— За тобой не угнаться. Засек еще на бульваре, но только сейчас догнал.

Якушев скомкал письмо и бросил в урну под фонарем.

— Вот как… — изумился Исмаилов, подходя к Якушеву.

— Только так! — ответил взводный, кладя ему на плечо руку.

Март оказался хлопотным. На Антонину неожиданно свалились новые обязанности. Положили в больницу Татьяну Клочкову — секретаря комитета комсомола резерва, неделей раньше ушла в преддипломный отпуск заместитель секретаря Марина Зайцева. В комитете, по сути, никого не осталось. Вызов в партком был для нее неожиданным. Антонина готовилась в очередную поездку со своей бригадой, думала о предстоящем конкурсе, на который заявили ее. И приглашение в партком связывала прежде всего с конкурсом. Зачем еще могла понадобиться она? Но секретарь парткома Долгополов сказал, что ей придется замещать Клочкову, пояснил, что выбор сделан не случайно: она — член комитета комсомола, к тому же отвечает за производственный сектор. Ей, как говорится, и карты в руки.

Она пыталась возразить, — мол, и опыта мало, и то, что произошло в недавней поездке, не дает ей морального права, но Долгополов не принял в расчет эти доводы. Сказал, что от ошибок никто не застрахован и за ошибку она понесла наказание, быть может даже более строгое, чем следовало. Опыт же дело наживное. Одним словом, отказ ее он может принять в том случае, если комсомольская работа ей в тягость. Но ведь это не так? Секретарь парткома хитровато прищурил глаза.

И верно, комсомольская работа ей нравилась. В школе она с охотой выполняла комсомольские поручения. Собирала библиотечку для строителей Камского автозавода, вела с ними переписку. Три года, с седьмого класса по десятый, была в школьной инициативной группе по шефству за инвалидами войны и труда. И выполняла все эти разные хлопотные поручения не по принуждению, а по доброй воле. Придя в резерв проводников, став на учет в первичной комсомольской организации, была уверена, что окажется нужной, полезной, но странное дело, о ней вспоминали лишь тогда, когда собирали членские взносы. Она была удивлена бездеятельностью комсомольской организации, пыталась узнать причину пассивности комсомольцев. Ей говорили о специфике работы. Мол, организация хоть и большая, но мобильной быть не может — девчата все время в разъездах. Это объяснение ее не устраивало. Антонина видела: те немногочисленные мероприятия, что у них проводятся, — ради галочки, ради отчета перед райкомом комсомола. Об этом она и сказала на отчетно-выборном собрании. Ее выступление, как заметила она, встряхнуло многих. Из разных концов слышались одобрительные возгласы: «Правильно, скучно живем». Она посмотрела на президиум и увидела, как переменилась в лице Танечка Клочкова, никак не ожидавшая такого поворота. Антонина видела, как второй секретарь райкома комсомола — худой, чернявый парень в очках — придвинулся к Татьяне, о чем-то спросил ее и что-то стал черкать в блокноте. Потом в своем выступлении он несколько раз ссылался на нее, говорил, что критика справедливая и им пора оживить работу комсомольской организации. На том собрании Антонину выбрали в состав комитета. «Невестке в отместку», — шутили девчата. Да, действительно вышло так. Таня Клочкова, когда зачитывали кандидатуры членов комитета комсомола, при упоминании ее имени глянула на Антонину не без злорадства.

Как бы там ни было, она с охотой, интересом взялась за свою работу, но с каким бы предложением ни обращалась к Татьяне, слышала от нее обескураживающее, остужающее: «Думаешь, это надо?» Клочкову было бесполезно убеждать, потому что она не умела слушать. Надо было видеть ее насмешливые, синие, с серой крапинкой глаза. Антонина не помнила, чтобы Татьяна с кем-то в резерве дружила. Существовала дистанция между ней — освобожденным секретарем комитета комсомола и рядовыми членами. Татьяна кичилась своей должностью. Она скорее чувствовала себя представителем райкома в резерве, нежели наоборот.

