Последнее, что ему нужно — чтобы умер кто-то еще. Хотя будучи сыном Девы-Летописецы, Вишес меньше всего должен бояться, что отбросит копыта. Но когда Бутч, номер три из их тройки, подкатил к ним и начал орать? У этого парня не было медотвода от Старухи с косой…

Стрельба. Оба открыли огонь.

Нет! — мысленно приказал им Рейдж. — Скажите Мэри, что я люблю ее и бросьте меня здесь, черт подери, пока вас не…

Вишес отшатнулся, будто сам словил пулю.

Тогда все и произошло.

Запах крови брата стал триггером. В мгновение, как медный привкус ударил в нос Рейджа, зверь, запертый в клетке из его плоти, очнулся и полез наружу, превращение вызвало серию внутренних землетрясений, ломавших кости и разрывавших внутренние органы, превращая его в абсолютно иную сущность.

Вот сейчас появилась боль.

Как и чувство, что все усилия напрасны. Если он умирал, то дракон просто займет его место за карточным столом…

— Передайте Мэри, что я люблю ее, — прокричал Рейдж, полностью ослепнув. — Скажите ей…

Но он чувствовал, что братья уже свалили: в воздухе больше не ощущалась кровь Ви, ему никто не ответил… и слава Богу.

Хотя жизненные силы покидали его, он попытался расслабиться, пока тело разрывалось на части. Даже будь у него силы, было бесполезно сопротивляться волне, и легче от этого не становилось. И все же, когда его душа с мыслями, его чувства и сознание притупились, было жутко от незнания, была ли это смерть или превращение отодвинуло её на задний план.

Когда нервная система зверя полностью взяла контроль в свои руки, и боль испарилась, Рейдж оказался в метафизической плавающей зоне, словно то, кем он был и чем являлся, закатали в снежный шар и поставили на полку временного континуума.

Но в данном случае он чувствовал, что ему не дадут вернуться.

И это было забавно. Абсолютно все до единого, кто обладал сознанием и знал о собственной смертности, неизбежно задавался вопросом, когда и где это произойдет, как и почему. Рейдж сам задумывался об этом, особенно во времена своей жизни До Мэри, когда он просыпался в одиночестве, и только перечень его неудач и слабостей составлял ему компанию в течении напряженных и пустых дневных часов.

Этой ночью он неожиданно для себя получил ответы на эти беспорядочные вопросы: «где» — на поле боя, в заброшенной женской школе; «как» — истечет кровью от пулевого ранения в сердце; «почему» — во время исполнения своего долга; «когда» — наверное, в течение следующих десяти минут, может, и раньше.

Зная характер его работы, это не удивительно. Ну, за исключением части про школу.

Он будет скучать по своим братьям. Господи… это было намного больнее превращения в зверя. И он будет беспокоиться за них и за будущее правления Рофа. Черт, он пропустит взросление Наллы и Рофа-младшего. И, будем надеяться, успешное появление на свет двойняшек Куина. Он сможет наблюдать за ними из Забвения?

О, его Мэри. Его красивая, прекрасная Мэри.

Его накрыл ужас, но было очень сложно удержаться за ощущение, потому как он ослаб еще больше. Чтобы успокоиться, он напомнил себе, что Дева-Летописеца не солгала. Дева-Летописеца была всемогущей. Дева-Летописеца сохранила баланс, когда спасла Мэри и сделала им величайший дар, уравновесив тот факт, что его шеллан никогда не сможет иметь детей.

Не будет детей, подумал он с внезапной и резкой болью. Он и его Мэри никогда не смогут иметь детей.

Это было печально.

Странно… раньше он не задумывался, что они хотели детей, по крайней мере, осознанно. Но сейчас, с пониманием, что этого никогда не произойдет? Он был полностью опустошен.

По крайней мере, его Мэри никогда не покинет его.

И он верил, что когда достигнет двери в Забвение и пройдет через нее на другую сторону, Мэри сможет отыскать его.

Ведь иначе смерть была невыносима. При мысли, что он может умереть и никогда больше не увидит свою любимую? Никогда больше не зароется носом в ее волосы? Не познает ее прикосновения? Не выскажет свои чувства, пусть она и так давно знает, как сильно он ее любит?

