- Лишить слова! - крикнул Раздутый.

- Регламент, регламент! - закричали многие.

Белокурый пожал плечами, улыбнулся и замолчал.

Ах, мне было невыносимо, что ему не дали договорить! Не из-за себя, ей-богу, нет! Чего стоили все эти склоки по сравнению с научной истиной! Нет, мне до зарезу надо было знать, что он, то есть я сама, думаю по одному вопросу, по которому я еще не имела мнения... Ах ты, боже мой...

- А кто пригласил этого товарища? Мы его не звали, - могильным голосом сказал Кромешный.

- Не волнуйтесь, я уйду.

Белокурый повернулся к залу высокой спиной, собрал со своего стула какие-то вещи и двинулся к выходу.

...Сейчас он уйдет, я так и не узнаю, что я думаю по этому вопросу! Я вскочила, забормотала, простирая руки, именно простирая, в сторону двери. Змеиный взгляд Кромешного уставился на меня - я это чувствовала двумя горячими точками на спине; Кто-то бежал ко мне со стаканом воды.

- Ничего, ничего не надо, - сказала я и села.

Стакан стоял на зеленом сукне, и вода в нем качалась.

- Продолжим обсуждение, - сказал Гном. - Слово имеет...

С этого момента я уже все слышала. Мне не было интересно, но я все слышала. Передо мной был блокнот, в руке - карандаш. Некоторые фразы, казавшиеся особенно характерными, я записывала. УИ, доведенные до гротеска.

"Автор позволяет себе издевательски квалифицировать отдельных уважаемых товарищей..." (о, это слово "отдельный"!)

"Уже давно нельзя не заметить тенденции к сползанию и скатыванию..."

"Так говорится открытым текстом, но разве нам не ясен подтекст?" писала я. Ораторов это беспокоило. Я видела, как они, духовно становясь на цыпочки, заглядывали в блокнот через плечи и головы сидящих. Один, выступая, сказал "идеализьм" - я записала слово с большим мягким знаком и показала ему издали. Вряд ли он что-нибудь разглядел.

Два-три выступления были в мою пользу. Один весьма пожилой Рефератор (в прошлом - друг) защищал меня плавающими экивоками. Он подчеркивал мои высокие личные качества. Выходило, что, несмотря на ошибки - у кого их не бывает? - человек-то я совсем неплохой.

- И вдобавок женщина, - сладко сказал Рефератор, - а где наше рыцарство, товарищи?

Тут я нарочно высморкалась - очень громко, очень неженственно.

"За" выступал мой второй ученик - молоденький, путаник, с перьями на голове. Этот, слава богу, защищал, пытался защищать, не меня, а Дело. Раздутый опять начал гарцевать на стуле. Второй ученик говорил, судорожно волнуясь, тиская в руках какую-то рукопись, в каждую фразу вставляя "понимаете?" и сам этого пугаясь, бедный, не привыкший говорить в ареопагах, не знающий никаких УИ, ничего.

- Демагогия! - закричал Раздутый. - Всем известно, она за него диссертацию написала. Рука руку моет!

Второй ученик тоненько застонал. Раздутый подпрыгнул и уронил фикус. Из кадки с номерком посыпалась земля. Фикус лежал как человек с раскинутыми руками. К нему подскочили, подняли, успокоили.

После падения фикуса Второму слова больше не давали. Он и не просил. Он сидел опустив голову; между перьями розовела ранняя лысина. Он был отмечен, в каком-то смысле - приговорен.

Неожиданно подвел Первый ученик, моя главная надежда, козырной туз. Я сразу поняла, что этот туз бит. Или наоборот - как там, в "Пиковой даме"?

"- Туз выиграл.

- Дама ваша убита, - сказал ласково Чекалинский".

В общем, туз выиграл. Сначала он вилял, не желая высказаться ни за, ни против. Слушать его было как пить из клистира: вода, но противно. Раздутый подскочил и устремил на Первого указующий перст. "Так его, так его!" сказала я, вся на стороне Раздутого. Первый не выдержал. Он залепетал, обращаясь почему-то ко мне:

- Видите, я вынужден признать свои ошибки в защите вас.

Я засмеялась.

- Разрешите мне? - послышался взволнованный голос. - Я не записался, но...

- Отчего же, у нас полная демократия, - с достоинством ответил Гном.