Резерв проводников чуть ли не каждый месяц пополнялся новичками. Выйдя замуж, девчата, как правило, подыскивали иную работу, не связанную с разъездами, с длительными отлучками из дому. И это было понятно. Трудно создать крепкую семью, если жена все время на колесах. Было немало случаев, когда девчата, призадержавшиеся в проводницах после замужества, оставались ни с чем. В проводницах и работали в основном лишь те, кто был свободен от домашних хлопот.

Текучесть в резерве была большая. Стабильностью не могла похвастать ни одна бригада. Вхождение новеньких тоже было не простым. Часто случались конфликты, которые держали членов бригады в постоянном напряжении. Бригадиры жаловались на недисциплинированность молодых проводников, те в свою очередь на излишнюю придирчивость бригадиров. Все это требовало серьезного разговора. Потому Антонина и предложила Татьяне Клочковой провести собрание, выслушать одну и другую стороны, выяснить истину, сообща наметить меры, которые бы позволили выправить положение, создать в бригадах обстановку доброжелательства, взаимопонимания.

— Провести собрание? — Клочкова рассмеялась. — Да представляешь ли ты себе, чем это все может обернуться? Собрать десятки людей и столкнуть их между собой, устроить драчку? Этого, что ли, ты хочешь? Тогда как же понимать твое предложение!

Антонина ни разу не видела Клочкову такой сердитой и взволнованной. Разумеется, поговорить о дисциплине, об отношении к делу необходимо. Но зачем выносить все эти дрязги на общее собрание, придавать излишнюю гласность тому, что никак не делает чести их коллективу. Их и без этого найдется кому ославить. А бригады сами в силах разобраться в своих делах. Для того в каждой бригаде и парторг с комсоргом, профорг, общественный ревизор и даже, как она помнит, общественный санинструктор. И глупо раздувать пожар, когда искры раздора сами по себе погаснут. Клочкова осталась довольна этим сравнением. И с чувством явного превосходства посмотрела на Антонину. Но ей было, ясно, что Татьяна просто-напросто трусит, боится, как бы чего не вышло, как бы это собрание не вызвало недовольство администраций. Видя, что ее слова не принесли желаемого результата, Клочкова, прищурив глаза и понизив голос, будто доверяя то, чего не решилась бы сообщить другой, сказала, что подобное собрание может получить кое у кого своеобразное толкование: конфликт между стариками и молодыми. Хотя людей пенсионного возраста у них в бригаде нет, но есть такие, кто запросто годится в родители. А как она, Антонина, усвоила это со школьной скамьи, проблемы отцов и детей у них не существует.

И вот теперь Антонине никто не мешал. Пожалуйста, проявляй инициативу. Но она — странное дело — растерялась, не зная, с чего начать. Все было главным и в равной степени важным. Звонки из Железнодорожного райкома комсомола постоянно напоминали о том, что она должна сделать в первую очередь. Требовали обстоятельный отчет о том, как прошла общественно-политическая аттестация комсомольцев, просили срочно сообщить о ходе выполнения комсомольцами личных комплексных планов, приказывали навести порядок в уплате членских взносов, проверить наличие «мертвых душ», организовать воскресник по сбору металлолома, провести соревнования по летним видам спорта на значок ГТО…

…Всякий раз, входя в комнату комитета комсомола, Антонина опасливо косилась на угрюмый черный телефон. Какое указание последует сегодня? Какие еще данные потребуют от нее? Ее сбивала с толку напористость работников райкома комсомола, она терялась в разговоре с ними, не зная, как ответить на тот или другой вопрос. А райкомовские ребята были неумолимы, требовали отчета по полной форме, в письменном виде. «Но когда же работать? — ужасалась она. — Тут успевай только писать справки да отчеты!» И она впервые пожалела Таню Клочкову, которой вот так же приходилось ежедневно выслушивать разные указания, торопливо принимать какие-то срочные меры по их выполнению, чтобы не попасть в немилость перед райкомом комсомола. Не такой уж легкий хлеб, как казалось ей раньше, был у секретаря комитета комсомола. Пусть даже освобожденного.