— В сейф? — спросила она, вскидывая вверх два пальца, между которыми был зажат конверт.
Долинская в знак согласия неспешно опустила и так же неспешно подняла голову, и обладательница родинки исчезла, У Стеллы неприятно повело плечи, ее передернуло; она и раньше пренебрежительно относилась к этой «особе для мелких поручений» при Долинской, но только теперь вдруг подумала, что точно так же можно сказать и о ней. Собственно, кто она есть, как не прислуга для поручений барыни, девушка на побегушках… Вернувшись к действительности, она проследила за взглядом Галины, устремленным на ее сумку, куда только что был убран телефон.
— Это по поводу выставки, Галочка, — поспешила объяснить она, — Андрей, про которого я рассказывала, приедет из Питера уже завтра, и вы сможете встретиться. Если, конечно, захотите… — Последние слова Стелла произнесла заискивающе.
Долинская ответила скорей не Стелле, а вошедшему в комнату Шаману, отчаянно виляющему хвостом:
Пожалуй, из того, что я получила по Сети, две картины меня заинтересовали. Потащиться из-за них в Питер, чтобы лично… Я не сноб, пусть Левчик съездит, ну или Рафа попрошу. А с галерейщиком… Будет время — познакомимся, не будет так и надобности особой нет… — Все это Галина проговорила меланхолично и почти безучастно и вдруг резко добавила: — Жалко Лизку-то?
Стелла сложила вместе ладони и взмолилась:
— Галиночка! Будьте милосердны!
— Ой, оставь свои мудовые рыдания! —Долинская отмахнулась от Стеллы и принялась гладить Шамана, уже возлежащего у ее ног.
— Галочка, а Кирш отпустят?
— А тебе что? — Галина сузила глаза и пристально посмотрела Стелле в глаза — сначала в один, потом в другой — и отвернулась. — Она моя девочка… А не моя — так пусть сдохнет!
…Находясь в кабинете перед оперативником, Кирш поначалувидела только его силуэт; оперативник сидел против света возле пыльного окна срешеткой. По когда солнце заволокло серой пеленой, умилиционера, проступили черты лица, и Кирш смогла оценить его взгляд. У этого человека была цель, к которой он готов был идти любыми средствами. Вскоре дверь открылась, и рядом с опером возник персонаж сточно таким же выражением лица: в сидевшей на другом конце стола ничем не дорогой ему Кирш он тоже хотел бы видеть убийцу со всеми уликами…
У самого полабезногий стол-коробка был обит грубымиметаллическими заплатами. Кирш изучала их не большедвух секунд и, решив, что опустить глаза было непростительной глупостью, снова посмотрела на милиционеров. Вошедший победно шлепнул на стол какую-то бумажку, сидящий за столом напротив Кирш оперативник пробежал листок глазами и поднял на Кирш взгляд, обретший теперь лукавый блеск.
— Будем упираться, Кира Борисовна? Или признаемсяв убийстве подруги?
— Вы идиоты. — Кирш произнесла это сдавленным голосом и поняла, что готова сейчас заплакать от обиды. Она незаметно уперлась щиколоткой в острый край металлической заплатки и, почувствовав боль, вернула себе уверенный голос:
— На каком основании вы предъявляете… инкриминируете мне убийство?
Человек, принесший результат экспертизы, вышел, оперативник подался вперед и, сладко растягивая слова, проговорил;
— А на том простом основании, Кира Борисовна, что и мотивы у вас были. Вы же дама— здесь оперативник усмехнулся,— …специфическая, прямо скажем. В вашей «дамской» среде разборки на пустом месте возникают, а есть свидетели, что вы с убитой повздорили, дверью хлопнули… Любовь-морковь-ревность,., хрен вас знает что, но ссора налицо. Одна из приятельниц ваших поделилась, что вы, Кира Борисовна, патологически ревнивы… И повод был: убитая Лиза втайне от вас дважды встречалась с некой знакомой вам дамой…
Кирш смотрела сквозь милиционера и пыталась понять, о чем он говорит. «Ревнива»? — не то слово. При чем здесь это? Кирш никогда не унижалась до выяснения отношений. «И при чем здесь Лиза? И о какой даме речь?»
