После концерта возвратились в отель. Севе и Марике заказали соседние номера. Напротив номер Ингрид, дальше по коридору номера подруг и приятелей Марики.

Знакомому уже с обстановкой в домах братьев Клуге, в особняке Мейеров, Севу все же поразила роскошь номера. Необъятная гостиная с диваном и креслами, телевизор, радиоприемник. Центр спальни занимала огромная квадратная кровать, рядом на тумбочке толстая зеленая книга с позолоченными торцами страниц. "Библия" — прочитал по-английски Сева. Эту бы книгу да на русском! Много противоречивого слышал он об этой книге и давно мечтал почитать. В Стародубске никто из знакомых её не имел, не было и в библиотеке. — Сверкала никелем и зеркалами ванная, его ждали полотенца и бритвенные принадлежности, пушистый банный халат. Ради того, чтобы хоть на минуту оказаться в таком номере отеля, стоило полететь в Лондон. Сева вернулся в гостиную и подошел к огромному окну на оживленную улицу, как днем освещенную рекламой. С высоты двенадцатого этажа открывалась широкая панорама ночного города. Далеко внизу бесшумно плыл автомобильный поток. Стены соседних домов, как живые, прыгали, двигались меняющими буквами и картинами рекламы. После Бонна и короткого знакомства с Кельном, Лондон поражал размерами и бурной ночной жизнью.

Сева включил телевизор, поиграл кнопками дистанционного переключателя программ. На всех каналах фильмы — без перевода не поймешь, или реклама. Включил радиоприемник, долго ловил и поймал Москву. Диктор бодро читал сводку о ходе заготовок кормов, покрутил настройку и остановился на "Маяке". Здесь нефтяники приступали к освоению нового нефтеносного района, а животноводы Полтавщины повышали надои молока. Он вырубил приемник, снова включил телевизор.

На ужин собирались в популярное ночное заведение, куда придут все немцы, а пока Марика переодевалась в соседнем номере. Когда она рядом, все его думы были о ней, Марика заполняла всё, а стоило Севе остаться наедине с собой, охватывало чувство неприкаянности. Не вытерпев дальше одиночества, Севе зашел поторопить её. Марика в халате, с тюрбаном на голове, перед зеркалом заканчивала макияж. Она поманила к себе, поцеловала. Второй день рядом нет Амалии, и Марика оставалась посредником в общении с миром. Каждодневные свидания, последняя поездка, очень сблизили их. Сева не ощущал, что он в чужой стране, а Марика — немка. Она мила и предупредительна, правда, часто удивляла своей непредсказуемостью, но с этим пришлось смириться — такова Марика, её не переделаешь. Для Марики не существовало никаких табу. В компании могла сказать: извините, пойду, пописаю, обнималась со знакомыми и не знакомыми. За столом в ресторане, при всех объявила, что сегодня ночь проведет не одна в холодной постели. На какое-то замечание Ингрид, сказанное по-немецки, Марика ответила по-русски, что не уступит Севу и на час, не надейся. Он не понимал таких шуток и ревновал, а она смеялась.

— Ты скоро?

— Соскучился? Заканчиваю. Пойди, пока к себе, — отправила его, и послала воздушный поцелуй.

Никак не могла выбрать, что надеть. В двух — трехдневную поездку взяла два чемодана платьев, юбок и прочей одежды. Сева заметил, могла бы в ресторан пойти, в чем была на концерте, с той же прической. В ответ Марика поцеловала и посоветовала подучить светский этикет, соблюдать самому условности, принятые в обществе.

— Кстати, запомни, что позволительно продавщице из супермаркета или рабочему парню, нам с тобой не к лицу. Ты часто шокируешь общество.

Сева обиделся, едва сдержался не наговорить в ответ грубостей, поторопился выйти.

Одет он всегда, как и остальные приятели Марики — американские джинсы, модная рубашка с короткими рукавами и широкими воротом, штиблеты на толстой подошве, в сумке есть еще свитер, но пока не потребовался. Сама предупредила: форма одежды спортивная, костюм не брать.

Вернувшись в свой номер и, немного успокоившись, понял, не стоит обижаться на избалованную богатую девчонку, выросшую в ином, нежели он, мире. Совсем недавно само слово "свет" олицетворяло для него что-то из литературы девятнадцатого века и кино. Что такое этикет, узнал и вовсе недавно.

