И все следы, оставляемые ими впоследствии, должны были убедить преследователей: хитрости врага раскрыты полностью. Вы обнаружили, что нас не один, а двое? Нате, получайте всюду двоих: на турбазе у Слесаренко, под деревом с Тигуновым, в автобусе…

Отсюда вывод: нарушителей было не двое, а больше. Именно это они и маскировали.

Денисов записал на листке из блокнота:

«2. Нарушителей не двое, а больше — трое или четверо».

Кстати, об этом свидетельствует и грязь в автомашине. Как они ни были аккуратны, но ног своих убрать в карманы не смогли. Видимо, писатель прав — их было, всего вероятней, четверо. Да, две пары, но только без женщин, женщин искать не будем. Пробираться ночью по морскому дну в аквалангах — это пока занятие не для женщин… Двое высоких мужчин, двое пониже. Что до родинок, то и родинки — камуфляж. Их назначение — убедить преследователей, что нарушителей всего двое: оба низеньких нацепили по родинке, но неаккуратно, у одного она оказалась возле носа, у другого ближе к губе. Настоящего разведчика не пустят на операцию с такой очевидной приметой, как родинка на щеке. У разведчика неприметность — профессия. И если что-либо на его лице бросается в глаза каждому, то можно смело утверждать — липа!

На листке появилась новая запись:

«3. Двое отвлекают преследование на себя. Третий или третий и четвертый проводят в тиши запланированную операцию».

Что за операция и где ее проводят? Начнем со второй половины — где? Вероятнее всего — в Калининградской области.

Нарушители не спешили скрыться. По крайней мере, не спешила отвлекающая группа, — назовем ее пока так. Для чего? Опять-таки для того, чтобы дезориентировать пограничников. С одной стороны, повести по своим следам, а с другой, если те догадаются о существовании основной группы, все их внимание нацелить на шоссе, железнодорожный вокзал, аэропорты. Создать видимость, что основная группа, сознательно жертвуя прикрывающей, пытается проникнуть внутрь страны.

Денисова не очень убедили эти свои размышления, однако интуиция, развитая опытом, подсказывала именно этот ход событий.

Четвертая строка на листке выглядела так:

«4. Группа разведчиков намерена действовать на территории Калининградской области».

Как действовать? Это зависит от того, что за операция. Просто разведка? Разведка с диверсией? Что разведывать? Против чего диверсия? Какой объект привлекает их внимание? Рыбацкий флот? Вряд ли. Ни для кого не секрет, сколько нами добывается в океане селедки и какого она качества. Старые промышленные предприятия? Сомнительно: не станут ради давно известных объектов затевать такую сложную операцию. Другие цели? В области одно новое строительство, не гигант, не что-либо уникальное, но все же спецобъект — стройка. Бандуренко и Марьямов правы: разведчики попытаются проникнуть туда. Но не менее вероятно, что их привлекает и другое — порт. Говоров тоже прав: нужно и об этом подумать. Они снабжены документами сверхсрочно служащих — не для того ли, чтобы проникнуть в порт?

Денисов вписал в листок:

«5. Усиленная охрана стройки. Основное внимание — порт».

Последний вопрос — как будут действовать разведчики? Если они разбились на две группы, отвлекающую и основную, то основная постарается некоторое время себя не проявлять. А отвлекающая будет действовать в местах, далеких от объекта, составляющего цель операции, и действовать будет с прежней дерзостью. Вести нас по горячему ложному следу, и непременно в сторону от основной цели.

На листке появилась последняя запись:

«6. Отвлекающая группа должна в самое ближайшее время появиться в границе обзора».

Денисов вложил листок в блокнот и подошел к окну. Сегодня туман был гуще, чем вчера, — противоположная сторона узкой улицы проглядывалась с трудом.

В дверь постучали.

В комнате появился человек в форме морского подполковника.

— Здравствуйте, Михаил Владимирович, — сказал моряк и протянул руку. — Не узнаете?

— Не узнаю, — Денисов показал на стул. — Садитесь.

Гость был средних лет, невысок, широкоплеч, с открытым приятным лицом. Он сидел спокойно, говорил неторопливо, но за нарочитой сдержанностью угадывались и решительность, и живость.

