— Как будто Галунова побеспокоили, — заметил Дементьев. — Это уже на территории штаба дивизии.

Он еще раз позвонил командирам батальонов, повторив приказ не открывать огня, пока не подойдет ближе живая сила неприятеля. Издали с визгом приближался снаряд. Хоть и казалось, что он идет прямо на блиндаж, снаряд разорвался где-то поблизости. Траншею засыпало землей, стало трудно дышать из-за дыма и порохового запаха; со свистом впились в бруствер десятки осколков. Через несколько мгновений разорвался второй, за ним третий снаряд. Ходы сообщения скрылись за непроницаемой дымовой завесой, стал удушливей запах пороха. Засыпая людей, фонтанами взлетала вверх земля.

— Когда слышишь вой снаряда, это значит, что он идет не на тебя, — проговорил Дементьев. — Звука предназначенного тебе снаряда ты не услышишь.

Но Тигран не понял смысла этих слов.

Он не слышал больше ни выстрелов, ни свиста осколков. Повторялись только страшные взрывы. Все тяжелей становилось дышать, словно кто-то перекручивал внутренности, во рту ощущался горьковатый привкус, грудь жгло, подступала тошнота.

Грохот наконец стал ослабевать. Дым рассеивался. Тигран приподнял голову, прислонил стереотрубу к брустверу и приник к окуляру. Далеко впереди беспрерывно вспыхивало белое пламя, гасло и снова вспыхивало.

— Отряхнись, старший политрук, у тебя вся спина и затылок в земле.

Дементьев во весь рост стоял в окопе, шлем его был вровень с бруствером. Тигран начал стряхивать с шинели землю, почувствовал, что кто-то помогает ему и оглянулся. Среднего роста молодой боец с красивым и очень знакомым лицом улыбнулся ему.

— Не помните? Я Игорь Славин. Однажды вас из штаба к майору привел.

— Помню, помню, Славин.

— И Хачикян здесь, вот он.

Тигран взглянул в сторону, указанную бойцом. С напряженным вниманием на смуглом лице, сдвинув изогнутые брови, положив автомат на бруствер, Каро неотрывно глядел в сторону неприятеля. Он стоял неподвижно, словно окаменев; подергивался лишь мускул на левой щеке. Каро не оглядывался в сторону Славина и Аршакяна, ню, словно почувствовав, что на него смотрят, кулаком левой руки потер подрагивающую щеку.

Послышался тяжелый стон. Опираясь на плечи невысокой девушки, по траншее пробирался раненый красноармеец. Лицо у него было бледное, слегка испуганное. Правой рукой девушка крепко держала перекинутую ей на плечо руку раненого красноармейца, словно стараясь принять на себя всю тяжесть его тела. Тигран смотрел, как они медленно шагают по грязи, как крепко вдавливаются в землю и с чавканьем отрываются от мокрой глины маленькие ноги девушки.

Это была Анник. На мгновение в памяти Тиграна мелькнул образ слесаря механического завода мастера Микаэла — ее отца.

— Уложите на эти ветви и перевяжите рану! — приказал майор.

Каро подбежал к девушке и раненому.

— Анник! — окликнул он.

— Поддержи, уложим его. Чего кричишь?

— Снова показались самолеты, — сказал майор. — Раз, два, три, четыре… семь. Все «Юнкерсы».

Самолеты летели еще ниже над землей, но медленней, покачивая крыльями, на которых можно было различить черные кресты.

На этот раз они спикировали прямо на окопы полка. Тигран увидел бомбы, которые оторвались от одного из самолетов. Вновь затряслась земля. Окопы на всем протяжении заволокло массами густого серого дыма.

После того как самолеты улетели, снова усилился артиллерийский и минометный огонь неприятеля. А поле впереди было все так же безлюдно.

Поверх бруствера начало что-то посвистывать.

— Открыли пулеметный огонь, значит обнаружили! — сказал майор, направляя бинокль в сторону первого батальона.

Анник вдруг вскрикнула:

— Умирает… умер…

Держа в руках голову раненого бойца, она с ужасом глядела в его угасающие глаза.

— Умер!

Игорь и Каро с растерянным видом стояли рядом с ней.

Майор рассердился на санитарку:

— Спокойно, без причитаний. А еще боец!

Он отвернулся от Анник, взглянул в сторону батальонов и поднес к глазам бинокль.

— Это что такое?! — вдруг воскликнул он. — Из окопа первого батальона сюда бегут несколько бойцов…

Тигран взглянул и увидел бегущих: трое… четверо… пять человек!

