Трое разведчиков несколько часов подряд оставались у родных Ивчука и принесли подробные сведения о расположении огневых средств как батальона, так и комендантской роты врага, расквартированных в городе. Сестра Ивчука, комсомолка Шура, обещала на следующий день уточнить все сведения и в письменном виде передать их разведчикам. Вечером Ивчук, Каро Хачикян и Ираклий Микаберидзе снова отправились в Вовчу, а полк подтянулся поближе к городу. В полночь разведчики вернулись, принеся с собой двенадцать листочков бумаги, мелко исписанных рукой Шуры. Майор Дементьев стал их читать, приговаривая по привычке:

— Вот и хорошо, красиво!..

Микаберидзе и Аршакян улыбаясь переглядывались. Кончив читать, командир полка огляделся.

— Красиво, а? Что скажете, молодцы?

Разведчики смущенно заулыбались.

— Очень даже красивая, товарищ майор! — с готовностью откликнулся Ираклий. — И очень умная девушка!

— Какая девушка?

— Да Шура Ивчук, та, что записала эти сведения. А вы разве не о ней спрашивали, товарищ майор?

— Ах, Шура Ивчук, оказывается, и красива! Ну что ж, очень хорошо, что красива. А я говорю: написала толково, хороший из нее разведчик получился бы.

— Головой ручаюсь, товарищ майор! — воскликнул Ивчук.

— За что ручаешься?

— Что каждая точка верна, все так, как сестра написала!

— А Ираклий, видать, уже влюбился в твою сестру. Значит, дело к свадьбе идет!

Ираклий залился краской. Остальные весело захохотали. Смутился и Николай Ивчук. Но ему было приятно, что его сестра, красотой которой он гордился и которую очень любил, помогает полку.

— Ну, спасибо вашей сестре! — сказал ему майор Дементьев и, обернувшись к комиссару и Аршакяну, задумчиво посмотрел на них. — Соберем-ка командиров батальонов и рот, надо кое-что обдумать.

Обратившись к адъютанту, он приказал:

— Пригласите сюда командиров!

Склонившись над топографической картой, майор Дементьев при свете коптилки стал делать отметки; командиры подразделений, собравшись вокруг него, следили за движением руки майора, отыскивая те же точки на своих картах.

— Кобуров, составить план штурма! Этой же ночью, на рассвете. А я согласую с генералом.

Дементьев встал и направился в соседнюю комнату к телефону. Через несколько минут он вернулся с недовольным видом.

— Генерал вызывает меня. Нужно отправиться. А план штурма разработайте детально, чтобы каждый взвод и каждое отделение знали свое место в бою. Где старший политрук Аршакян? Ах, вы здесь? В политотделе соскучился по вас старший батальонный комиссар Федосов. Ох, и длинны же звания у политработников! Так вот, поедем вместе…

Майор Дементьев и Аршакян в штаб дивизии выехали на санях.

— Ясное дело, сегодня не выйдет. Плохо, друг, — бормотал майор, укрывая колени полами тулупа. — А ведь дело пошло бы как по маслу…

Кони, подстегиваемые морозом, отфыркиваясь, неслись вскачь. Снег похрустывал под их копытами. Тигран не различал! дороги и не ориентировался в направлении. Сани летели в необозримо белоснежном море подобно стремительно несущейся лодке. А море было безгранично, без начала и конца…

— Живы останемся, будет о чем вспоминать! — проговорил майор, прислонясь плечом к Аршакяну и наклонив к нему голову, чтобы тот мог расслышать. — Знали вы раньше о существовании города Вовчи?

— Нет, — признался Аршакян.

— И я не знал! — засмеялся Дементьев. — Город Вовча на реке Вовче, недалеко от Северного Донца-Бог свидетель, не знал! Велика карта нашей родины: это тебе не Британские острова. А говорят, король Черногории знал наперечет всех коров и телят у своих подданных… Не слыхали мы раньше о Вовче, а теперь она волнует меня больше, чем даже Саратов. И ждет в Вовче наших ребят красивая девушка Шура Ивчук… Если операция удастся и полк освободит город, в этом будет и заслуга Шуры…

Слышался топот скачущих коней, сани скользили покачиваясь. (Кнут возницы-красноармейца со свистом рассекал воздух. Боец не подстегивал коней, а только взмахивал кнутом, чтобы они не замедляли бега. От быстрого движения и от ударов копыт снег брызгами бил в лицо седокам. Сани кренились, и казалось — вот-вот опрокинутся; потом снова выпрямлялись и летели.