В дверь номера постучали.

— Кам, плис! — крикнул Сева, освоенное на — английском, приглашение. На пороге вырос седой элегантный мужчина.

— Ваш соотечественник Савелий Коромыслов, — представился он. — Позвольте разделить ваше одиночество.

— Заходите, пожалуйста, — обрадовался Сева русскому гостю. Соскучился по русской речи. Коромыслов говорил на чистом русском литературном языке, четко, как дикторы радио. Сразу же за гостем в дверь опять постучали. Сева не успел ответить, вошел стюард с подносом легкого ужина и бутылками. Марика успела заказать. Стюард молча поставил поднос и вопросительно посмотрел на Севу в ожидании чаевых, Сева не понял.

— Сенкью, — поблагодарил он. Стюард вышел, Сева поднял салфетку. Бутылка виски, аперитив, сифон с содовой, шоколад, бутерброды. Ему очертели эти легкие закуски и постоянные напитки, хотелось чего-то серьезного, борща или жареной картошки, но не решался признаться. С ним и так носились, как с дорогим гостем, угадывая каждое желание. Сева налил гостю и себе виски, разбавил содовой.

— Каждый день приходится пить. Хорошо рюмки маленькие и наливают на донышко, не то спился бы. Часу прожить не могут, не приняв горячительного.

— Вы можете заказывать сок, когда другие пьют виски. Каждый пьет, что желает, никого не насилуют. Тирады типа "ты меня уважаешь?" не услышишь, — заговорил Коромыслов. — Давно в Лондоне?

За разговором с обаятельным Коромысловым время бежало незаметно. Собеседник с первой минуты произвёл приятное впечатление русской душевностью. Тронул Севу его рассказ о судьбе на чужбине. Насторожился Сева, когда гость признался, что журналист. Отец и Амалия запугали журналистами. Коромыслов рассказал, что издает в Лондоне русскую газету, и попросил пожертвовать сколько-нибудь в фонд газеты.

— Своих денег у меня нет. — Сева вытащил портмоне и в доказательство показал несколько фунтов, высыпал в руку монетки. — Если г-н фон Клуге и дал денег на поездку, они у Марики, мне ни разу не потребовались. Постоянно опекают. Эти, — он показал на вытащенные из портмоне фунты, — Марика дала на случай, если потеряюсь или другой непредвиденный случай. Вы сказали, газета на русском языке, кто же её читает?

— Не знаешь, сколько русских в Лондоне и в Великобритании! Распространяется газета и на континенте. Голос свободной России. Как "Колокол" Герцена, слышал?

Сева не сразу вспомнил, что за "Колокол". В школе на уроках истории или литературы, что-то проходили, но вспомнить не мог. Коромыслов продолжал.

— Понимаешь, как вашу "Комсомольскую правду" или "Известия", государство не финансирует, существуем на пожертвования.

— Что печатаете в своей газете?

— Как живут люди, рассказываем о России. Приводим факты, о которых не прочитаешь в советских газетах. Правду о свободном мире.

Не сразу Сева врубился, о какой газете речь. Вспомнил, как строго в Москве наставляли избегать встреч, особенно с журналистами белогвардейских газет. Коромыслов, получалось, представляет белогвардейскую газету.

— Вам лучше уйти. После встречи с вами, у меня будут неприятности.

Коромыслов не собирался уходить. Многое о Севе он уже знал.

— Окончательно решили остаться с отцом в Германии?

— Ничего я не решил. Прошу вас, оставьте меня.

— Какие взаимоотношения у вас с фройлен Марикой Мейер?

Журналист не отставал. Его интересовали встречи Севы с детьми брата отца — Отто, впечатления о жизни на Западе.

Каждый новый вопрос убеждал, беседа грозит неприятностями. Снова попросил Коромыслова оставить его, но тот, будто не понимал, продолжал сыпать новыми вопросами. Теперь корреспондента интересовало, чему инструктировали в КГБ.

Терпение Севы лопнуло.

— Уходите немедленно или я выкину вас!

Так и пришлось поступить. Сева вынужден был силой выпроводить настырного газетчика.