— Побегу, остановлю их, — обратился он к майору.

— Не надо! — махнул рукой Дементьев и оглянулся на Славина и Хачикяна: — А ну, верните-ка этих трусов на место. Трудно будет возвратиться сюда, оставайтесь там.

Славин и Хачикян выпрыгнули из окопа. Мимо их ушей посвистывали) пули: «Фьюит, фьюит, фьюит, фьюит…».

Анник ближе подошла к Дементьеву и Аршакяну и с тревогой глядела вслед бойцам. Игорь и Каро пустились наперерез беглецам. Они то пропадали в ямах, то появлялись на склонах холмиков. Впереди бежал Игорь, за ним Каро. Вдруг Каро упал ничком на землю. Анник пронзительно вскрикнула. Майор быстро поднес бинокль к глазам. Сердце Тиграна сжалось. Но в то же мгновение Каро поднялся и бегом догнал Славина. Майор повернулся к санитарке:

— Послушайте, барышня! Ведите себя, как подобает бойцу, не то выгоню в санбат… Смотрите-ка, дрожит, словно цыпленок.

— Я не дрожу, — прошептала Анник.

Майор и Тигран не понимали ее…

Между убегавшими бойцами и Славиным с Хачикяном разорвался снаряд. Поднялся желтоватый дым, пласты черной земли накрыли бойцов. Анник изо всех сил закусила губу, чтоб унять дрожь и не крикнуть. Но вот дым рассеялся. Славин и Хачикян перерезали путь беглецам, подняли автоматы.

Запыхавшись, Каро добежал до первого из беглецов и закричал:

— Сто-ой!

Тот не слушал, бежал прямо на Каро. Лицо его, искаженное ужасом и растерянностью, поразило Каро сходством с кем-то.

— Стой! — крикнул и Славин, направив автомат в сторону бегущего.

Боец остановился. И Каро вдруг увидел Бено Шарояна с поднятыми выше головы руками, точно он сдавался в плен. В глазах у Каро потемнело. Ему казалось, что он встретился лицом к лицу с врагом и щадить его нельзя. Налившись злобой, он шагнул к Шарояну. Но рассудок затуманился лишь на мгновение. Каро сейчас же опомнился, снял палец со спуска автомата и крепко ткнул прикладом в плечо Шарояна, уже сделавшего пол-оборота назад. Ноги Бено подогнулись, он потерял равновесие и упал. Идущие вслед за ним растерянно остановились. Каро взглянул на них и вздрогнул от неожиданности: перед ним стоял Аргам Вардуни с испуганным, до неузнаваемости изменившимся лицом.

— Марш назад, на позиции! — гремел Славин.

— Назад, бегом в окопы марш! — крикнул и Каро, сам удивляясь своему голосу.

Бойцы, согнувшись почти вдвое, кинулись назад, в сторону позиций батальона. Славин и Хачикян последовали за ними. Все это продолжалось лишь несколько минут.

А вокруг свистели пули, рвались снаряды и мины. На окопы осел густой пороховой дым.

Аргам давно уже не воображал себя героем, мысленно не брал в плен фашистских генералов, не получал орденов и не видел своего портрета на страницах центральных газет. Остыла в нем даже любовь к Седе.

Непривычный к физическому труду, он без конца и, как ему казалось, бесцельно рыл окопы, после чего чувствовал себя разбитым и душевно и физически. Руки у него распухли, покрылись язвами, сапоги натерли ноги. Каждое утро ему казалось, что он не сумеет больше сдвинуться с места. Ноги деревенели, суставы ныли, все тело было словно избито. После первых бомбежек Аргам еще более пал духом, у него совершенно исчезла надежда на то, что он останется в живых и вернется домой. Он не приходил в ярость, как другие, оттого, что часть не останавливается, чтоб дать бой, и когда заходила об этом речь, спокойно и безразлично говорил:

— Командование знает, что ему делать.

Он не чувствовал и не понимал всей постыдности своего душевного состояния; не чувствовал и не сознавал, что позволяет страху точить сердце.

Заметив, что Аргам непривычен к тяжелому труду, Тоноян при рытье окопов всегда оказывался рядом с ним, разрыхляя заступом кочковатую землю, над которой мучился Аргам. Поразительно быстро и не утомляясь, Тоноян за одну минуту выбрасывал такое количество земли, над которым Аргам промучился бы не меньше получаса.