— Ну, о чем задумался? — спросил Дементьев.

Тигран окинул взглядом фигуру спутника. Это под его тяжестью так скрипят сани.

— О чем я думаю? О многом. Думаю, например, о своем сыне, которому теперь пять месяцев. Стараюсь представить себе его личико, но не могу.

Немного погодя, снова придвинувшись к Тиграну, Дементьев вдруг спросил:

— Жену очень любишь?

Вопрос был неожиданным.

— Ну, говори же! — настаивал Дементьев.

Тигран молча кивнул головой.

— И я жену люблю, — сказал Дементьев после продолжительной паузы. — Очень люблю! И она меня тоже. А как вспомню, сердце щемит. Мучит меня совесть, что мало я ей счастья принес. Из-за службы всегда в разлуке были, вдали друг от друга. А когда оказывались вместе, снова неотложные дела. Она не ложилась спать, пока я не возвращался, хоть до рассвета меня ждала. А я бывало сержусь на нее, что понапрасну беспокоится. Но разве можно было на нее сердиться? Будет время, дам тебе почитать ее письма. О лучшей подруге я и не мечтал!. И все мне кажется, что не мог я ее оценить по заслугам, хоть любил я ее всегда и был верен. Отвратительны мне пошлые мужчины! Когда счастье от тебя отходит, лишь тогда полностью сознаешь, каким оно было… Никогда ни единым грубым словом не обижай жену, если любишь, никогда не говори с ней в сердцах — вот мой совет! Очень тяжело, когда вспоминаешь расстроенное лицо любимой женщины и чувствуешь, что раскаиваться поздно… Эге, подъезжаем как будто? Посмотрим, что-то прикажет генерал. Чудесный он у нас человек — Лев Николаевич Яснополянский! Это не чета Галунову. Помнишь его?

Ни околице села их остановили часовые. Возница произнес пароль, и они подъехали к штабу дивизии.

Майор Дементьев направился к генералу Яснополянскому, а Аршакян зашел в политотдел. У Федосова собрались все работники политотдела и многие офицеры штаба.

— Слыхали, Аршакян? — спросил начальник политотдела. — Сегодня по радио выступил товарищ Сталин.

Федосов справился у редактора дивизионной газеты:

— Когда дикторы будут передавать для газет текст выступления?

Редактор взглянул на часы.

— Ровно через полчаса. Разрешите идти, товарищ начальник политотдела?

— Подите и вы послушайте, — предложил Федосов Аршакяну. — А когда будет полный текст, соберемся на совещание.

Дойдя до редакции, Аршакян предложил редактору помочь ему записать доклад. Положив на маленький столик лист бумаги и карандаш, он приготовился писать. Диктор начал говорить, раздельно произнося слова, упоминая знаки препинания. Тигран быстро записывал предложение за предложением. Усталость прошла. Каждая фраза в докладе Сталина была убедительна.

Тигран записывал, с силой нажимая на карандаш:

«Теперь этот сумасбродный план нужно считать окончательно провалившимся…».

— Новый абзац, с новой строки, — предупреждает по радио знакомый голос диктора.

«На что рассчитывали немецко-фашистские стратеги, утверждая, что они в два месяца покончат с Советским Союзом и дойдут в этот короткий срок до Урала?..».

Фашистская Германия надеялась, что война настроит друг против друга народы Советского Союза, ослабит советское государство.

…«Неудачи Красной Армии не только не ослабили, а, наоборот, еще больше укрепили как союз рабочих и крестьян, так и дружбу народов СССР…

Более того, — они превратили семью народов СССР в единый, нерушимый лагерь, самоотверженно поддерживающий свою Красную Армию, свой Красный Флот. Никогда еще советский тыл не был так прочен, как теперь».

Текут ночные часы, Аршакян совершенно потерял представление о времени.

Он кончил записывать и встал. В окна маленькой хатки сочился рассвет.

Тигран пошел спать.

Через несколько часов его разбудили. Передавали выступление Сталина на Красной площади. Опоздавший Аршакян услышал только последнюю фразу: