Русь «предтеча богоборного Антихриста», «сын тьмы», «родич погибели» — Лжедмитрий I, с появлением которого и связывают начало собственно Смутного времени.

Однако автор «Плача», рассуждая о том, «отчего пала превысокая Россия и разрушился столь крепкий столп», указывает и на конкретных виновников. Ими оказываются русские цари, причем все цари без исключения. Этим тезисом об особой виновности всех русских царей «Плач» значительно отличается от других сочинений, в которых анализировались причины Смуты. Ведь в данном случае виновным оказывается и царь Федор Иванович, который обычно как раз исключался из списка виновных, ибо прославлялся как «добродетельный» правитель.

Само появление подобного тезиса вполне объяснимо. Именно цари считались на Руси истинными Помазанниками Божиими, которым русский народ доверил и управление собой, и созидание «столпа благочестия» «превеликой» России. Следовательно, цари несут личную ответственность за «разрушение» столь «крепкого столпа». Поэтому-то автор «Плача» и считает возможным возвести на русских царей многочисленные обвинения.

Тезис об особой виновности всех русских царей — это новое явление в истории русской религиозно-философской мысли, свидетельствующий об определенном кризисе устоявшихся, традиционных представлений о роли государя в русском обществе. Понятие «царя» в той или иной степени стало утрачивать свою сакральность, свое религиозно-мистическое значение. Во всяком случае, Смутное время, с его безвластием и засильем многообразных самозванцев, серьезно потрясло представления русских людей о царях как Помазанниках Божиих.

Однако автор «Плача», рисуя ужасные картины «разорения» России, не впадает в абсолютный исторический пессимизм. По его твердому убеждению, Господь не отвернулся от своего избранного народа, а послал России испытание для того, чтобы русские люди очистились от грехов, вернулись к истинной вере и тем самым заслужили бы вечное спасение в «Небесном Иерусалиме»: «…Удилами и уздою, то есть скорбями и бедами, испытывает нас, чтобы стали мы детьми света и жителями небесного Иерусалима и насладились бесконечной будущей жизнью и небесными благами».

Поэтому автор «Плача» стремится показать и пути выхода, пути спасения гибнущего государства. Так на страницах «Плача» возникает яркий образ патриарха Гермогена — «непоколебимый же столп благочестия, предивный радетель христианской веры, крепкий твердый алмаз, человеколюбивый отец, премудрый священноначальник». Именно устами патриарха Гермогена произносятся слова, которые и указывают путь спасения России — всенародное покаяние: «…Со слезами и с рыданием всенародно, с женами и детьми, прибегнуть к неотсекаемой надежде, ко всемилостивому в Троице славимому Богу и просить милости и щедрот у прещедрой его десницы, до одарит вас разумом благим, чтобы получили пользу душам своим, а царствующему граду и окрестным городам принесли успокоение, а не мятеж».

А в качестве примера истинно-православного поведения, который порождает надежду в сердце автора «Плача», он указывает на героическую оборону Смоленска, жители которого «решились лучше в мученических страданиях умереть», нежели изменить православной вере. Следовательно, сохранились на Руси еще люди, способные своим мученическим подвигом искупить всеобщие грехи и тем самым указать пример другим. Этих-то других автор «Плача» и призывает принять «страх Божий в сердца свои» и всеобщим покаянием испросить Божией милости.

«Плач о пленении и о конечном разорении Московского государства» был услышан в России и получил самое широкое, общерусское распространение. В 1620-е годы он читался по церквам во время ежегодной праздничной службы Казанской иконе Божией Матери. Позднее «Плач» включался в различные рукописные сборники, посвященные Смутному времени.

Сочинение под названием «Временник по седмой тысящи от сотворения света во осмой в первые лета», или более кратко «Временник», долгое время считалось принадлежащим перу дьяка Ивана Тимофеева. Однако современный исследователь В. И. Корецкий установил, что Тимофеев — это отчество дьяка, а настоящая его фамилия — Семенов. Следовательно, полное имя автора «Временника» — Иван Тимофеевич Семенов или Иван Тимофеев сын Семенов (по прозвищу Кол) (ок.1555–1631). Однако исторически в литературе уже сложилось использование имени Ивана Тимофеева, поэтому и в данном случае мы будем пользоваться этим именем.

Иван Тимофеев был крупным политическим и государственным деятелем конца XVI — начала XVII века, уже в 1598–1599 гг. занимая 17-е место среди приказных дьяков. Он принимал самое активное участие во всех политических перипетиях этого периода. С 1606 по 1617 год Иван Тимофеев по распоряжению разных московских правительств находился на службе в Новгороде, где пережил шведскую оккупацию. Впоследствии Тимофеев исполнял разные службы в Астрахани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Москве. Умер он в начале марта 1631 года.

Уже среди современников Иван Тимофеев почитался как «книгочтец и временных книг писец». И тем не менее «Временник» — это единственное известное нам сочинение Ивана Тимофеева. По мнению современных исследователей, «Временник» первоначально писался в виде отдельных набросков и статей. Работа над текстом началась еще в конце XVI века, продолжалась во время Смуты. Значительная часть сочинения была написана в Новгороде в «шведском плену». Работа же над завершением текста продолжалась вплоть до смерти Тимофеева, однако так и не была завершена. Именно поэтому общая композиция «Временика» сложна и непоследовательна, а язык очень труден.