— Давай.

Он положил руку на сумку с пистолетами и наполовину вытащил один.

— Хорошо, я принимаю твой язык — он понятен всем. Буду вежливее. Будь так любезен, сообщи, пожалуйста, где ты родился?

— Я серб из Лопатиц-на-Ибаре.

— А я-то сначала по неопытности принял тебя за валаха или румына, что, собственно, одно и то же. А куда ты едешь?

— В Измилан.

— Чудесно! Такой смышленый человек и делает такой крюк! Как же ты попал в Кушукавак, если у тебя было намерение ехать из Мандры в Измилан? Твой путь увел бы тебя заметно южнее.

— Ты что, служишь в полиции, что расспрашиваешь меня о моем пути!

— Хорошо, я не стану задавать вопросов, которые тебе не нравятся. Ответь мне только, зачем ты приехал сюда.

— Да разве я собирался слезать с лошади? Этот кузнец вынудил меня зайти, потому что не пожелал отвечать на мои вопросы на улице.

— Но что ты хотел у него узнать?

Он немного растерялся, но быстро нашелся и ответил:

— Вообще-то мне уже надоело все это. Похоже на приставания назойливого насекомого. — Он изобразил, будто отряхивается щеткой, и приготовился уходить.

— Ты называешь это вежливостью? — рассмеялся я.

— На крепкий сук — острый топор.

Эту фразу он снова произнес по-валахски. Нет, он явно не был сербом.

— Ты любишь поговорки, — заметил я, загораживая между тем ему дорогу. — Но жизненного опыта они тебе что-то не прибавили! Лучше было бы сказать: со шляпой в руке можно пройти по всей стране. Постарайся сохранить остатки политеса хотя бы до конца разговора. Побудь еще немного со мной.

— С тобой? Где это — с тобой? Где ты живешь?

— Здесь.

— Этот дом принадлежит кузнецу. Он сам назвал тебячужим эфенди.

— Он не против, если я тебя здесь оставлю.

— А что мне тут делать? У меня и времени нет, мне пора ехать.

— Ты должен дождаться других гостей, они очень хотели с тобой встретиться.

— Кто эти люди?

— Хавасы из Эдирне.

— Пошел к дьяволу!

— Нет уж, я останусь с тобой. Места хватит всем. Будь так добр присесть.

— Ты что, спятил, отойди-ка!

Он хотел пройти мимо, но я схватил его за руку и удержал.

— Еще раз по-дружески прошу, останься. Хавасы охотно поговорят с тобой.

— Что у меня с ними общего?

— У тебя с ними — действительно ничего, а вот у них с тобой…

— Убери руки!

— Сейчас! А кто же позаботится, чтобы ты не доехал до Манаха эль-Барши?

Я стоял перед ним, а кузнец, воткнув горящую щепку в приспособленное для этого отверстие, — позади. Он этого не заметил, но понял, что за ним следили, и еще раз уразумел, что дорогу сможет проложить только боем. Хотя я и сохранял равнодушную мину, руки мои были наготове. Он вскрикнул злобно и истерично:

— Я не знаю этих людей, пропусти меня! — И сделал несколько шагов к выходу.

Я заступил ему дорогу.

— Будь ты навеки проклят! — с этими словами он отступил.

В руке блеснул нож, он замахнулся на меня, но кузнец перехватил руку и загнул ее назад.

— Собака! — прошипел он и обернулся к нему.

Я оказался сзади. Заломив ему обе руки, я сжал ихтак, что он не смог и пошевелиться.

— Дай веревку или канат! — крикнул я кузнецу.

— Этот номер у вас не пройдет, — шипел незнакомец в феске.

Так называемый «купец» силился освободиться, но напрасно. Какие-то мгновения он пытался достать нас ногами, но кузнец проворно выполнил мое распоряжение и связал его по рукам и ногам.

— Так, — удовлетворенно проговорил он, уложив пленника на пол, — полежи-ка так же, как лежали мы с женой, связанные твоими сообщниками!

— У меня нет никаких сообщников! — сипя, выдавил тот.

— Ну нам-то лучше знать.

— Я требую, чтобы меня немедленно освободили!

— Куда спешить?

— Вы обознались, я — честный человек.

— Докажи!

— Пойдите в Енибашлы!

— Ага, это недалеко. А к кому там?

— К красильщику Бошаку.