Поэтому смерть была трагедией, разве нет? Она была великой разлучницей, порой настигая без предупреждения, коварная воровка, кравшая у людей их эмоциональную валюту и оставляя банкротом до конца жизни….

Дерьмо, а если Дева-Летописеца ошиблась? Или солгала? Или не была всемогущей?

Внезапно паника вспыхнула с новой силой, мысли заклинило, он подумал о расстоянии, разделявшем их в последнее время, расстоянии, которое он принял за должное, он думал, что у него есть время исправить эту проблему.

О, Боже… Мэри, позвал он мысленно. Мэри! Я люблю тебя!

Черт. Он должен был поговорить с ней об этом, докопаться до сути проблемы, исправить все так, чтобы они снова стали близки, как родственные души.

Он с ужасом осознал, что проблема в том, что когда сердце перестает биться в груди, все слова, что ты хотел высказать, но не сделал этого, все, чем ты хотел поделиться, все неудачи, что ты спрятал в глубине шкафа, прикрываясь занятостью… все тоже замирало. На середине шага, и нога никогда не коснется земли… и это было самым главным сожалением в жизни каждого.

Просто ты узнаешь это лишь тогда, когда тебя настигнет смерть. И да, все вопросы, почему и как. Где и когда… окажутся чертовски неважными, когда ты покинешь земную жизнь.

Они теряли контакт, он и Мэри.

В последнее время… они теряли свою связь друг с другом.

Он не хотел уходить на такой ноте…

Белый свет стер все вокруг, охватил его целиком, украл его сознание.

К нему пришло Забвение. И ему оставалось только молиться, что его Мэри Мадонна сможет найти его на другой стороне.

Он столько всего должен ей сказать.

***

Вишес обрел форму посреди дворика из белого мрамора, над которым простиралось молочное небо, настолько яркое и необъятное, что ни фонтан в центре площадки, ни дерево с разноцветными щебечущими птицами в углу… ничто не отбрасывало тень.

Птицы молчали, все до единой, словно чувствовали его настроение.

— Мама! — его голос пронесся эхом, отскакивая от стен. — Где ты, черт подери!

Он пошел вперед, оставляя за собой след ярко-красной крови, и когда он остановился у двери в покои Девы-Летописецы, капли тихо падали с его локтя и ноги. Он постучал в дверь, снова позвав ее по имени, и брызги крови окрасили полированную панель как лак для ногтей, разлитый на пол.

— К черту все.

Врезавшись плечом в панель, он вломился в комнаты своей матери…. Чтобы застыть на месте. На кровати под простынями из белого шелка существо, сотворившее расу вампиров, а также давшее жизнь ему и его сестре, лежало, не шелохнувшись. У нее не было телесной формы. Просто трехмерный свет, который когда-то был ослепительно-ярким, как фотобомба, но сейчас напоминал старомодную масляную лампу с мутным абажуром.

— Ты должна спасти его. — Вишес пересек мраморный пол, смутно осознавая, что в комнате была одна кровать. — Проснись, черт возьми! Дорогой мне человек умирает, и ты должна помешать этому, черт подери!

Если бы у нее было тело, он бы схватил ее и заставил обратить на себя внимание. Но у нее не было рук, чтобы стащить ее с кровати, не было плеч, чтобы встряхнуть ее.

Он снова хотел закричать, когда в покоях слова пронеслись так, словно их пропустили через объемный звук[16].

Чему быть, того не миновать.

Словно это все объясняло. Словно он — капитальный олень, раз пришел беспокоить ее такими запросами. Словно тратил ее время впустую.

— Зачем ты вообще нас создала, если тебе плевать?

Что именно тебя тревожит? Его будущее или свое?

— О чем ты, черт возьми? — А, да, он помнил, что не должен задавать ей вопросы, но нахрен все. — И что это должно значить?

Пояснение действительно необходимо?

Стиснув зубы, Ви напомнил себе, что Рейдж превращался в зверя и умирал в своей второй ипостаси. Обмениваясь колкостями с любимой мамулей, он едва ли спасет друга.