— Если он такой бедный, почему же он испек слишком большую буханку?

— Нет, дело не в этом. Квашня вывалилась из кадки, оказалось, тесто слишком тяжелое, что-то он туда не то примешал, может быть, даже солому.

— Ах, вон оно что! Значит, он просто вор!

— Выходит, так.

— Тогда мне надо с ним пообщаться.

— Зачем? Я думаю, тебе надо сразу ехать дальше, как только появятся твои товарищи.

— Раньше я так и хотел сделать. Но всадник упомянул пекаря, и он может оказаться мне полезным.

— Тогда все равно придется ждать до утра.

— Да, как раз мои приедут, а я их потом просто нагоню.

— Зачем тебе их здесь ждать? Ты ведь можешь поспать в доме!

— А вдруг, не увидев меня, они проскачут мимо?

— Я посторожу, эфенди.

— Нет, этого я не допущу.

— Почему? Разве ты не вытащил нас с женой из подвала? Без тебя мы бы задохнулись. А я не могу несколько часов скоротать один? А когда ты утром поскачешь, я наверстаю.

Он так убедительно говорил, что я наконец уступил. Его жена подготовила мне лежанку, и, взяв клятвенное обещание с кузнеца поддерживать огонь, я провалился в тяжелый сон.

Когда я проснулся, вокруг было еще совсем темно, но я почувствовал, что выспался. Разгадка пришла, когда я встал и заметил, что ставни на окнах плотно закрыты. Распахнув одно из окон, я обнаружил, что утро в разгаре — никак не менее восьми-девяти часов.

Снаружи отчетливо доносились размеренные звуки поковки. Я вышел. Кузнец работал, а жена держала мехи.

— С добрым утром, — улыбнулся он. — Долго же ты спал, эфенди!

— Увы. Но ты тоже.

— Я? Как это?

— Не вижу своих спутников.

— Я их тоже не видел.

— Они проехали мимо.

— Когда?

— Ночью.

— Ты думаешь, я их прозевал?

— Я подозреваю.

— Да я глаз не сомкнул. Спроси жену. Когда ты заснул, она вышла ко мне во двор. Мы сидели вместе и ждали гостей. Но увы!

— А огонь горел?

— Он до сих пор горит, эфенди. Я говорю правду.

— Что-то я начинаю беспокоиться. Поеду-ка им навстречу.

— Наверное, ты хочешь заехать в Енибашлы?

— Я хотел сначала, но…

— Не беспокойся, эфенди, они приедут. Это же умные люди, они не поедут ночью.

— Это-то как раз их не волнует. Им явно что-то помешало или же они сбились с пути.

— В обоих случаях тебе надо бы поехать в Енибашлы. По каким местам они едут?

— Я наказал им добираться от Дерекей в Мастанлы.

— Ну тогда они должны непременно здесь проехать. И если им кто-то и попадется по дороге, то этим человеком окажусь я. Я возьму лошадь нашего пленника.

— Это отрадно слышать. Ты уже говорил с ним?

— Да, повидался.

— Что же он сказал?

— Он опять ругался. Требовал освободить его, а когда я отказался, потребовал для разговора тебя.

— Что ж, исполню его просьбу.

— Не делай этого, эфенди!

— Отчего же?

— Он очень хитрый — обязательно освободится, силой ли, хитростью — непременно.

— Я совершенно не опасаюсь ни его физической силы, ни его ума. Он находится там, внизу, в подвале, и к тому же связан. Что он мне сделает? Он даже не в состоянии пошевелить рукой.

— Но он заморочит тебе голову!

— Нет, вряд ли, я не из легковерных и не из тех, кто сейчас думает одно, а через пять минут — другое. К тому же ты ведь будешь рядом. Пошли.

Мы уже собирались открывать погреб, когда ко мне вдруг подошла жена кузнеца, доверительно дотронулась до руки и тихо сказала:

— Я вспомнила, вспомнила…

— Что? — спросил я, замерев с протянутой к двери рукой.

— Его лицо, его шрам.

— Ты имеешь в виду нашего пленника?

— Да, его, ведь все это вылетело у меня из головы.

— Значит, ты его раньше видела?

— Да, но у меня все выпало из памяти. Я всю ночь размышляла. Никак не получалось вспомнить. И тут вдруг осенило.

— Давай отойдем подальше, здесь все слышно, — сказал я.

