Я пошла в кухню и попросила Анелю, чтобы она позвала Дороту.

– Во что ты себя превратила?! – напустилась я на нее.

Дочка уставилась на меня невинными глазами.

– А что тебе не нравится?

– Сейчас же поднимешься к себе и переоденешься или по крайней мере наденешь лифчик. Ты выглядишь, как…

– …шансонетка какая-то! – подсказала Анеля.

– Непристойно, – подыскала я подходящее слово.

– Только для тех, у кого непристойные мысли! – огрызнулась Дорота и глянула на меня исподлобья.

Я почувствовала, что не справлюсь с ней: у нашей дочери случались приступы ослиного упрямства. Разве что она совсем обидится и уйдет к себе, а сегодня мне особенно не хотелось ссориться с Доротой. Не зная, что предпринять, я беспомощно опустила руки.

В эту минуту вошел Адам.

– Милые дамы, почему вы исчезли, к тому же вдвоем? – Он выпил несколько рюмок вина и был в отличном настроении.

– Мама считает, что у меня нецензурное платье, – опередила меня Дорота. – А на самом деле она боится, как бы эта краса баров не вскружил мне голову и…

– Какая еще краса баров? – не понял Адам.

– Омерович…

– Ты так хорошо знаешь бары, моя панночка? – поддразнил ее Адам.

– Только безалкогольные! – Дорота сделала отцу глазки. – А знаешь, старик, он не имеет о литературе ни малейшего понятия!

– Платье, говоришь? – Адам не дал себя отвлечь и отстранил Дороту, чтобы присмотреться. – Гм! Весьма экономное платьице, весьма… Из него можно было бы выкроить разве что два носовых платка, но оно закрывает больше, чем купальный костюм, и выставляет напоказ весьма недурственные кусочки нашей дочурки. Сойдет!

– Видишь! – Дорота победно тряхнула локонами. Она сделала новую прическу: длинные локоны спадали вдоль щек, а на макушке возвышался вавилон из крупных завитков. Дорота выглядела взрослее, чем всегда.

Я капитулировала.

Омерович все-таки имеет какое-то отношение к искусству. После ужина в библиотеке устроили танцы, а бриджисты, обставившись бутылками, засели в кабинете. Они долго искали карты. Разумеется, карты нашлись, но Омерович, воспользовавшись случаем, подарил Адаму две колоды собственной работы. Очень красивые карты, длинные, узкие, необычные.

– Это произведение искусства, просто жаль ими играть! – восхищалась Винярская. Будто произведениями искусства нельзя пользоваться в быту.

В целом вечер удался. Вечер! Уже светало, когда расходились последние гости. Анеля на свой практичный лад подвела итоги: именины лучше некуда – никто не скинул сервиз на пол, не залил ковер майонезом, не заблевал ванную.

Омерович занимался не только Доротой. Он добросовестно танцевал со всеми дамами и развлекал их. Два раза он танцевал и со мной.

– У вас очаровательно задиристая дочь, – сообщил он мне с особенной ноткой в голосе, давая понять, что считает Дороту ребенком.

Я не поверила. Объективно Дорота уже не ребенок, это очевидный факт. Просто Омерович заметил, что я не в восторге от его интереса к нашей дочери, и спешил обезопасить себя от моего гнева. И то хорошо.

– Она устроила мне экзамен по классической литературе. Удивительно начитанна. Интеллектуалка.

Он на лету схватывал чужое настроение. Меня решил обаять именно как мамашу незаурядной девочки.

Этот человек не вызвал у меня ни симпатии, ни доверия. Разве можно забыть, кто составил ему протекцию? Не говоря уже о том, что Омерович скорее играл роль обаятельного молодого художника, чем являлся таковым на самом деле… Позер!

Я твердо решила побольше о нем разузнать и вспомнила про одного адвоката – специалиста по гражданским делам, пациента нашей клиники. Он всегда относился ко мне с симпатией…

Откуда у этого примитивного хама Банащака такие знакомства? А все-таки Заславская не пригласила его на именины. Сам я оказался там только потому, что ей неловко было оставить меня сидеть одного в мансарде, на сей счет никаких иллюзий. В этом доме такой стиль, блюдут манеры, будь спок!

Прежде чем пригласить меня, Заславская все-таки спросила, свободен ли я вечером. Может, надеялась, что у меня уже другие планы, или это был тонкий намек на то, что не худо бы отказаться от приглашения. Фиг вам, я намеков не понимаю, а потому заверил, что непременно буду.

