Воробьи качались на проводах, а Пышта думал: «Здравствуйте люди, которые эти провода натянули, и здравствуйте люди, которые отправляют телеграммы. И почтальоны, у которых в книжке надо расписываться, что телеграммы пришли, тоже здравствуйте. И здравствуйте люди, которые повернули выключатели и стали делать уроки. И здравствуйте люди на том кирпичном заводе, который делает кирпичи, которые провёз мимо нас грузовик. И шофёры машин с зерном, которые остановились у переезда и ждут, пока откроют шлагбаум. И здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте много людей!»

— Что ты там бормочешь? — спросила Майка. — Всё стекло запотел.

Владик сейчас же поправил:

— Нельзя говорить «запотел стекло». Правильнее сказать: «Стекло запотело от твоего дыхания». Но, право, Пышта, кому ты киваешь? Нигде нет ни одного человека!

Пышта отмалчивается. Только что было так много людей, а сейчас опять осталось всего пять Непроходимимов.

— Может, ты со столбами или с проводами здороваешься? — спрашивает Владик.

— Ну что ж, может, и с проводами, — говорит Фёдор. — По проводам, возможно, сейчас бежит телеграмма: «Работы археологической экспедиции закончены. Скоро вернусь домой. Мама».

— Правда? — живо оборачивается Пышта.

— Ну, если ещё не бежит, так скоро побежит, — смеётся Майка.

Оказывается, Пыште очень хочется увидеть маму. Здравствуй, мама. Когда ты вернёшься, я тебе соберу букет цветов. Нет, цветы уже облетели. Вот у Майки — седые, самые последние на земле, их, наверно, принёс Владик. Зато я тебе проращу деревце. Я его уже посадил. Владик сказал, что из варёных косточек деревья не растут. А я его всё равно ращу и поливаю. Вот увидишь — вырастет!.. Мама, наш автобус остановился. Потому что колодец, и Фёдор доливает воды в радиатор…

Пышта слышит голос Владика-докладика. Он репетирует лекцию.

— Некоторые девушки любуются васильками, — говорит он. — А василёк — злостный сорняк, он губит наши посевы!

«Сам принёс, сам ругает?» — удивляется Пышта.

— Подсчитано, — говорит Владик, — что каждый год сорняки губят на планете столько зерна, что хлебом, из него испечённым, можно было бы накормить огромную страну. Сорняки борются за власть над землёй. Вырвите куст полевого осота…

— Я его знаю. У него колючки по краям листьев, я его…

— Тебя не спрашивают! — перебил Пышту Владик. — Разрубите его на части, а он и разрубленный приживётся. Поэтому, даже выполотый, его нужно выносить с поля. Но самый большой вред наносят васильки! — Он гневно ткнул пальцем в Майкино окно.

Женя начинает петь пронзительным, как у Буратино, голосом:

У Майки лицо загорается румянцем. Она хватает свою клетчатую надувную подушку и швыряет в Женю. А Женя посылает подушку обратно.

— Полагаю, — говорит Владик, — даже второклассники себя так не ведут.

— Ведут! Ведут! — радуется Пышта.

Клетчатая подушка с шипеньем испускает дух.

— Ну вот! Ты лопнул мою подушку!

— Маечка! — Владик поправляет за ушами оглобли очков. — Но нельзя так говорить: «Ты лопнул подушку». Даже во втором классе дети так не строят фразы!

— Строят! Строят! — весело сознаётся Пышта.

Женя достаёт из-под скамьи клей, который клеит всё на свете.

— Прости, Владик, мы тебе помешали, продолжай, пожалуйста… — Майкины синие глаза смущённо и ласково глядят на Владика.

— Только, пожалуйста, — просит Женя, — не маши руками, не дрожи автобус, а то у Фёдора не выдержат тормоза, он вывалит нас в кювет, и я приклею что-нибудь не то к чему-нибудь не тому.

— Ага! «Не дрожи автобус». Так тоже нельзя говорить! — ликует Пышта.