— Антон Пахомович Ромейко, прошу любить и жаловать. И теперь не припомните?

— И теперь не припоминаю, — сказал Денисов, почувствовав раздражение.

Гость засмеялся. Глаза его лукаво вспыхнули.

— Память у людей! Ладно, еще припомните. Я здесь не для того, чтобы ворошить далекие воспоминания.

Сдержанности моряку хватило ненадолго, он беспокойно задвигался на стуле, энергичными жестами подкрепляя каждое слово.

— Простите, — нарочито сухо сказал Денисов, — я и сейчас не понимаю — чем могу служить?

— Не вы мне, а я вам буду служить. Ваш помощник по этому дохлому делу. Теперь понятно?

— По-прежнему — нет. Я не просил себе помощника.

Гость снова рассмеялся. Его словно бы радовало недоумение Денисова.

— Еще бы! Особенно помощника в том же звании… И без наших просьб начальство соображает, кого к кому. — Он протянул свернутый вчетверо лист. — Примчался в Калининград из отдела капитана первого ранга Симоняна. Тут, сами знаете, имеется наше хозяйство…

Денисов читал документы Ромейко без энтузиазма. Развязный морской подполковник вряд ли удовлетворится ролью исполнительного помощника. Такой будет совать нос во все, изображая контролера.

Он молча возвратил Ромейко его, документы. Тот сказал:

— Итак, все в порядке? Тогда можете наваливать на меня задания, которые самому не хочется… Естественно, по порту: он нас всего больше беспокоит.

Денисов собирался уже раскрыть свой блокнот и ввести нежданно появившегося помощника в круг фактов и предположений, но его уязвило какое-то ерничество в тоне моряка. Оно могло быть терпимо в незначащем дружеском разговоре, но не сейчас…

Денисов помедлил и набрал номер Бандуренко. Начальник отряда откликнулся сразу.

— Виктор Михайлович, к нам приехал подполковник Ромейко. Да, ко мне в помощники. Ты в курсе дела? Ничего не знаешь? Проверь, пожалуйста… хорошо, подожду.

Он выразительно посмотрел на Ромейко.

— Понимаю и сочувствую, — насмешливо проговорил тот. — Здоровое недоверие в нашем ремесле — основа основ. Проверяй и перепроверяй. Ну, давай, давай!

— Не совсем, товарищ Ромейко. — Денисову хотелось вежливо показать моряку, что время переходить на «ты» не приспело. — Удостовериться, а не выказывать недоверие. Тут существенная разница, товарищ подполковник.

Ромейко по-прежнему улыбался, но голос его стал серьезным.

— Что ж… Во всяком случае — поболтаем, пока… — он кивнул на телефон. — Итак, вы меня решительно не хотите вспомнить, Михаил Владимирович? Жаль. Пятнадцать лет назад вы теплее относились к лейтенанту Ромейко, шебутному Антону, как меня тогда называли на границе.

И только тут Денисов вспомнил юного моряка-лейтенанта, часто наведывавшегося на заставу, где служил Денисов. Тот «шебутной Антон» прослужил у них года два, а потом ушел на учебу, но память о нем долго сохранялась на границе. Антон был прирожденным моряком, он и отдыхать шел не на сушу, а опять-таки в море: на шлюпке.

С той далекой поры Ромейко неузнаваемо изменился. Плотный, уверенный в себе, он ничем не напоминал худенького, ершистого, мало дисциплинированного юнца.

Денисов вторично — и гораздо сердечней — пожал руку Ромейко.

— Рад повстречаться снова, Антон Пахомович!

Он нерешительно посмотрел на телефон. Ромейко засмеялся.

— Подождем, подождем. Проверка есть проверка.

Телефон зазвонил. Денисов взял трубку. Но это был Говоров, а не Бандуренко.

— В отделы кадров приходили наниматься многие, — сообщил Говоров. — Подозрителен пока только один. Просится на судоремонтный. Сам из Костромы, только что из армии, по говору — волгарь. Служил на Урале, сюда поманило, якобы, море. Военный билет и прочие документы в порядке.

Денисов посоветовал присмотреться внимательней.