Интересно, что связывает столь изысканную женщину, жену высокопоставленного чиновника, с этим хамом? Ведь я сразу, еще когда впервые увидел ее в «Омаре», почувствовал, что она на дух не переносит Банащака. Отсюда и сдержанное отношение ко мне. Наверное, считает, что у такого колхозного лаптя, как Банащак, и знакомые ему под стать… Однако похоже, что после этого вечера она стала относиться ко мне теплее. По крайней мере перестала считать типом того же пошиба, что и Банащак. Вот они, результаты общения с лапотниками! Их протекция только вредит, в глазах общества человек тотчас превращается в сомнительного субъекта, и требуются немалые усилия, чтобы изменить мнение в свою пользу.

А этот бульдог наверняка не упустил случая похвастаться: «мой друг, мой друг»! Чтоб ему от сифака сгнить! Да прежде я такому другу и ботинки свои не доверил бы вычистить!

Мне до чертиков хотелось показаться на банкете во всем блеске, причем не ради дела. Трудно жить без определенного климата, а в этом доме он есть. Комфорт и атмосфера свободы, элегантной небрежности, которую создают только немалые средства. Бабки, одним словом. Здесь никто не трясется над вещами, они куплены, чтобы служить. Похоже, хозяева не замечают вещей, словно никогда не знали им цену. С таким стилем люди рождаются, или его создает многолетнее материальное благополучие. Я никогда не умел так жить, хотя в нищете бывать не доводилось. Однако дом моих стариков был полной противоположностью виллы Заславских.

Интересно, сколько Заславский зашибает? Наверняка немало, если им хватает на такой уровень жизни, хотя в доме нет ничего кричащего, ничто нагло не мозолит глаза. Чувствуется вкус мамани. Да уж, вкус у нее есть, побрякушками себя не увешивает, хотя бриллиант на пальчике потянет карата на три. Это не с зарплаты медички. Ее жалованья хватает только что на косметику, салон красоты и парикмахера. Ну, может, еще на сигареты. Мужик курит «Мальборо», а она какие-то болгарские.

Пан профессор отстегивает женушке на роскошную жизнь, а мадам играет в благотворительность и христианское милосердие. Экое благородство!

– Вы живете, как буржуи! – Дернул же черт ляпнуть такую дурацкую шутку! И кому? Дороте!

– Мои родители живут на заработанные деньги, – менторским тоном ответила ясновельможная паненка, – а что отец зарабатывает выше среднего… так ведь он человек незаурядного интеллекта и энциклопедических знаний!

Из него получился бы вполне приемлемый тесть. Разумеется, если они не все прожирают. Неужели Заславские столь легкомысленны и не подумывают о будущем единственной дочурки? Хотя на сверхзаботливых родителей они не похожи…

Правда, у этих интеллигентиков иногда бывает странное отношение к своим детям. Образование мы тебе дали, теперь порхай своими силами! Не то что простые люди, если у них, конечно, есть деньги. Только покажи диплом – сразу мошну развяжут. Таким был и мой предок, только вот перестал таким быть…

Если Заславский не халтурит налево, его заработков должно хватать аккурат на эту роскошную жизнь. Хотя кто знает. Этот заграничный суд может быть не единственным источником доходов. Наверняка старик что-нибудь пишет, публикует, его писульки переводят на разные языки. Должно быть, отложил на черный день или на будущее для доченьки нехилые бабки.

Я бы предпочел все-таки жить зятем в этом доме, чем с Банащаком монеты сшибать. Он даже не умеет с шиком потратить то, что срубил. Мало того, все предприятие держится на одной влюбленной бабе, причем какой бабе! Хватит, по горло сыт этой истеричкой! Наглая, тупая потаскуха! И она верит, что ею всерьез может интересоваться такой мужчина, как я? Ух, до чего ж ненавижу эту корову! А с тех пор как познакомился с Заславскими, и вовсе видеть не могу! Послать бы к чертям Банащака, корову Халину, Монополию и вжениться бы в эту семейку… Малявка избалованна и высокомерна, но и не такие сикухи у меня сапоги лизали. Вообще-то я еще не просек, кто мне больше нравится, шмакодявка или ее маман. Идеально было бы жениться на соплячке, а с мамашей закрутить роман. Люблю зрелых женщин, а эта еще и такая притягательная…