Из задних рядов не без труда протиснулся Косопузый. Его лысина высокая, яйцом - блистала поверх стульев. На ходу он открывал портфель, вытаскивая оттуда бумаги. Под мышкой косо висел свиток. Это оказалась диаграмма. Он повесил ее на доску и устремил в зал темный взор маньяка.

- Товарищи, - начал он, - товарищи!

За этим должно было последовать что-то решительное.

- Я вполне согласен со всеми здесь выступавшими...

По стульям прошел гомонок.

- Но дело не в этом. Я считаю необходимым, именно в связи с данным ответственным обсуждением, еще и еще раз поставить наболевший вопрос. Это вопрос об оплате за научные издания...

- Пожалуйста, ближе к существу дела, - сказал Гном.

- Существо дела надо рассматривать во всей совокупности. А у нас что? Гонорар за научные издания оплачивается только, если они не включены в план! Заметьте: не! И это - в нашем плановом хозяйстве, где, как говорится, план - это закон!

Гомонок усилился.

- Что ж это получается, товарищи? - восклицал Косопузый. - Чтобы получить заслуженный гонорар, кровную копейку, я должен представить в издательство позорную справку, повторяю, позорную, что моя работа сделана не в плановом, а в стихийном порядке!

- Правильно говорит! - крикнул Раздутый.

- Выходит, - окрылился Косопузый, - если я в свободное время левой ногой накропал ерунду, она будет оплачена! А если я, честно трудясь, в порядке плана, написал книгу - шиш!

Он показал ехидно шевелящийся кукиш. Многие засмеялись.

- К порядку, товарищи, - отечески сказал Гном. - А вас попрошу еще раз: ближе к делу.

- Куда уж ближе! - захохотал Косопузый. - Факты налицо! Подшито, перенумеровано! Прошлый раз меня не поддержали, но я с тех пор не дремал, всесторонне подковался! Вот на диаграмме тиражи всех изданий, включая научные, включая библиотечку военных приключений, включая так называемую художественную литературу! Ха-ха! Я лично ее читал и ничего художественного не нашел. Серятина, мелкотемье, правильно говорит наша критика. А гонорары? Вот здесь у меня...

Он начал вслух читать одну из подшивок, где были перечислены тиражи и гонорары всех писателей от А до Я.

- Все же, это не совсем на тему, - терпеливо заметил Гном.

- Отчего, интересно! - раздались голоса.

Косопузый продолжал чтение, время от времени разражаясь сардоническим смехом. Особо высокие тиражи и гонорары вызывали у него кудахтанье.

...Обо мне, кажется, забыли. Все слушали...

- Мы верим вам, верим, - сказал Гном. - Эти материалы вы можете показать желающим, в кулуарах.

- Ладно, - Косопузый бросил подшивку. - Будем говорить в общем и целом. Из приведенных фактов видно, что мы, люди науки, трагически отстали как по гонорарам, так и по тиражам. В чем дело? Нет бумаги? Вздор! Тетрадей более чем достаточно. Туалетную бумагу выпускают рулонами. Правда, их иногда не хватает, но это изнеженность. Продукты питания фасуют в бумажной таре. А настольные календари? Вот я недавно говорил М.М....

Он взглянул в мою сторону и запнулся. На меня посмотрели. Меня вспомнили.

- Все, что вы сообщили, очень интересно, - сказал, опоминаясь, Гном, но к сегодняшней нашей теме...

- Я еще не исчерпал регламент, - сопротивлялся Косопузый.

- Ваш регламент истек, - сказал ласково Гном. - Итак, вернемся к повестке дня. Кто хочет выступить по существу?

И тогда поднялся Кромешный.

Портфель он поставил на стул, поднял руку семафором и завыл. Воющий голос сразу отодвинул в сторону гонорарные и тиражные сказочки. Он выл по существу - значит, против меня. Крашеные волосы от самых бровей встали у него дыбом. В его повадке было что-то шаманское. Он задавал риторические вопросы и тут же сам на них отвечал, как бы от лица подвластного ему Духа.

От воющего голоса по коже шли мурашки. Но чем-то все-таки Кромешный был лучше других. Он верил, они не верили. Нет, они верили, но в себя, в свое уязвимое благополучие, в самую его уязвимость. Сейчас было безопаснее осуждать - и они осуждали. Ну, Раздутый - тот просто вымаливал прощенье за моральный рецидивизм. В общем, никто из них ради меня не рискнул бы ничем - квадратным сантиметром площади, копейкой оклада.