Мы втроем зашли в соседнее помещение, и там кузнец удивленно спросил жену:

— Ты его уже где-то видела? И всю ночь сидела и вспоминала? Но почему ты мне ничего об этом не сказала?

— Я боялась ошибиться.

— Так где ты его видела?

— В Топоклу.

— Когда?

— Нынешней весной, у моей подруги.

— Это когда ты была в Топоклу в гостях? — удивленно спросил муж.

— Да, именно тогда.

— Но что он делал у твоей подруги?

— Он закупал порох и капсюли. — И, обернувшись ко мне, сказала: — У мужа моей подруги магазин, торгующий всем чем угодно. Меня пригласили поухаживать за ней, та приболела, а дежурить было некому. Как раз когда я сидела с ней, он пришел в магазин. И тут же все хотел опробовать. Муж попросил не делать этого, потому как жена больна, но он все равно взял пистолет и выстрелил в конька на соседнем доме.

Болгары очень любят украшать дома резными фигурками животных.

Женщина продолжала:

— Моя подруга закричала от страха. Он только засмеялся и выстрелил еще несколько раз, а когда хозяин запретил ему это делать, принялся ему угрожать, что сейчас его самого застрелит. Потом он расплатился и вышел. А до этого заявлял, что может не платить, ибо принадлежит к числу заговорщиков.

— А кто это такие? — спросил я.

— Разве ты не знаешь? — удивился кузнец.

— Нет, я об этом ничего не слышал.

— Заговорщик — человек, который не подчиняется великому господину, а хочет видеть во главе государства своего собственного царя.

— Неужели кто-нибудь осмеливается вступить в ряды этих заговорщиков?

— А почему нет? Великий господин живет в Стамбуле, и чем дальше ты находишься от этого города, тем меньше ощущаешь его власть. А как только чувствуешь опасность, уходишь в горы. Рассказывай дальше, женщина!

— Я подглядывала сквозь щели в циновке и видела этого человека. У него на правой щеке был налеплен большой пластырь, а когда мы потом спросили у хозяина, кто этот чужеземец, тот ответил, что он принадлежит к союзу недовольных и живет в деревне Палаца. Зовут его Москлан, и он торговец лошадьми, но оставил свою работу, чтобы целиком отдаться тайному обществу. Но хозяин попросил нас никому об этом не говорить. Мы узнали также, что он редко бывает дома, все время в разъездах.

— И тебе кажется, что наш пленник — это он?

— Да. Пластырь он уже снял, это меня и смутило. Мне казалось, что я его где-то видела, но где? И вот я заметила шрам на правой щеке, и меня как громом ударило — это он! Клянусь, он!

— А ведь он назвал себя Пимозой, сербом, и сказал, что он кузнец из Лопатиц-на-Ибаре.

— Это ложь.

— Я тоже ему не верил. Он говорил по-валахски и не очень-то бегло, так, как говорят на этом языке в области Слатины, я сам слышал.

— Слатина? Да. — Женщина кивнула. — Хозяин знал его лучше, чем казалось на первый взгляд. Однажды он на него рассердился и назвал валахом, гяуром, католиком, русским, еретиком из Слатины.

— Из этого можно заключить, что он весьма хорошо с ним знаком и знает, что тот из Слатины.

— И еще, мне помнится, он в гневе назвал его подстрекателем и посланцем революционеров.

— Очень интересно! Наверное, у толстого пекаря из Енибашлы можно узнать еще больше.

— Ты в самом деле туда стремишься, эфенди?

— Да, теперь я точно знаю, что мне туда надо.

— А пленник должен об этом знать?

— Он же сам меня к нему послал!

— А ты скажешь ему, что знаешь, кто он на самом деле?

— Нет, это было бы неосторожностью с моей стороны. Вам еще есть что сказать мне?

— Нет, — ответила женщина. — Я сообщила все, что знаю. Но позволь мне спросить тебя о том, что меня очень заботит.

— Спрашивай. Наверняка твои опасения беспочвенны.

— О нет. Если этот человек из числа недовольных, мы все в опасности. Мы задержали его, и он станет мстить, или это сделают за него сообщники.

— Об этом тебе не стоит беспокоиться. Мы вправе были действовать так, как действовали, потому что они обошлись с вами жестоко. Я с ним обязательно еще поговорю.