Ткнув в листок, лежащий на столе, опер продолжил более официальным голосом:
— Отравление большой дозой героина. Он же обнаружен на дне бокала, стоявшего в комнате потерпевшей. Предположительная доза два с половиной грамма.
Кирш смотрела на оперативника с неподдельным ужасом. Он, оценив этот взгляд по-своему, расслабился, как актер, произнесший свою главную реплику, и продолжил довольно убедительно объяснять Кирш, почему произошедшее не могло быть осознанным приемом героина, суицидом или делом рук кого-либо, «кроме вас, Кира Борисовна!».
Дальнейшие события показались Кирш вырезанными из чьей-то чужой жизни, и тем не менее их активным участником была она сама.
Чувство самосохранения включает в сознании человека, оказавшегося в опасности, маленький тикающий метроном, отмеряющий ускорившийся ритм жизни. Кирш потребовала, чтобы ее отпустили в туалет (при этом она нисколько не сомневалась, что в туалете, как и в кабинете оперативника, есть решетки, а значит-, нет шансов для побега). Сопровождающий Кирш милиционер остался за дверью, а на маленьком окошке не оказалось решетки. Просунув голову на улицу. Кирш поняла, что, конечно, сможет пролезть, но окошко находилось на втором этаже… Впрочем, времени раздумывать не было, и уже через несколько секунд Кирш стояла снаружи на карнизе и, вцепившись в раму, оценивала, хватит ли ей протянутой руки, чтобы оказаться на водосточной трубе — это был единственный шанс спуститься вниз. Прыжок-переход удался, но, ухватив непрочную жесть водостока, Кирш, выругавшись, вспомнила слова того самого преподавателя по танцам, который определил, что у нее тяжелая кость. В одном месте соединение трубы эту ее тяжелую кость не выдержало, и Кирш, поранившей руку, пришлось лететь до земли. Она тут же встала и побежала, дав себе слово не прислушиваться к ощущениям тела до того момента, пока не окажется на безопасном расстоянии от здания милиции. К счастью для Кирш, она смогла скрыться незамеченной, и когда минуту спустя конвои обнаружил, что подозреваемая исчезла, она уже ехала в такси. Кирш достала телефон и набрала номер Рэй; услышав ее «Слушаю», Кирш начала было говорить, но голоса не было, она закашлялась и выдавила из себя:
— Тут такие дела… Я рядом. Ничего, если заскочу на минуту? Надо отдышаться и подумать.
Вернувшаяся с похода на кладбище Рэй сидела на столе возле окна и, обхватив руками колени, наблюдала за тем, как дрожит, пытаясь убежать от фитилька, огонь парафиновой свечи и как по ее неровной белой поверхности стекает черная закопченная слеза. Звонок Кирш вернул Рэй к реальности, она встала и начала бродить по коридору, то и дело подходя к дверному глазку. Когда они увидели друг друга на пороге, обе поняли, что здороваться, хлопать одна другую по плечу или спрашивать о чем-то сейчас излишне. Они были в тот момент почти похожи: одинаково бледны, с темными кругами под глазами и опустошенными взглядами.
Кирш молча прошла в комнату Рэй, постояла лицом к окну, потом резко повернулась и обессиленно присела на край стола. Она произнесла две или три фразы, смысл которых не сразу дошел до Рэй. Она помолчала, потом хотела что-то ответить, но передумала, достала початую бутылку водки, спрятанную между книгами на полке, и, открутив крышку, протянула Кирш.
— Странная штука жизнь: умерла Лиза, а могила — у меня…
Кирш глотнула водки и с подозрением, почти с ненавистью посмотрела на Рэй.
— У тебя что, кукушка улетела?! Какая могила?
Рэй неохотно рассказала о том, почему весь тот день ее преследовал призрак смерти. Кирш отвернулась к окну и провела пальцем по стеклу, потом сказала тихо и почти нежно:
— Глупость какая-то, да?..
Рой пожала плечами. Она разглядывала порванную на колене штанину с запекшейся кровью и пыталась вспомнить, когда она успела пораниться, не заметив этого, не почувствовав боли.
— Да у всех своя судьба, и у нас — разная,,. — Рэй уселась на диван. — Бред какой-то… Умерла Лиза, а памятник — у меня…