— Вы просто несерьёзные люди, — сухо произносит Владик. — Итак, о васильках. Раскопки археологов свидетельствуют, что в древнейшие века с человеком соседствовали вредные растения — например, василёк. Для распространения по планете сорняки вооружены всякими летучками и прицепками…

Тут Женя пропел:

— Вы мне надоели, — сказал Владик. Он оторвал приставшие к его брюкам репейные шарики и выбросил их в открытую дверь.

И сейчас же кто-то постучал снаружи в стенку автобуса. Отдирая от куртки выброшенные Владиком колючки, вошёл мужчина в пушистой шапке и драповой куртке.

— Мы к вам с деревообделочного комбината! — сказал гость и протянул руку сперва Майке. — Фабком, — назвал он свою фамилию. Потом Фёдору: — Фабком, — повторил он опять. Потом Владику: — Фабком. — Потом Жене: — Фабком… Очень приятно! — Значит, познакомились.

Пыште он руки не протянул, сказал: «Молодое поколение». Значит, тоже познакомились.

— Нам бы лектора, — сказал дяденька Фабком. — Желательно про Большую химию.

— Можем, — сказали Непроходимимы и поглядели на Владика.

— А я тоже пойду, ладно? — попросил Пышта.

Владик-докладик надел шляпу, взял портфель.

По дороге Пышта думал: «Вот сейчас увижу большие цеха и всякие машины». Но дяденька Фабком сказал:

— У нас комбинат ещё только строится. Пока у нас лесопилка и плотницкий цех. Производство мы вам не покажем, смена уже кончает.

«Ну ладно, посижу на сцене за красным столом».

Но дяденька Фабком сказал:

— Клуба у нас покамест нет. Лекцию проведём на полянке, там даже артисты выступали. Народу у нас немного: заказ сейчас выполняем — высокие борта для грузовиков. Машины с высокими бортами в один рейс забирают много больше продукции.

— Понятно, — кивнул Владик. — И удобрения в поля можно возить?

— Любой продукт.

— Ответственный заказ, — кивнул Владик.

Пришли. За деревянными воротами в деревянном длинном сарае повизжала немного механическая пила и замолкла. Смена кончилась. Пышта оглядел полянку. Она ему понравилась. Тут стояли рядами вкопанные скамейки. По одну их сторону — футбольные ворота, по другую — трибунка для лектора. Очень удобно устроено: сядешь ногами туда — болей за любую команду; сядешь ногами сюда — слушай лекцию. А уж подальше, за трибункой, рельсы узкоколейной железной дороги. «Опять правильно устроено, — думает Пышта, — машинист может за матчем следить».

Пыштины мысли прервал гудок. Маленький горластый паровозик протащил мимо полянки три пустых платформы. Пышта помахал молодому машинисту, и машинист помахал тоже. А пока они махали, пришла публика — молодые парни и девушки. Заняли все вкопанные скамьи, а ещё одну невкопанную принесли. На неё сел дяденька Фабком, девушка в прозрачной косынке и с краю Пышта.

— Пожалуйста, товарищ лектор!

Владик взошёл на трибунку, вытащил из портфеля бумажки. Ах, какая это была прекрасная лекция! Там было много страниц, и на каждой странице много цифр. Когда Владик читал цифры красивым голосом, с выражением, публика вытягивала замлевшие руки и ноги и шепталась: наверно, устно считала все гектары и проценты, которые называл Владик.

А когда у Владика были перерывы между цифрами и он поднимал нежно-розовое лицо от бумажек, публика сидела смирно и смотрела ему прямо в очки: стёкла отсвечивали и глаз не было видно.

Вдруг один молодой парень, с «молниями» на куртке, сказал:

— Между прочим, мы всё это в газетах читали.

А девушка в косынке сказала:

— А сегодня в железнодорожном клубе — танцы! — и вздохнула.

— Там и кино будет! — прибавил другой парень, в кепке с пуговкой.

— А у нас Меры и Приятия! — сказал Фабком строгие слова.

После них все замолчали и сидели на вкопанных скамейках как вкопанные.

Вдруг опять раздался гудок. Горластый паровозик, сопя и пыхтя, потащил обратно свои три платформы. Теперь они были гружены деревянными щитами. Публика повернула головы и стала глядеть на приближающийся состав. А Владик-докладик не отвлекался. Он повысил голос, чтобы заглушить надвигающееся пыхтение.