— Правильно поступишь, эфенди. Но кто были двое других?

— Это длинная история, но все же я вкратце тебе ее поведаю.

Я быстро рассказал ему то, что счел нужным. Он внимательно выслушал и заявил:

— Знать бы мне все это. Я бы заманил их в подвал и поставил бы собаку охранять их, пока ты не придешь!

— А не перебрасывались ли они фразами, из которых можно было бы заключить, куда они собираются дальше?

— Ни слова не сказали. Только когда меня вязали, тот, кого ты назвал Барудом эль-Амасатом, прорычал, что они убьют меня, чтобы я не предал их преследователям.

— Этого следовало ожидать. Манах эль-Барша напал на вас не из мести, а из осторожности. Они не думали убивать вас, а решили лишь нейтрализовать на время, чтобы ты не проболтался, узнав сборщика налогов.

— И все же мы чуть не задохнулись!

— Бог спас вас. Всадник, который скачет вслед за ними, должен сообщить, что я снова свободен и что за ними по пятам следует возмездие. Вот ему я и хочу воспрепятствовать.

— Я помогу тебе, эфенди! Что мы с ним будем делать?

— Мы засунем его в подвал, а потом передадим полиции.

— А как ты заманишь его в подпол?

— Нас ведь двое, а он один.

— Только не думай, что я боюсь. Я только хочу знать, будем ли мы пользоваться хитростью или силой.

— Без силы не обойтись.

— Мне это больше по душе. Словами играть я не умею. Но, помнится, эфенди, ты спрашивал меня, брат ли я Джафизу. Ты знаешь его?

— Я проезжал сегодня мимо его сада, поговорил с ним и выменял флакон масла на табак джебели.

— Аллах-иль-Аллах! Мой брат взял табак?

— О, немного.

— Он взял у тебя?

— Да.

— У тебя есть такой табак?

— Естественно, раз я его ему дал.

Он помолчал немного. Я знал, какой вопрос сорвется у него с губ сейчас. Так оно и вышло.

— Он у тебя уже кончился?

— Нет, не весь. — И чтобы облегчить ему жизнь, спросил сам: — А ты куришь?

— Да, еще как!

— Джебели?

— Его не курил ни разу.

— Тогда подойди и набей трубку.

Я еще не договорил фразу, как он нырнул в дверь и вернулся с трубкой.

— Как там твоя жена?

У ремесленников отношение к женщине проще, и с ними можно разговаривать на эту тему, что вообще-то на Востоке строго запрещено. В сельской местности же Женщины часто ходят и просто непокрытые.

— Я не знаю, она засыпает.

Табак волновал его больше, чем жена, которой он посвятил сегодня и так много времени.

— Давай трубку!

Пропуская ароматный дым через нос, он заявил мечтательно:

— Эфенди, это запахи рая! Такого не курил сам Пророк.

— Да уж где ему, в те времена джебели не было.

— А если бы был, он бы взял его на тот свет, чтобы посадить семена на седьмом небе. Что мне делать, если сейчас появится всадник, — курить или прекратить?

— Лучше прекратить.

— Как же я испорчу такую драгоценную засыпку?

— Ты раскуришь ее снова, а я подсыплю свеженького табачка.

— Эфенди, ты настоящий друг, твоя душа полна добра, как море — капель. Мой брат не передавал с тобой приветов?

— Да, он желал тебе самого хорошего.

— Это его собственные слова? — насторожился он. — Значит, вы обсуждали там важные вещи!

— Мы говорили о штиптарах и тех, кто ушел в горы.

— И мой брат тебе что-то обещал?

— Да, и ты, как он считает, выполнишь все, что надо.

— Как долго ты с ним говорил?

— Около четверти часа.

— Произошло чудо, эфенди. Джафиз сторонится людей. Значит, он проникся к тебе доверием.

— Я сообщил ему, что, наверное, поеду в горы Шар-Дага…

— … и он поведал тебе об опасностях, которые будут тебя там подстерегать?

— Да, он предупредил меня.

— И упомянул бумагу-пропуск?

— Да, он мне о ней тоже говорил…

— Пообещав, что я могу такую бумагу справить!

— Да.

— Он ошибся.

— В самом деле?

— Увы.

— Но он говорил об этом как о решенном деле.

— Он считает, что сейчас все как в былые времена.

— Так что ты сейчас уже не тот специалист?

— На этот вопрос я могу ответить только проверенному другу. Но ты нас спас, ты получил масло из рук моего брата, и я скажу тебе правду — да, я в курсе всех дел до сих пор.