— Знаю такого.

— И он меня знает. И он скажет, что я не тот, за кого вы меня принимаете.

Кузнец взглянул на меня вопросительно. Я же ответил ему:

— Так быстро мы не успеем. Давай лучше посмотрим, что у него в карманах.

Мы обыскали его, сопровождаемые руганью и многообещающими взглядами. Обнаружили приличную сумму и обычные вещички, которые есть у каждого, и засунули все обратно в карманы. Кузнец, более доверчивый, чем я, спросил:

— Эфенди, мы не ошиблись?

— Нет, я уверен. Даже если мы ничего не найдем, нужно задержать его. Надо осмотреть и лошадь.

До сих пор жена вела себя спокойно. Но когда заметила, что мы собираемся уходить, спросила:

— Мне за ним последить?

— Будь добра! — попросил ее муж.

Она поднялась со своей лежанки, зажгла несколько лучин и сказала:

— Идите спокойно. Если он попытается пошевелиться, я подожгу его. Я больше не хочу валяться в темной дыре.

— Мужественная девочка! — проговорил кузнец удовлетворенно. — Не так ли, эфенди?

Лошадь стояла на привязи у входа в дом. В седельных сумках, кроме небольшого запаса провизии, ничего не было.

— Ну, что будем сейчас делать? — поинтересовался Шимин.

— Для начала мы подведем эту лошадь туда, где стоит моя.

— А потом?

— Потом поместим арестованного в тот же подвал, где имели удовольствие побывать вы с супругой.

— А потом?

— Будем ждать моих людей, с ними я отправлю его в Эдирне.

После этого мы выполнили намеченное — невзирая на ругань и угрозы, спустили «купца» в подвал. Затем мы с кузнецом снова уселись возле двери и разожгли трубки.

— Незабываемое приключение! Я еще ни разу не был в плену в собственном погребе и никого там не держал. Такова, однако, воля Аллаха!

Время медленно текло, пока мы беседовали. Мы поели, и я с нетерпением ждал Халефа и остальных. Женщина снова прилегла. Наступила полночь. Прошел еще час, но никто не появлялся.

— Наверное, они нашли по дороге постоялый двор, — пытался объяснить их долгое отсутствие Шимин.

— Нет, у них есть указание ехать сюда. Может, их задержало какое-то непредвиденное обстоятельство, но ночевать они нигде не станут, пока не приедут сюда.

— Или они спутали тропу.

— Такого с ними не должно случиться, особенно с Халефом.

— Тогда нам не остается ничего другого, как просто ждать. Ведь нам не так тяжко, как тому человеку в подвале. Как ему там, кстати?

— Так же, как и тебе, когда ты там лежал в куче угля.

— Ты думаешь, он не серб?

— Нет, он врет.

— И никакой он не Пимоза?

— Нет.

— Но ведь и ты можешь ошибаться!

— Ба! Да если бы ему удалось выхватить нож, он бы напал на нас. Почему он не потребовал доставить его к киадже? Так поступил бы любой честный путник. А ты знаешь того красильщика, о котором он говорил?

— Да, знаю.

— Кто это?

— Толстый, ленивый болван.

Своеобразный ответ. Красильщика звали Бошак, а это слово означает «ленивый», «вялый». Я спросил еще:

— Он обеспеченный человек?

— Нет, именно по причине лености. К тому же он еще и пекарь.

— А как пекарь он прилежен?

— Нет, дом его разваливается, ибо он ленится его чинить. Его жена сама построила печь и сама же заботится о ней, подправляет ее.

— И печет все сама?

— Да, все сама.

— А что же делает ее муж?

— Ест, пьет, курит, ловит кейф.

— Тогда неудивительно, что он беден. Ведь он живет в Енибашлы.

— Да, эфенди, это большая деревня. До нее два часа ходу. Как только пройдешь Кушукавак, пересечешь реку по мосту — оттуда дорога сразу ведет в Енибашлы.

— Наверное, там его продукция пользуется спросом?

— Не знаю.

— Говори точнее.

— Видишь ли, несколько лет назад ему отрезали уши.

— За что?

— Разве ты не знаешь, когда применяют такое наказание?

— Может, пек слишком маленький хлеб?

— Нет, скорее слишком большой. Того, кто недопечет, бывает, приколют за ухо к двери, но отрезать — нет, за это уши не отрезают.