— И тем не менее утверждаешь, что пропусков нет.

— Да, их нет. У штиптаров и беглецов таких бумаг не имеется.

— Почему?

— Да потому что бумаги эти не защищают так, как раньше.

— Их не принимают в расчет?

— Да кто их будет смотреть. Например, ты скачешь по лесу. Двое-трое разбойников следят за тобой, ты вооружен лучше, чем они, значит, они не станут вступать в открытую борьбу, они нападут из засады, не зная, что у тебя — охранная грамота, она ведь в кармане и не спасет от смертельных выстрелов.

— Я понимаю. Но думаю, что вместо такой бумаги должно быть нечто более важное.

— Твое предположение верно. Ты считаешь, что бумага тебе не нужна?

— Да, зачем мне то, что не имеет ценности? Но скажи мне, чем пользуются сегодня в качестве пропуска?

— Не решаюсь сказать, но все же отважусь. Ты умеешь молчать?

— Как никто другой.

— Так знай: охраняемые узнают друг друга по определенной застежке.

Тут я сразу кое-то вспомнил.

— Эта застежка из серебра?

— Именно так.

— И она в виде кольца, в которое впаян метательный топорик?

— Да, а откуда ты знаешь?

— Так, предполагаю, потому что кое-кто носит такие кольца, и я догадываюсь, что они состоят в связи с беглецами.

— Можно мне узнать имена этих людей?

— Пожалуйста. У Манаха эль-Барши есть значок на феске. В Эдирне этот знак носил кое-то из окружения кади. И сегодня я, когда ехал по городу с бывшим дервишем, встретил человека с таким знаком — он меня бесцеремонно рассматривал и предупредил сообщников, а те стреляли в меня и Али Манаха бен Баруда эль-Амасата. А то, что такой значок имеется у бывшего сборщика налогов, я заметил сегодня.

— Быть может, они обошлись бы с тобой лучше, если бы ты сказал им, что у тебя есть такая застежка.

— Наверное, но я как-то об этом не подумал.

— Ее ведь получает не каждый?

— Да.

— А какие требования выставляются?

— Обладатель ее должен всегда приносить пользу своим друзьям, и его сообщники должны быть уверены, что он их не предаст. У них свои законы, и они понимают их по-своему. Ты, наверное, знаешь, что ислам запрещает своим приверженцам делать прогрессивные шаги в культуре?

— Да, с этим я сталкивался.

— А не иноверцы ли бросают этот упрек исламу?

— Допускаю.

— Но тогда они не знают ислам и настоящих турков. Ислам не мешает культурному прогрессу, но власть, которую он дал одним над другими, попала в неправедные руки. Сам турок — хороший человек, он честен, верен слову. Но кто сделал его другим, если уж это случилось?

Я был поражен, услышав от простого деревенского кузнеца такие мудрые слова. Откуда у него эти воззрения?

Между тем он продолжал:

— Турки завоевали эту страну. Разве это повод для того, чтобы их отсюда выгонять? Ответь, эфенди! Разве англичане, немцы, русские, французы и другие не завоевывали страны, где они сегодня живут? Разве маленькая Пруссия еще недавно не была точкой на карте, а стала сейчас большой державой, в которой живут миллионы? Как она такой стала? Посредством пороха, пушек и меча и еще благодаря перьям и дипломатии. У всех этих народов раньше не было стран, в которых они сейчас живут. Что скажет америкалы, если к нему придет турок и заявит: «Уезжай, эти земли принадлежат краснокожему народу!» Да он просто высмеет турка! Так почему же турка нужно выгонять?

Он так загорелся своими идеями, что не заметил, как его трубка погасла. Я поднял головешку и подал ему:

— Держи!

Он зажег табак и сказал:

— Видишь, я даже забыл о джебели! Но прав я или нет?

— Я бы мог во многом тебе возразить.

— Так возрази!

— Нет времени.

— Вот вы все такие, христиане. Вы обличаете нас, не пытаясь ничему научить, и хватаете без спроса. У кого лучше местечки, кто имеет влияние? Кто обогащается все больше? Армяне, хитрые греки, бессердечные англичане и гордые русские. Кто терзает наше тело? Кто пьет наши соки, кто паразитирует на наших костях? Кто сеет вражду, недовольство, трусость, неповиновение среди подчиненных? Кто натравливает одних на других? Когда-то мы были здоровыми, кто ввергнул нас в болезни?